Как он похож на ангела - Маргарет Миллар

«Он не старик! Но плохо видит, и надо надеяться, не сразу заметит Карму. О Господи, почему она так грубо и быстро взрослеет?»

Брат Венец, садясь в трактор, радостно насвистывал в щель между передними зубами. Он видел машину новичка. Какая она красивая и как плавно урчание мотора переходило в низкий, мощный рокот! Он представил себя за рулем: нога жмет на акселератор, и он летит по горным дорогам, только шины скрипят на поворотах. Зззу-мм, берегись, зззу-мм!

Братья Верное Сердце и Голос Пророков пропалывали овощи в огороде.

— Главное, сильная ли у него спина? — говорил Брат Сердце. — Руки и ноги от работы крепнут, но сильная спина — это дар Господень!

Брат Голос послушно кивал, мечтая о том, чтобы Брат Сердце замолчал хоть на минуту. К старости он сделался ужасно болтлив.

— Да, сэр, сильная спина у мужчины и изящные, маленькие руки и ноги у женщины — это дары Господни. Ты согласен, Брат? Ах, женщины! Признаться, мне их недостает. Хочешь, скажу тебе секрет? Я никогда не был красавцем, но женщины во мне души не чаяли.

Брат Голос снова кивнул. «Если он сейчас же не замолчит, я его убью».

— Ты сегодня не в духе, Брат Голос? Опять плохо себя чувствуешь? Совсем тебя плеврит замучил. Хватит работать, отдохни. Сестра Благодать говорит, что тебе нельзя перетруждаться. Пойди полежи в тени.

Учитель поднялся на вершину Башни и стал у окна, глядя на синее озеро в зеленой долине и на зеленые горы в синем небе. При виде этой картины он обычно чувствовал прилив сил, но сегодня он ощущал себя старым и разбитым. Ему было трудно испытывать Брата Терпение, одновременно подвергаясь его испытанию, и следить, чтобы Мать Пуреса была спокойна. По мере того как ее тело слабело, она все глубже погружалась памятью в прошлое. Отдавая приказания Каприоту, умершему тридцать лет назад, она приходила в негодование оттого, что он их не выполняет. Она звала родителей и сестер и горько плакала, когда они не отзывались. Иногда она начинала перебирать четки, которые у нее было невозможно отнять, и читала молитвы, заученные в детстве. Нового Брата она возненавидела сразу же, проклинала его по-испански, грозилась побить хлыстом и кричала, что он хочет ее ограбить. Учитель понимал, что скоро она не сможет жить в Башне, и молился, чтобы она умерла прежде, чем ему придется ее отослать.

Когда он представлял общине нового Брата, Мать Пуреса отдыхала у себя в комнате. Подойдя теперь к ее двери, он тихонько постучал и спросил:

— Ты спишь, радость моя?

Она не ответила.

— Пуреса, ты спишь?

Тишина. «Спит, — подумал он. — Смилуйся над ней, Господь, пошли ей сейчас смерть».

Заперев комнату на засов, чтобы она не могла выйти, Учитель вернулся в свою комнату и приступил к молитве.

Мать Пуреса, следившая из-за алтаря во дворе, как он запирает ее дверь, тихо рассмеялась и хихикала до тех пор, пока на глазах у нее не выступили слезы.

Она не спешила уйти. Здесь было так хорошо, так прохладно. Глаза ее закрылись, подбородок ткнулся в иссохшую грудь, и в этот момент с неба на нее обрушился Каприот.

Глава 17

Она шла по дороге, напряженно выпрямившись и отставив от тела руки, будто ребенок, который испачкался во время игры. Даже издали Куинн видел, что это кровь. Вся ее одежда была в крови.

Остановив машину, он побежал ей навстречу.

— Мать Пуреса, что вы тут делаете?

Она смотрела на него без испуга или удивления, как на совершенно незнакомого человека.

— Ищу умывальную. Я испачкала руки. Они липкие, и это ужасно неприятно.

— Где вы их испачкали?

— Там. — Она неопределенно махнула рукой.

— Но умывальная в противоположном направлении.

— Подумать только! Я опять заблудилась. — Она поглядела на него с любопытством, склонив к плечу голову, как птица. — А откуда вы знаете, где умывальная?

— Я бывал тут прежде. Вы говорили со мной и обещали прислать официальное приглашение через Каприота.

— Боюсь, что ничего не получится. Каприот у меня больше не служит. На сей раз он слишком много себе позволил, и я велела ему убираться до захода солнца… Вы, наверное, думаете, что это настоящая кровь?

— Да, — сурово сказал Куинн. — Да, это кровь.

— Глупости! Это сок. Какой-то сок, в который Каприот влил крахмала, чтобы подшутить надо мной. Дерзкая и жестокая шутка, вы не находите?

— Где он сейчас?

— Там.

— Где?!

— Молодой человек, если вы будете кричать на меня, я прикажу вас выпороть.

— Мать Пуреса, это очень важно, — сказал Куинн, пытаясь смягчить голос, — кровь настоящая.

— Вы все-таки попались на его удочку. — Она коснулась пятна на груди, которое уже потемнело и начало засыхать. — Настоящая кровь? Вы уверены?

— Да.

— Боже, он не поленился собрать настоящую кровь и облиться ею с головы до ног! Какая обстоятельность! Откуда он ее взял, по-вашему? Из барашка или из курицы. А, я поняла! Он сделал вид, что принес себя в жертву на алтаре… Куда же вы, молодой человек? Не бегите, вы обещали сказать мне, где умывальная.

Она смотрела ему вслед, пока он не исчез за деревьями. Солнце било ей прямо в лицо. Закрыв глаза, она вспомнила просторный старый дом своей юности, с толстыми кирпичными стенами и черепичной крышей, не пускавшими внутрь зной и уличные крики. Какой там царил порядок, как было тихо и чисто! Ей не приходилось думать о грязи и крови. Она ни разу не видела настоящую кровь до тех пор, пока Каприот… «Соберись с духом, Изабелла. Каприота сбросила лошадь, он мертв».

Она открыла глаза и крикнула в отчаянии:

— Каприот! Каприот, ты умер?

По дороге к ней спешили Учитель, толстая, низенькая женщина с вечно обиженным лицом, которая приносила завтрак, и Брат Венец со злыми глазами. «Пуреса!» — звали они, но это было не ее имя. У нее было много имен, но такого среди них не было.

— Я — дона Изабелла Констансиа Керида Фелисиа де ла Герра. Обращайтесь ко мне правильно.

— Пойдем с нами, Изабелла, — сказал Учитель.

— Ты приказываешь мне, Гарри? Помни, ты всего лишь продавец из бакалеи. Где у тебя начались видения? Среди банок с крупой?

— Пожалуйста, успокойся, Пу… Изабелла.

— Я все сказала. — Она гордо поглядела вокруг. — И теперь прошу показать мне дорогу к умывальной. У меня на руках какая-то кровь, ее нужно немедленно смыть.

— Ты видела, как это произошло, Изабелла?

— Что я должна была видеть?

— Брат Ангельское Терпение разбился.

— Конечно, разбился! Неужели он думал, что полетит, если будет махать руками?

Тело лежало там, где сказала Мать Пуреса, — перед алтарем. Лицо погибшего ударилось о выступавшие из земли камни, и его невозможно было опознать, но Куинн видел у сарая машину — зеленый «понтиак» — и знал, что это Джордж Хейвуд. Ему стало невыносимо жаль и Хейвуда, и обеих женщин, которые проиграли битву за него и никогда не простят друг другу поражения, как не простили бы победы.

Кровь уже перестала течь, но тело было еще теплым, из чего Куинн заключил, что смерть наступила не более получаса назад. Обритая голова, босые ноги и такое же, как у остальных обитателей Башни, одеяние свидетельствовали, что Хейвуд пришел сюда насовсем. Но как долго он здесь находился? С тех пор, как попрощался с Вилли Кинг и уехал из Чикото? В таком случае кто помог Альберте Хейвуд бежать из тюрьмы? Или они собирались укрыться здесь вдвоем?

Куинн потряс головой, словно отвечая на вопрос, сказанный вслух кем-то невидимым. «Нет, Джордж никогда не выбрал бы в качестве укрытия Башню. Скорее всего он слышал от Вилли, или от Джона Ронды, или от Марты О'Горман, что кто-то из живущих тут интересуется О'Горманом. Он не стал бы прятаться в месте, о котором известно мне. И вообще, зачем ему прятаться?»

Смерть, странное окружение, вид и запах свежей крови вызывали у него тошноту, и он поспешил на лужайку перед Башней, хватая ртом воздух, будто пловец, вырвавшийся из-под толщи воды.

Сестра Смирение и Брат Венец вели по тропинке Мать Пуресу, оживленно говорящую по-испански. За ними понуро шел Учитель.

— Отведите ее к себе и вымойте, — сказал он, — только осторожно, у нее хрупкие кости. Где Сестра Благодать? Пусть она вам поможет.

— Сестра Благодать нездорова, — сказала Сестра Смирение. — У нее что-то с желудком.

— Тогда сделайте сами что сможете.

Когда они ушли, он повернулся к Куинну.

— Вы оказались здесь в недобрый час, мистер Куинн. Наш новый Брат умер.

— Как это произошло?

— Я молился у себя в комнате и не видел, но, по-моему, это очевидно: Брат Терпение был несчастным человеком, бремя забот оказалось ему не по силам, и он покончил с ними способом, который я не могу оправдать, но который вызывает у меня глубочайшее сострадание.

— Он бросился с Башни?

— Да. Наверное, я виноват в том, что недооценил степень его отчаяния. — Вздох Учителя скорее напоминал стон. — Если это так, пусть Господь простит меня, а ему ниспошлет вечное блаженство.