Падшая женщина - Эмма Донохью

Миссис Джонс едва заметно поморщилась.

— Верно, моя милая. — Она посмотрела на Мэри. — Твоя мать ведь не слишком страдала?

Новая служанка молча покачала головой.

Миссис Джонс на секунду прикрыла рот рукой. Несчастная девочка. Печаль еще не отпустила ее.

— Ну что ж, моя дорогая. Если ты хотя бы вполовину так же добра и прилежна, как бедная Сью, мы с тобой прекрасно поладим. А теперь пойдем вниз, я познакомлю тебя с кормилицей Гетты, миссис Эш. Она… добрая христианка, — неуверенно прибавила она.

Мэри приподняла брови, почти насмешливо.

На лестнице миссис Джонс вспомнила еще кое-что.

— О, Мэри… вот еще что. Табак.

— Табак?

— Да-да. Хочу предупредить тебя, что нюхать табак — это очень вредная привычка. И к тому же весьма дорого обходится.

Новая служанка заверила ее, что никогда в жизни не прикасалась к табаку. Но что это? Уж не тень ли улыбки притаилась на этих узнаваемых знакомых губах? Миссис Джонс тряхнула головой.

Поднимаясь по лестнице, она всегда слышала, как поскрипывают ее колени. Она пошла быстрее. Сорок три — это не так уж и много.

— Гетта — ваша единственная дочь? — спросила Мэри, как будто прочитала ее мысли.

— Да, — бодро ответила миссис Джонс.

Иногда у нее еще бывали месячные. В сорок три вполне можно родить. Где-то внутри ее еще таилось это крошечное зернышко, возможность зачать еще одно дитя. Она должна была родить сына.

Это было самое длинное утро в жизни Мэри. Стоя на ногах, сгибаясь в три погибели, ползая на карачках, она переходила от одного задания к другому. Она никогда не жила в доме вроде этого. Казалось, здесь только и делали, что вычищали грязь, перемывали все снова и снова, неделю за неделей. Сьюзан Дигот никогда не удавалось навести такой порядок в их подвале на Черинг-Кросс-Роуд, где летом по стенам ползали муравьи. Впрочем, она никогда и не старалась.

Но сообщать об этом миссис Джонс Мэри, разумеется, не собиралась. Пусть новая хозяйка думает, что Мэри и ее овдовевшая мать вели тихую достойную жизнь, пока внезапная болезнь не унесла Сьюзан в могилу, да так скоро, что она не успела позаботиться о своей дорогой единственной девочке — разве что смогла написать письмо старой подруге. Когда расспросы миссис Джонс становились слишком неудобными, Мэри отводила глаза и опускала голову, как будто не в силах справиться с грустью.

Злосчастная женщина, судя по всему, решила, что лучшим средством помочь Мэри отвлечься от горя будет не давать ей ни одной свободной минуты. И в этой семье было так много разных глупых правил! В девять часов — к тому времени все были на ногах и работали уже два часа — Мэри должна была позвонить в колокольчик к завтраку. В таком небольшом доме в этом не было никакой нужды, но, как объяснила миссис Джонс, «хозяин это любит. Он считает, что это признак хорошего тона».

Хозяин обогнал ее в коридоре, когда Мэри шла к завтраку. Двигался он легко и быстро, как и любой здоровый человек. В маленькой гостиной он занял место во главе стола, рядом с китайским чайником, кипевшем на маленькой горелке. Его смазанные маслом березовые костыли послушно лежали под стулом, словно верные собаки. Мэри никогда раньше не сидела за одним столом с одноногим. Ее так и подмывало нагнуться и заглянуть под скатерть, посмотреть на культю, как будто это было представление уродцев.

Из-под короткого парика слуги мистера Джонса выбивались каштановые завитки волос. По крайней мере, смотреть на Дэффи было более приятно, чем на противную высохшую кормилицу, миссис Эш. Та едва не перегнулась через стол, чтобы получше рассмотреть новую служанку. Мэри беспокойно оглядела свое синее платье. Накануне она постаралась как можно лучше отчистить с него всю грязь.

— Так, значит, служанки в Лондоне носят фижмы? — ядовито спросила миссис Эш.

Мэри с трудом проглотила чай.

— Я не была служанкой в Лондоне.

— Понятно, — протянула кормилица.

Мистер Джонс слегка постучал вилкой по столу.

— Будет, будет, миссис Эш.

У самой миссис Эш были серые обвисшие юбки и такая же обвисшая грудь. Похоже на мешки с солью, решила Мэри. На вид кормилице было около сорока, но вела она себя совсем как старуха.

— Мы все должны постараться сделать так, чтобы Мэри чувствовала себя как дома, — тихо заметила миссис Джонс. — Вообразите только, она ни разу не была в своем родном городе!

Мэри сделала благодарное лицо. В своем родном городе — какая чепуха! Как будто эти жалкие улочки могли иметь для нее хоть какое-то значение. И черт ее возьми, если она откажется от фижм, чтобы не отличаться от этих деревенщин!

Эби внесла кашу. Она двигалась медленно, как лунатик. Гетта заныла, что хочет тосты, а не овсянку, но Эби ее как будто не услышала. Вообще у нее было такое лицо, будто она не понимает ни слова по-английски. Как странно, что она оказалась в Монмуте. Это было первое черное лицо, которое Мэри увидела после Стрэнда. Она принялась исподтишка наблюдать за раскладывавшей кашу служанкой. Ее лоснящаяся кожа цвета эбенового дерева особенно ярко выделялась на фоне беленых стен, а скулы были острыми, словно нож. Сделав свое дело, Эби бесшумно удалилась на кухню. Когда же она будет есть? Потом, в одиночестве?

— Эби африканка? — спросила Мэри, как только закрылась дверь.

— О… нет, не думаю, — несколько встревоженно ответила миссис Джонс.

— Напротив, дорогая, — возразил мистер Джонс и отправил в рот еще одну ложку каши. — Ангола как раз в Африке, помнишь?

Миссис Джонс хлопнула себя по лбу.

— Мы полагаем, что Эби родилась в Анголе, — пояснил Дэффи. — Но выросла она на Барбадосе.

Какой надутый умник, подумала Мэри. Как там говорила Куколка про ученых мужчин? Чем умнее, тем меньше петушок. Она еле сдержала улыбку. Нужно немедленно выбросить из головы эту мысль, а то все будет видно по ее лицу. Прошлое осталось в прошлом; теперь она должна думать как служанка и благочестивая девушка.

— Варвары, — вдруг сказала миссис Эш.

— Должен вас поправить, миссис Эш, — вежливо вмешался Дэффи. — Барбадосцы не варвары. Они жители острова Барбадос.

— А я говорю, варвары, — упрямо повторила миссис Эш. — Я и раньше это говорила, но скажу снова. Это моя святая обязанность. Если позволять язычнице находиться рядом с невинным христианским ребенком, ничего хорошего из этого не выйдет, уж можете мне поверить.

Услышав, что речь идет о ней, Гетта принялась подпрыгивать на своем стульчике.

— Прошу вас, миссис Эш, — устало выговорила миссис Джонс, но кормилица перебила хозяйку:

— Не мое дело жаловаться, мадам, но не могу не заметить, что это вызывает недоумение и замешательство. Девочка все видит и все слышит. На днях она прибежала ко мне и спросила, какого цвета кожа у Господа Бога!

Миссис Эш вытаращила бесцветные глаза.

Миссис Джонс раскрыла рот, чтобы ответить, но муж накрыл ее руку своей.

— Поначалу я ей сочувствовала, поскольку это наш христианский долг, — не унималась миссис Эш. — Но потом узнала, что отец Дэффи предложил ей креститься, а она воспротивилась…

Дверь снова отворилась. Вошла Эби с подносом, чтобы собрать грязные тарелки. Все напряженно молчали.

— Мы ценим ваше участие, миссис Эш, — сказал наконец мистер Джонс. — И мы поговорим об этом еще раз, позже.

Мэри быстро взглянула на Эби — слышала ли она что-нибудь? Но та упорно смотрела в пол.

— Да, сэр, — почти кротко ответила кормилица.

Когда Эби вышла во второй раз, в комнате снова повисла тишина. Все почему-то старались не смотреть друг на друга. Мэри чувствовала себя так, будто сидит за столом, где играют в брэг, но сама в игре не участвует и не имеет на руках никаких карт.

Миссис Эш достала маленькую потрепанную Библию. Точно такие же выдавали в Магдалине, подумала Мэри и отодвинула воспоминание подальше. Подняв глаза, она вдруг встретилась взглядом с хозяином. (А он только ногу потерял, ничего больше? — развратно хохотнула Куколка у нее в голове.) Он улыбнулся, но Мэри не осмелилась ответить ему тем же. Вдруг это будет выглядеть как кокетство? Нужно будет поупражняться перед зеркалом, примерить на себя улыбку невинной сироты.

Каша камнем лежала в желудке.

С появлением Мэри в доме завелось новое правило. Она должна была прервать любую работу, чтобы открыть дверь. Мистер Джонс был в полном восторге: служанка из Лондона в кружевном переднике, встречающая у порога заказчиц! «Это будет так изысканно и благородно, что никто и бровью не поведет, узнав наши цены!» Так что, даже если он сам находился поблизости, когда раздавался стук в дверь, мистер Джонс звал Мэри и скрывался в корсетной мастерской.

Однако самый первый раз это оказалась вовсе не заказчица, а ватага деревенских мальчишек. Издавая странные звуки, они тащили огромную грязную штуковину, украшенную белыми лентами. Мэри уже собиралась захлопнуть дверь, но миссис Джонс поспешила к ней.