Внешнеполитические факторы развития Феодальной Руси - В. Каргалов

Записей о татарах в русских летописях в первые три-четыре года по­сле нашествия нет вообще: видимо, страшный «Батыев погром» был вос­принят современниками как кратковременный опустошительный набег кочевников, после которого степные завоеватели возвратились в степи и фактически исчезли из поля зрения летописцев '. Русские князья в первые годы после нашествия были заняты больше восстановлением своих разгромленных княжеств и распределением княжеских столов, чем проблемой установления каких-либо отношений с ушедшими за пределы русских зе­мель завоевателями. Межкняжеские отношения не претерпели особых из­менений в результате нашествия: на владимирский великокняжеский стол сел следующий по старшинству «Всеволодович», раздав остальные города своим братьям и племянникам.

Положение изменилось, когда монголо-татары после похода в Центральную Европу снова появились в южнорусских степях. Перед русскими князьями вплотную стал вопрос об установлении каких-то отношений с завоевателями.

Видимо, полного единодушия в Северо-Восточной Руси по этому вопросу не было. Сильные и богатые города на северо-западной и западной окраинах, не подвергшиеся татарскому разгрому (Новгород, Псков, По­лоцк, Минск, Витебск, Смоленск), выступали против признания зависи­мости от ордынских ханов. В представлении летописца XVI в. Новгород даже «отделился» тогда от «Руси», не желая признавать ордынскую власть: «въ тоя же горкая Батыева времчина отвергоша они (новгородцы. — В. К.) работнаго ига, видевше держаще державныхъ Рускихъ нестроение и мятежь, и отстуииша тогда, и отделишася отъ Руси, царства Владимерскаго. Оставше бо Новгородцы отъ Батыя не воеваны и не пленены» 2. Северо­западные русские земли, почти не пострадавшие от нашествия, не только сохранили свои богатства и вооруженные силы, но даже пополнили насе­ление за счет беглецов из восточных княжеств. Это оказывало, конечно, значительное влияние на внешнеполитический курс великого князя.

Северо-Западной Руси, которая выступала против подчинения ордын­скому хану, противостояла группировка ростовских князей: Владимир Константинович Углицкий, Борис Василькович Ростовский, Глеб Василькович Белозерский, Василий Всеволодович Ярославский. Их княжества сравни­тельно мало пострадали от нашествия Батыя: Ростов и Углич сдались без боя и не были, вероятно, разрушены татарами, а до Белоозера завоеватели вообще не доходили. Некоторые города Ростовской земли еще во время нашествия наладили, вероятно, какие-то отношения с завоевателями. Так, Ф. Киссель на основании «древней угличской летописи» сообщает о городе Угличе, что Батый в 1238 г. «оставил в нем своих чиновников», и князь Владимир Константинович Углицкий, вернувшийся в город в 1240 г., пра­вил совместно с ними3. Трудно сказать, насколько достоверно это сообщение, но о том, что именно ростовские князья с самого начала склонялись к признанию зависимости от Орды и превратились со временем в настоя­щих «служебников» хана, имеются многочисленные данные в летописях и житийной литературе'. Именно ростовские князья первыми «поехаша в Татары к Батыеви про свою отчину» 2 и в дальнейшем поддерживали тес­ные связи с ордынскими ханами.

Существование двух группировок — северо-западной, выступавшей против признания зависимости от Орды, и ростовской, склонявшейся к установлению мирных отношений с завоевателями, — во многом опреде­ляло политику великого владимирского князя. Эта политика в первое деся­тилетие после нашествия Батыя была двойственной. С одной стороны, большая часть Северо-Восточной Руси была опустошена нашествием и уже не имела сил для открытого сопротивления завоевателям, что делало неизбежным признание, хотя бы формальное, зависимости от золотоордынских ханов. Нельзя не учитывать и того обстоятельства, что добровольное признание власти ордынского хана обеспечивало лично великому князю определенные преимущества в борьбе за подчинение своему влиянию дру­гих русских князей. В случае же отказа Ярослава Всеволодовича явиться в Орду великокняжеский стол мог при поддержке Батыя перейти к друго­му, более сговорчивому князю. С другой стороны, существование сильной оппозиции ордынской власти в Северо-Западной Руси и неоднократные обещания западной дипломатией военной помощи против монголо-татар могли пробуждать надежду при определенных условиях противостоять притязаниям завоевателей. Кроме того, великий князь не мог не счи­таться с антитатарскими настроениями народных масс, которые неодно­кратно выступали против иноземного ига.

Все это привело к тому, что великие владимирские князья после фор­мального признания власти золотоордынских ханов пытались выступить против монголо-татарского владычества, и факт признания этой власти еще не означал в действительности установления над страной иноземного яга. Первое десятилетие после нашествия является периодом, когда ино­земное иго еще только оформлялось, и в стране побеждали силы, поддер­живавшие татарское владычество.

Установление отношений великого владимирского князя с Ордой пло­хо освещается в источниках. Суздальский летописец просто сообщает под 1243 г., что «великыи княз Ярославъ поеха в Татары к Батыеви, а сы­на своего Костянтина посла къ Канови. Батый же почти Ярослава великого честью, и мужи его, и отпусти и, рек ему: «Ярославе, буди ты старей всем князем в Русском языце. Ярослав же възвратися в свою землю с великою честью» 3. Новгородская I летопись добавляет, что «князь Ярославъ позванъ цесаремъ Татарьскымъ Батыемъ, иде к нему въ Орду» '. Есть осно­вания предполагать, что поездке великого князя в Орду предшествовала дипломатическая разведка, проведенная его сыном Александром Ярославичем. Новгородская IV летопись сообщает, что в 1242 г. «поиде Александръ къ Батыю царю» 2.

Следом за великим князем потянулись в Орду «про свою отчину» другие князья. В 1244 г. ездили в Орду и вернулись «пожалованы» князья Владимир Константинович Углицкий, Борис Василькович Ростовский, Василий Всеволодович Ярославский. В 1245 г. «с честью» возвратился из ставки великого монгольского хана Константин Ярославич. Видимо, он привез формальное признание Ярослава Всеволодовича великим монголь­ским ханом. Лаврентьевская летопись сообщает об этих событиях: «Княз Костянтинъ Ярославичь приеха ис Татаръ от Кановичъ къ отцю своему с честью. Того ж лет великый княз Ярославъ и с своею братею и с сыновци поеха в Татары к Батыеви» 3. В Орду приезжали не только северо-восточ­ные, но и южнорусские князья (имеются данные о пребывании в Орде чер­ниговских князей). Никаких подробностей, которые могли бы пролить свет не причины этого «съезда» князей в Орде, летописи не сообщают. Только в Новгородской III летописи содержится запись, имеющая, как нам представляется, прямое отношение к описываемым событиям: «В лето 6754 (1246 г.) при архиепископе Спиридоне Великаго Новагорода и Пскова, великий князь Ярославъ Всеволодовичь... началъ дань давать въ Златую Орду» 4. Вероятно, поездка русских князей в Орду была как-то связана с оформлением даннических отношений. К этому же времени относятся частичные переписи в некоторых южнорусских княжествах (Киевском, Черниговском).

В Северо-Восточную Русь ордынские переписчики и сборщики дани в это время еще не проникали, но можно допустить, что существовали определенные обязательства русских князей по отношению к ордынскому хану.

Из Орды великий князь Ярослав Всеволодович поехал в Монголию к великому хану и осенью 1246 г. умер, «ида от Кановичъ». В исторической литературе гибель Ярослава Всеволодовича в ставке великого монголь­ского хана связывается с противоречиями между Батыем и великим ханом. Так, А. Н. Насонов высказывает предположение, что великого князя, как сторонника Батыя, отравили5.

Русские летописцы очень неопределенно сообщают о причинах гибели Ярослава Всеволодовича в Монголии. По существу, они приводят единственную подробность — факт «клеветы» на него со стороны некоего «Феодора Яруновича». Софийская I летопись отмечает, что Ярослав Всеволодович «обаженъ же бысть Феодоромъ Яруновичемъ царю и многы дни претерпевъ..., представися въ Орде нужною смертию» '. Почти без изменения вошла эта запись и в «Степенную книгу», по сообщению которой Ярослав «завистными винами оклеветанъ бысть отъ некоего Феодора Яру-новича» 2. Кто такой «Феодор Ярунович» и какими «завистными винами» оклеветан был Ярослав — неизвестно, но сам факт «клеветы» дает основа­ние предполагать, что дело заключалось не только в противоречиях между Батыем и великим монгольским ханом. В условиях, когда Южная Русь готовилась к борьбе с завоевателями, а в Северо-Восточной Руси еще име­лись значительные силы, выступавшие против установления иноземного ига, естественно предположить, что «вины» Ярослава как-то связаны с со­противлением монголо-татарскому владычеству. Косвенным подтвержде­нием этого предположения являются данные Б. Я. Рамма о переговорах владимирских князей с папством относительно союза против татар. Б. Я. Рамм считает, что «серия из 7 папских посланий» в 1246 г. относит­ся к переговорам папской курии не с Даниилом Галицким, а с владимиро-суздальскими князьями и свидетельствует «достаточно убедительно о том, что русские князья решили вступить в соглашение с папством, рассчиты­вая, что этим путем можно заручиться поддержкой для военного отраже­ния новых татарских набегов». По мнению Б. Я. Рамма, переговоры с пап­ством зашли так далеко, что в «декабре 1245 или в самом начале 1246 го­да» суздальским князем было направлено посольство в Лион 3. Видимо, об этих переговорах стало известно монголам, что и послужило причиной ги­бели Ярослава Всеволодовича.