Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии - Джеймс Бьюдженталь

Как вы думаете, что я от этого получу? Черт, мне не нужно, что­бы еще какие-то люди сидели у меня на шее.

— Что вас беспокоит, Фрэнк? Группа не так уж и нападает на вас.

— Ага, взять хотя бы этого Лоренса, этого пустоголового ста­рого осла, который во все сует свой нос. "Фрэнк, я ничего не знаю о тебе". (Передразнивающим голосом.) Какое ему дело?

— Может быть, он просто хочет немного узнать о вас.

— О, черт, обойдусь без этого прекраснодушного интереса!

— Вам очень хочется рассматривать их поведение как неприят­ное вторжение, как я понимаю.

— А еще эта старая дама, как там ее зовут. Ну, знаете, та, что постоянно говорит мне, что она злится так же часто, как я. Кто ее спрашивает? В любом случае, я не вижу, чтобы она так уж злилась. И все остальные тоже. Какую пользу я могу получить от пребывания в такой группе?

— Есть кто-нибудь в группе, кто вам нравится или к кому вы относитесь хоть немного положительно, Фрэнк?

— Разумеется, они все немного сумасшедшие, но для тех, кто пришел лечиться, они не так уж и плохи.

— Вас действительно беспокоит, когда я спрашиваю о каких-то положительных чувствах, не так ли?

— Нет, меня это не беспокоит. Что за черт? Я иногда тоже ис­пытываю положительные чувства, как и все. Что вы обо мне ду­маете? Иногда у вас появляются странные идеи. Почему вы не...

— Хорошо, хорошо, Фрэнк. Так к кому же вы испытываете положительные чувства в группе?

— О, они все нормальные. Они... э-э... в порядке, понимае­те? Кроме этого засранца Бена. Но остальные... Вероятно, каж­дый из них... э-э... А что? Какое это имеет значение?

— Фрэнк, я не хочу без особой необходимости ставить вас в неловкое положение, потому что знаю: вы действительно пытае­тесь сейчас работать со мной, но это в самом деле будет полезно, если вы попытаетесь исследовать любые положительные чувства, которые вы испытываете к членам группы, и увидите, что прихо­дит вам на ум в связи со всем этим.

— Да, да. Не нужно делать из этого драму. Ну, э-э... Ну, Хол— так зовут этого огромного жеребца?

— Угу.

Фрэнк даже не может рискнуть запомнить их имена. Или, быть может, он не в состоянии рискнуть дать мне понять, что они про­извели на него достаточное впечатление, чтобы он запомнил их имена.

— Да, ну, он довольно хороший парень. Да, э-э... и Луиза, она... Вероятно, она немного напоминает мне мою старшую сес­тру.

— Ту, что заботилась о вас.

— Да, ту самую... И... Ну, мне немного жалко ту, что боит­ся. Как ее имя? Дженни?

— Дженнифер.

— Да, ее. Она кажется такой сбитой с толку. У нее нет непра­вильных мыслей или что-то в этом роде, но она... Ну, она... О, черт!

— Что случилось, Фрэнк?

— О, Господи, я просто знаю, что вы раздуете целое дело, если я скажу, что о ней думаю.

— Так значит, вы не можете позволить себе испытывать свои собственные чувства из-за того, что я могу каким-то образом не­правильно среагировать?

— Да нет же, у меня есть чувства, но вы все так драматизиру­ете...

— Вы беспокоитесь, как бы я не придал слишком много значе­ния вашим чувствам к Дженнифер, правильно?

— Да.

— О'кей, так что вы чувствуете к ней?

— Ну, я... Не знаю. Она действительно как бы другая или осо­бенная, не такая, как все. Если бы она не была замужем и все та­кое, я мог бы... О, черт, забудьте это. Она мне нравится. Это все.

— Но это причиняет вам много неудобств.

— Нет. Просто вы всегда... Хорошо, думаю, да.

Тише, тише, говорил я сам себе. Фрэнк пошел на большой риск и многое мне доверил. Он действительно ожидал, что я буду смеяться над ним, осуждать его или объяснять, почему он не дол­жен испытывать таких чувств. В этом вся его история.

Вскоре сеанс закончился, и мы не продвинулись дальше в об­суждении его чувств к Дженнифер, но было ясно, что за его гру­бым отрицанием ее интереса к нему Фрэнк прятал сильное ответ­ное чувство. И позволить себе иметь это чувство стало еще одним рискованным шагом с его стороны.

24 апреля

В этот день, когда я вышел в приемную в ответ на звонок Фрэн­ка, я почти не узнал его. Он был чистым, аккуратно одетым в несколько поношенные слаксы и свитер, ботинки не то чтобы блестели, но были, несомненно, чистыми, волосы и борода под­стрижены до очень приличных размеров. И он был очень смущен. Ни один из нас не сказал ни слова, пока Фрэнк не уселся в моем кабинете.

Фрэнк рассеянно зажег сигарету, довольно долго пристраивал пепельницу на подлокотник кресла. Затем свирепо уставился в свою любимую точку на противоположной стене. Я спокойно ждал. Он глубоко затянулся, торопливо стряхнул пепел, осмот­рел горящий конец, снова затянулся, снова стряхнул пепел.

— Дерьмо! — Какое замечательное слово, сколько нюансов оно передает. Удивительно, как долго мы избегали пользоваться этим простым вербальным инструментом. Теперь, в одном слове, Фрэнк передал сильное чувство, раздражение по поводу этого чув­ства и желание, чтобы я нарушил молчание.

— Вы выглядите совсем по-другому, Фрэнк, но говорите по-старому.

— Да. Я получил работу.

— Хорошо. По крайней мере, полагаю, что так. Верно?

— Я чувствую себя идиотом. Вы понимаете, не так ли? Я имею в виду одежду, волосы и все остальное. Не знаю, почему, но чув­ствую. И это выводит меня из себя. Я ненавижу это чувство.

— Действительно печально — чувствовать себя так неловко, выбравшись из грязи.

— Что вы имеете в виду: "выбравшись из грязи"? Из какой гря­зи? — Он помолчал. — Ну ладно, оставим это, я знаю, что вы имеете в виду. Дерьмо-о! Я чувствую, что хочу начать пикироваться с вами, как мы обычно делали это раньше.

— Да, это как бы обеспечит нам занятие...

— В то же время я устал тратить время и деньги на такую ерун­ду. Слушайте, я получил работу. Вы бы никогда не поверили, каким образом. Помните того старого осла из отеля "Космополитен", который угрожал уволить меня за то, что я как-то не так говорил с ним? Гандовски. Да, Ефраим Гандовски. Так вот, я наткнулся на него в кафетерии, и старик был очень дружелюбен. "Как дела? Что поделываешь?" И все в этом духе. Вначале я от­несся к нему с подозрением, но, Бог свидетель, он был на уров­не. Так что вскоре мы уже болтали как два старых приятеля, и он посвятил меня во все дела отеля. Оказалось, что Бермана повы­сили, а Хикса — он был старшим дежурным — уволили, и еще много такого. Выяснилось, что на самом деле Гандовски сожале­ет о моем увольнении. Представьте себе! Он слышал историю о том, как меня застукали с этой цыпочкой, и помешался на этом. Заставил меня все рассказать и так возбудился, что я думал, он кончит прямо в кафетерии. Он смеялся, как сумасшедший. По­том он спросил меня, что я делаю, и когда я ответил, что сижу на мели, он сказал, что даст мне работу. Кажется, он занят ка­ким-то большим печатным делом. Сказал, что я должен хотя бы немного помыться, что я и сделал. Дерьмо-о-о! Ну и дела, да?

— Все это, кажется, здорово.

— Да, не спорю. Знаете, он довольно симпатичный старикан. Правда, сказал, что в его конторе я должен держаться подальше от женщин. Но, знаете, я и не догадывался, что он такой. Я имею в виду, что никогда бы не вообразил, что он может дать шанс пар­ню вроде меня. Не знаю, зачем ему это. Может, он хочет, чтобы я рассказывал ему сексуальные истории. Не думаю, что он педик. Во всяком случае, он так себя не вел.

— Вам трудно понять, почему кто-то может симпатизировать вам или хотеть сделать что-то для вас.

— О, я не знаю. Просто удивляюсь... Черт, оставим это. Я в любом случае не представляю себе, что у него за цель. Он...

— Вам правда становится не по себе всякий раз, когда возни­кает намек на близость или эмоции по отношению к вам.

— О, ради Бога, вы опять говорите об этом! Все это большое дерьмо. Вы знаете это. Каждый на самом деле старается получить все, что может. Так что я не верю в Армию Спасения.

— Вы чувствуете, что гораздо лучше воевать со мной, чем иметь дело с этим печальным чувством, рождающимся внутри вас.

— Каким печальным чувством?

— С тем, которое вы осознавали бы, если бы не бросались из стороны в сторону и не всплескивали бы руками, чтобы отвлечь себя.

— Не знаю, что вы имеете в виду. У вас эти дурацкие идеи о...

— Фрэнк, я начинаю попадаться в ту же старую ловушку, как и вы. Я хочу из нее выбраться, и, думаю, вы тоже этого хотите.

— Да, я больше не желаю тратить время на это дерьмо.

— Как и я.

— Но, если говорить прямо, какое печальное чувство вы име­ете в виду?

— Просто подождите минуту, Фрэнк, и посмотрите, что про­исходит у вас внутри прямо сейчас. Вы чувствуете, что происхо­дит в самом центре вас самого — помимо наших пререканий, по­мимо деталей вашей новой работы, помимо всего остального. Что вы чувствуете в себе прямо сейчас?

Он замолчал, глубже погрузился в кресло, засунул руки в кар­маны, так что плечи у него поднялись выше ушей. Фрэнк проде­лал большой путь: он действительно пытался сейчас работать со мной. "Будь терпелив,— говорил я сам себе. — Хорошо бы тебе самому достичь такого же прогресса в решении собственных про­блем, Джим".