Рюрик - Евгений Пчелов

«Сличив различные толкования ученых, — отмечает Соловьев далее, рассуждая о значении названий «варяги» и «русь», — можно вывести верное заключение, что под именем варягов разумелись дружины, составленные из людей, волею или неволею покинувших свое отечество и принужденных искать счастья на морях или в странах чуждых; это название, как видно, образовалось на западе, у племен германских; на востоке у племен славянских, финских, греков и арабов таким же общим названием для подобных дружин было русь (рось), означая, как видно, людей-мореплавателей, приходящих на кораблях, морем, входящих по рекам внутрь стран, живущих по берегам морским. Прибавим сюда, что название "русь" было гораздо более распространено на юге, чем на севере, и что, по всей вероятности, русь на берегах Черного моря была известна прежде половины IX века, прежде прибытия Рюрика с братьями».

Между тем влияние варягов было не слишком значительно: «Кроме греков, новорожденная Русь находится в тесной связи, в беспрестанных сношениях с другим европейским народом — с норманнами: от них пришли первые князья, норманны составляли главным образом первоначальную дружину, беспрестанно являлись при дворе наших князей, как наемники участвовали почти во всех походах — каково же было их влияние? Оказывается, что оно было незначительно. Норманны не были господствующим племенем, они только служили князьям туземных племен; многие служили только временно; те же, которые оставались в Руси навсегда, по своей численной незначительности быстро сливались с туземцами, тем более что в своем народном быте не находили препятствий к этому слиянию. Таким образом, при начале русского общества не может быть речи о господстве норманнов, о норманнском периоде». Как видим, в этом выводе Соловьев не соглашался с Погодиным. «Но если влияние норманнской народности было незначительно, если, по признанию самых сильных защитников норманнства, влияние варягов было более наружное, если такое наружное влияние могли одинаково оказать и дружины славян поморских, столько же храбрые и предприимчивые, как и дружины скандинавские, то ясно, что вопрос о национальности варягов-руси теряет свою важность в нашей истории», — заключал исследователь. Соловьев тем самым занимал совершенно верную позицию, выводя «варяжскую проблему» из эпицентра идеологического фронта русской истории. К версии же Гедеонова он относился отрицательно. Вот его оценка «славянской гипотезы»: «Недавно г-н Гедеонов снова поднял вопрос о славянском происхождении варягов-руси… Исследования его замечательны своею отрицательною стороною, где он опровергает некоторые мнения ученых, держащихся скандинавского происхождения варягов-руси; но положительная сторона исследования не представляет ничего, на чем бы можно было остановиться… То же должно сказать и об исследованиях г-на Иловайского».

Призвание же варяжских князей Соловьев расценивал как событие значительного масштаба для русской истории. Князья призывались «для установления наряда внутреннего» — именно так понимает это слово летописи Соловьев. «Какое значение имеет призвание Рюрика в нашей истории?» — задается он вопросом. И дает на него ответ: «Призвание первых князей имеет великое значение в нашей истории, есть событие всероссийское, и с него справедливо начинают русскую историю. Главное, начальное явление в основании государства — это соединение разрозненных племен чрез появление среди них сосредоточивающего начала, власти. Северные племена, славянские и финские, соединились и призвали к себе это сосредоточивающее начало, эту власть», которая затем объединила и все остальные племена[85]. Как историк так называемой «государственной школы», Соловьев именно в государстве видел одно из центральных звеньев исторического процесса. Его трезвый, научный взгляд на «норманскую проблему» позволил наконец вывести ее за рамки политических спекуляций и открыл пути для сугубо научного решения этого вопроса. Однако впоследствии историческая наука еще не раз в этом отношении «откатывалась назад».

Поворотным моментом в истории «варяжской темы» стала книга знаменитого датского ученого-лингвиста и историка, профессора Копенгагенского университета Вильгельма Томсена (1848–1927). В том же 1876 году, когда была опубликована книга Гедеонова, Томсен прочитал в Оксфордском университете три лекции на тему «Отношения Древней Руси и Скандинавии и происхождение Русского государства», которые были изданы в нескольких странах, а в 1891 году вышли в русском переводе отдельной книгой под названием «Начало Русского государства»[86]. Этот труд в комплексной, обобщенной форме представил квинтэссенцию «норманской теории», которая нашла в нем свое законченное, можно сказать, «классическое» воплощение. Характерной особенностью работы Томсена была ее лингвистическая составляющая. Его лингвистические наблюдения и выводы не утратили своего значения до сих пор. В начале лекций Томсен нарисовал широкую панораму тех племен, которые населяли Восточно-Европейскую равнину накануне образования Древнерусского государства, особо остановившись на происхождении и ранней истории славянства. Летописный рассказ о призвании варягов Томсен назвал «младенчески простодушным повествованием Нестора о начале русского государства», тем не менее признав достоверность его основы. Остановился он и на историографических спорах вокруг «норманнской проблемы». Среди «антинорманистов» Томсен особо выделил Гедеонова: «Я называю здесь лишь одного писателя из лагеря антинорманнистов, сочинение которого, по крайней мере, производит впечатление серьезной обдуманности и больших познаний, — С. Гедеонова. Громадное же большинство сочинений других антинорманнистов не может даже иметь притязаний на признание их научными: истинно научный метод то и дело уступает место самым шатким и произвольным фантазиям, внушенным, очевидно, более нерассуждающим национальным фанатизмом, чем серьезным стремлением найти истину. Всякий беспристрастный читатель выносит из чтения подобных трактатов такое впечатление, что в данном случае дело сводится к одному — какой бы то ни было ценой устранить неприятный факт основания русского государства при помощи чужеземного княжеского рода, как будто подобное обстоятельство может заключать в себе что-нибудь оскорбительное для великой нации… Следует признать, что критицизм антинорманнистов пролил новый свет на некоторые частности вопроса; но главная сущность дела осталась совершенно нетронутой, и в своих основаниях теория скандинавского происхождения Руси не поколеблена ни на волос».