Неповторимая - Шеннон Дрейк

Каким прежде подвергала его она?

Ее рубашка распахнулась. Все жалкие препятствия, на которые так надеялась Шона, исчезли. Он подхватил ладонями ее груди и обвел языком одну, затем вторую. Он касался ее всем телом. Влажное прикосновение его языка разбудило жар, дремлющий где-то внизу живота, и он стал нарастать и угасать, словно волна, набегающая на берег, обдавая Шону, пока продолжались нестерпимые ласки чужих пальцев.

— Это месть? — сумела прошептать Шона.

Он негромко застонал и приподнялся. Не сводя с нее горящих страстью глаз, Дэвид произнес:

— В аду я мечтал о тебе, Шона, жаждал отмщения. Мне не терпелось увидеть тебя вновь, и вот ты здесь, а я вновь соблазнен совершенством твоего лица и тела — несмотря на то что я знаю: твоя красота способна быть такой же смертоносной, как пленяющая пляска огня!

— Я же говорила…

— Молчи! — велел он. — Ибо отмщение может стать сладким, моя дорогая.

Казалось, его тело обратилось в пламя, и это пламя струилось из его зеленых глаз, обжигая Шону. Его губы впились в нее в свирепом приказе, вначале причиняя боль своей страстью и пылом, потом вдруг смягчаясь, а затем вновь становясь требовательными, ищущими, словно вонзались в ее сердце. Наверное, это месть. Но Дэвид прав: при всей страсти его поцелуй оказался невыносимо сладким.

Его сильные ладони заскользили по ее телу, одновременно удерживая Шону на постели. Они перебирали спутанные волосы, касались нежной кожи ее щек, поглаживали плечи, спускались все ниже. Они воспламеняли Шону… Прижимали к его телу, в котором адское пламя уже разгорелось со всей силой, распространяя жар и пожирая все вокруг. Она чувствовала его страсть, сводящие с ума признаки возбуждения. Она едва могла дышать. Его губы заявляли о своих правах, язык двигался в такт со всплесками жара, которые будили и наполняли истомой ее тело. Это было невыносимо. Она прижала ладони к его груди, но Дэвид, казалось, не заметил их. Она попыталась возразить, но его губы мешали ей говорить и дышать.

Лишь спустя некоторое время Шона поняла, что Дэвид вновь отстранился от ее губ, спускаясь вниз по шее. Рубашка Шоны поднялась выше пояса; его грубые, мозолистые ладони скользили по обнаженной коже, подхватывали груди, дразнили и потирали соски, осыпая ее вспышками пламени и света, подобными солнечным лучам. Его губы и руки, казалось, были повсюду, их ласки усиливались. Наконец у Шоны вырвался хриплый шепот, но она сама не поняла, что пробормотала, а Дэвид не стал ее слушать. Он провел большим пальцем пылающую линию вниз по животу от пупка и вновь глубоко погрузился в нее. С ее губ слетел крик, и она уже не знала, отчего вскрикнула — от наслаждения или неожиданности, и не хотела знать. Она чувствовала, как он осторожно покусывает кожу на ее бедрах, обводит языком средоточие ее желания. Это продолжалось, пока Шона не уверилась, что вот-вот умрет, а затем удар языка пришелся точно в цель, она содрогнулась от взрыва ощущений и не сдержала протяжного крика.

Он помедлил настолько, чтобы успеть расстегнуть пуговицы на черных бриджах, а затем вновь завладел ее ртом, пленил губы, язык и дыхание, не позволяя вырваться ни единому слову. Крупная дрожь прошла по ее телу при очередном вторжении, ибо он погрузил в нее свое пылающее копье — твердое, дерзкое, нетерпеливое. Она могла бы вскрикнуть вновь от неожиданно пронзивших ее ощущений, но поцелуй поглотил все звуки. Этот поцелуй возбуждал ее и сводил с ума.

Внезапно Шона обнаружила, что смиряется с его требованием, а затем сама спешит утолить свою жажду. Она невыносимо желала его — забыв о нем и о себе, о времени, месте, прошлом, настоящем и всех доводах рассудка. Она изнывала от голода и боли, она изгибалась и приподнималась навстречу каждому его удару, наслаждаясь каждой секундой прикосновений.

Он был по-прежнему одет, только бриджи расстегнуты. Он заполнял ее, а ее плоть казалась невероятно уязвимой для прикосновения грубой ткани, и все ее чувства сосредоточились на том месте, где соприкасалась обнаженная кожа, где он вонзался в нее с ошеломляющим нетерпением, жестко, дико, требуя все, что она только могла отдать. Она прижималась к нему, чувствуя себя так, словно попала в смерч. Его удары не прекращались, желание не утихало, требования росли. Те самые сила и мощь, которые переполняли ее, казалось, возбуждали в ней желание получить еще больше и достичь изнеможения. Его тело окатила волна напряжения и жара, а затем в нее словно выплеснулся поток солнечного света, мгновенно вознося ее на вершину. Это ощущение оказалось невыразимо прекрасным, в нем смешались все яркие, сочные оттенки свирепого пламени, которое бушевало в ней. Она плыла в ласковых и теплых волнах, содрогаясь в стремительно затихающих конвульсиях, пока не очнулась.

Дэвид зашевелился, словно осознал свой вес в тот же миг, как Шона начала чувствовать его тяжесть. Он улегся рядом и отвернулся. Он был полностью одет. Шона слышала, как он застегнул бриджи и вытянулся, заложив руки за голову и уставившись в потолок.

— О Боже! — вдруг воскликнула она, осознав, что произошло. Несмотря на цветы и подарки, он по-прежнему обвинял в преступлении Шону и ее родных.

Он явился сюда, чтобы отомстить. То, что случилось, не что иное, как отмщение.

— Будь ты проклят! — выкрикнула Шона, рванувшись с постели.

Но попытка не удалась.

Схватив за плечи, Дэвид бросил ее на матрас.

— Куда это ты собралась? — раздраженно спросил он.

— Уйти!

— Почему?

— Потому… потому… — Она осеклась. — Черт бы тебя побрал! — вновь выкрикнула она, обрушив кулак на его грудь. Уставившись прямо в глаза Дэвиду, она зло прошептала: — Я не соблазняла вас, лорд Дэвид Даглас!

— Ты соблазнила меня всем своим существом, леди Мак-Гиннис! — Он обвел ее взглядом. — Впредь я не намерен спать в чертовски неудобном кресле, и я не позволю тебе насмерть простудиться на полу.

Она дрожала, пытаясь бороться, несмотря на то что для борьбы у нее уже не осталось сил.

— Не смей!

— Разве я причинил тебе боль? — Он не понимал, сколько душевных мук доставил ей. — Скажи да, дорогая, и окажешься лгуньей. Самое худшее, что могло случиться, — кто-нибудь из нас громко вскрикнул от наслаждения и выдал нас обоих.

Она задохнулась от возмущения, готовая броситься на него. Но Дэвид не дал ей такой возможности, притянув ближе.

— У тебя есть все шансы отвергнуть меня, — объяснил он.

— Ошибаешься! Ты никогда не давал мне никаких шансов.

Дэвид уставился на нее в темноте, провел ладонью по ее щеке и коснулся большим пальцем нижней губы.

— А может, я не осмеливался дать тебе хотя бы один шанс! — тихо прошептал он.