Дженни Даунхэм-Пока я жива - Неизвестно

-Для меня имеет.

Не то чтобы я настолько расхрабрилась. Это не новогодние зароки. Просто у меня под мышкой катетер, и я потеряла несколько дней жизни на больничной койке. И мне совершенно очевидно, что важно, а что нет.

-Через два месяца моя лучшая подруга родит- мне нужно знать, доживу ли я.

Доктор скрещивает ноги и тут же выпрямляет. Мне его немного жаль. Не каждый день врачам приходится иметь дело со смертью.

-Было бы неверно вас обнадеживать. Но расстраиваться раньше времени тоже не стоит.

-Пусть так. Все равно вы знаете больше, чем я. Ну пожалуйста, Джеймс.

Медсестрам запрещено называть врачей по имени, и в обычной ситуации я бы тоже на это не осмелилась. Но что-то изменилось. Умирать-то мне. И я имею право знать когда.

-Если вы ошибетесь, я не стану предъявлять вам претензий.

Доктор мрачно усмехается:

-Хотя нам удалось победить инфекцию и вам явно стало лучше, анализ крови не дал полной картины, так что пришлось еще кое-что обследовать. Когда вернется ваш отец, мы вместе обсудим результаты.

-Вы нашли что-то в периферической крови?

-Тесса, мы с вами не очень хорошо друг друга знаем. Не лучше ли дождаться вашего отца?

-Нет. Скажите мне.

Он глубоко вздыхает, как будто ему не верится, что он готов сдаться.

-Да, у вас поражена периферическая нервная система. Мне очень жаль.

Вот и все. Рак изрешетил меня своими пулями, прикончил иммунную систему, и теперь врачи бессильны. Каждую неделю у меня брали кровь на анализ-проверяли, нет ли поражения нервов. И наконец нашли.

Я всегда думала, что, когда мне скажут наверняка, у меня перехватит дыхание, как от удара в живот. Что боль будет тупой. Но я ошибалась. Боль острая. Сердце колотится, перегоняя адреналин. Я держу себя в руках.

-Папа знает?

Доктор кивает:

-Мы собирались вместе вам об этом сказать.

-И какой у меня выбор?

-Тесса, у вас поражена иммунная система. Выбор невелик. Если хотите, может продолжать переливания крови, но едва ли этого хватит надолго. Если сразу после трансфузии у вас начнется анемия, нам придутся прекратить процедуры.

-И что тогда?

-Тогда мы постараемся сделать все возможное, чтобы вы чувствовали себя хорошо, и оставим вас в покое.

-А нельзя каждый день переливать кровь?

-Нет.

-Значит, я не протяну и двух месяцев?

Доктор Уилсон смотрит мне в глаза:

-В лучшем случае.

Я знаю, что похожа на груду костей, обтянутых липкой пленкой. Я вижу по глазам Адама, что он потрясен.

-Ты меня помнишь не такой, да?

Он наклоняется и целует меня в щеку:

-Ты красавица.

Но мне кажется, что именно этого он всегда боялся: делать вид, что я ему нравлюсь, когда я подурнею окончательно и расклеюсь.

Он принес мне тюльпаны из своего сада. Я засовываю их в кувшин с водой. Адам просматривает открытки с пожеланиями выздоровления. Мы болтаем о всяких пустяках- о том, как принялись растения, которые они с мамой купили в садоводческом центре, о том, что его мама теперь проводит больше временя на свежем воздухе и наслаждается весенними деньками. Адам бросает взгляд в окно и что-то шутит о тои, какой чудный вид открывается из окна на стоянку машин.

-Адам, я не хочу, чтобы ты себе врал.

Он хмурится, будто не понимает, о чем речь.

-Не надо делать вид, что я тебе нравлюсь. Мне такая анестезия не нужна.

-Что ты хочешь этим сказать?

-Я не хочу, чтобы ты притворялся.

-Я не притворяюсь.

-Я тебя не виню. Ты же знал, что я так расклеюсь. А дальше будет только хуже.

Адам на мгновение задумывается, потом сбрасывает кроссовки.

-Что ты делаешь?

-То, чего мне по-настоящему хочется.

Он откидывает одеяло и ложится рядом со мной. Обнимает меня, прижимает к себе.

-Я люблю тебя, -сердито шепчет он мне в шею. –У меня разрывается сердце, но я все равно тебя люблю. И не смей возражать мне, что это неправда. Никогда так не говори!

Я кладу ладонь на его щеку, и он прижимается к моей руке. Мне приходит в голову, что Адам одинок.

-Прости, я была неправа!

-Еще бы!

Он не смотрит на меня, и похоже, едва сдерживает слезы.

Адам проводит со мной целый день. Мы смотрим MTV, потом он читает оставленную папой газету, а я дремлю. Мне снится Адам, несмотря на то что он здесь, рядом со мной. Мы бредем куда-то по снегу, но почему-то нам жарко и мы в купальниках. Мы идем глухими тропами, мимо заснеженных деревьев, по извилистой дороге, у которой нет конца.

Проснувшись, я понимаю, что проголодалась, и отправляю Адама еще за одним клубничным мороженым. Едва он уходит, как я начинаю по нему скучать. Кажется, будто больница опустела. Как такое может быть? Я сцепляю пальцы под одеялом и не расплетаю, пока Адам не ложится рядом.

Он разворачивает эскимо и протягивает мне. Я кладу мороженое на тумбочку:

-Потрогай меня.

Адам смущается:

-Мороженое растает.

-Ну пожалуйста.

-Я лежу рядом. Я прикасаюсь к тебе.

Я кладу его руку к себе на грудь:

-Вот так.

-Тесс, не надо, я могу сделать тебе больно.

-Нет.

-А если войдет медсестра?

-Мы запустим в нее судном.

Адам нежно сжимает через пижаму мою грудь.

-Вот так?

Он касается меня бережно, словно я драгоценность, словно он очарован мной, восхищен моим телом- даже сейчас, когда оно слабеет. Его кожа соприкасается с моей, и мы оба вздрагиваем.

-Я хочу заняться любовью.

Он замирает:

-Когда?

-Когда вернусь домой. Еще хоть один раз перед смертью.

Его взгляд меня пугает. Я еще никогда не видела у Адама такого выражения лица. В нем столько искренности и мудрости, будто он видел то, чего и представить нельзя.

-Обещаю.

Тридцать четыре.

Они смеются, как дежурные. Каждое утро приходит папа. Днем появляется Адам. Вечером возвращаются папа с Кэлом. Время от времени забегает мама; на второй раз у нее хватает сил высидеть до конца переливания крови.

-Уровень гемоглобина и тромбоцитов повышается, -произнесла мама, когда меня подключили к аппаратуре.

Мне приятно, что она знает названия.

Но прошло десять дней. Я даже Пасху пропустила. Столько времени-впустую.

Каждую ночь, лежа на узкой больничной койке, я мечтаю об Адаме. Я хочу лежать, переплетя свои ноги с его, и чувствовать его тепло.

-Я хочу домой, -заявляю я медсестре.

-Еще рано.

-Мне уже лучше.

-Не настолько.

-Чего вы ждете? Что я выздоровею?

Каждое утро восходит солнце и в городе гаснут огни. По небу летят облака, бурный потом машин вливается на стоянку, затем она пустее, солнце снова ухает за горизонт, и заканчивается еще один день. Течет время. Течет кровь.

Я собираю сумку и одеваюсь. Сажусь на кровать, стараясь принять бодрый вид. Я жду Джеймса.

-Я еду домой, -сообщаю я, когда он просматривает мою карту.

Он кивает, словно ожидал этого:

-Вы твердо решили?

-Вполне. Я скучаю по свежему воздуху. –Я указываю за окно –вдруг он слишком занят, чтобы заметить мягкий свет и облака в голубом небе?

-Тесса, чтобы анализ крови не ухудшился, нужно соблюдать строгий режим.

-Разве я не могу соблюдать его дома?

Доктор бросает на меня серьезный взгляд:

-Чтобы вести привычный вам образ жизни, необходимы медицинские процедуры, которые отнимают много времени и сил. Как часто и в каком объеме они вам нужны-об этом можете судить только вы. Вы уверены, что больше не хотите продолжать лечение?

Я вспоминаю комнаты в нашем доме, цвет ковров и занавесок, расстановку мебели. Мне безумно хочется пройти из своей спальни вниз по лестнице, через кухню, в сад. Я хочу проделать этот пусть. Посидеть в шезлонге на лужайке.

-Последнего переливания хватило всего на три дня.

Врач сочувственно кивает:

-Я знаю. Увы.

-Сегодня утром мне сделали еще одно. Как думаете, насколько его хватит?

Он вздыхает:

-Понятия не имею.

Я разглаживаю простыню ладонью:

-Я хочу домой.

-Давайте обсудим это с городским управление здравоохранения. Если они гарантируют ежедневный посещения медсестер, тогда, быть может, мы вернемся к этому разговору. –Врач вешает мою карту обратно на спинку кровати. –Я позвоню им и зайду, когда вернется ваш отец.

После его ухода я считаю до ста. На столе пасется муха. Я протягиваю палец, чтобы коснуться ее хрупких крылышек. Муха чувствует мое приближение, с жужжанием перелетает на лампу и кружится вокруг нее. Мне ее не достать.

Я надеваю куртку, накидываю на плечи шарф и беру сумку. Дежурная медсестра даже не замечает, как я прохожу мимо нее и сажусь в лифт.

Спустившись на первый этаж, я пишу Адаму эсэмэску: ПОМНИШЬ, ЧТО ТЫ МНЕ ОБЕЩАЛ?

Я хочу умереть по-своему. Это моя болезнь, моя смерть, мой выбор.

Вот что значит принимать все как есть.

До чего приятно идти. Просто переставлять ноги, следуя за желтой линией на полу в коридоре до самой регистратуры. Как весело проходить сквозь вращающуюся дверь, делая внутри два круга –в честь гения, который ее изобрел. Как здорово дышать свежим воздухом. Сладким, прохладным, потрясающим свежим воздухом.