Завтра наступит вечность - Александр Громов

Я едва не плюнул с досады, но вовремя сообразил, что перед моим лицом находится стекло шлема и не стоит смотреть на мир сквозь плевок. Плоха моя арифметика. Никуда не годится. А если заревет песчаная буря и будет реветь день и ночь? Что-то не верится в то, что мне оплатят вынужденный простой…

Значит, чтобы выжить здесь, мне надо ежедневно притаскивать к Кошачьему Лазу не семьдесят килограммов, а… сколько? Сто? Или и центнера мало?

Впору встать на четвереньки и завыть подобно упомянутому тощему волку.

Я не пошел сразу к Лазу. Я оказался возле него после первой за сегодняшний день ходки, побывав на своих приисках, набив набрюшную сумку и кое-как дотащив до места себя и ее содержимое. С первого взгляда мне стало ясно, что за время моего отсутствия Лаз открывался по меньшей мере один раз. Исчезла часть самородков, но почему-то не все. Лежали два кислородных баллона и наполненная водой двухлитровая пластмассовая бутыль из-под нарзана. Пищи не было. Зато на сером грунте, придавленный шершавым самородком, лежал вырванный из блокнота листок, и легкий ветер трепал его край. Коряво написанные карандашом слова: «Принятая масса в платин. эквив. – 9,711 кг». Больше ничего.

Как? Почему?!! Какое-то время я стоял вне себя от гнева и горя, забыв даже вывалить из набрюшника свежую добычу. Почему только девять килограммов?! До семидесяти я вчера сильно недобрал, согласен, но килограммов сорок припер, факт. Примерно половина исчезла. Или… это была не совсем платина? А то, что осталось, – совсем не платина?

На самом деле положение было еще хуже. Я вдруг понял, что воду мне дали авансом, стало быть, потом ее с меня вычтут. На Луне Крайней не так много воды, чтобы ссужать ее кому попало без отдачи.

Возможно, я не отработал и тот кислород, что получил, но вы ошибетесь, если подумаете, что я отказался от подачки, гордо оставив баллоны и воду валяться на грунте. Разумеется, я их подобрал и унес в купол. В моем положении глупо быть гордым, предпочтительнее оставаться живым… до тех пор, пока я не придумаю, как отсюда выбраться.

Вместо второй ходки я снял скафандр и с наслаждением завалился на лежанку. Я уже успокоился, теперь нужно было подумать.

Примо: я не отличаю платину от иного самородного металла того же цвета; вообще цвет – ненадежный отличительный признак, слишком уж зависит от примесей. А значит, я никогда не смогу выполнить норму и умру с голоду.

Секундо: находясь на Грыже, я в любом случае умру, это лишь вопрос времени. Надорвусь или покалечусь – и готово. Меня загнали сюда не для перевоспитания и не для наказания, а для экономически целесообразного уничтожения. Предполагается, что, до конца цепляясь за жизнь, я хотя бы отчасти компенсирую Корпорации тот ущерб, что она понесла от действий спецназа в подземной Москве. Плюс к тому маленькая чистоплюйская подробность: никому из персонала «Грифа» и Луны Крайней не придется лично устранять меня, пачкая руки, – Грыжа сама распрекрасно справится с этим делом.

Эрго: надо бежать отсюда, и чем скорее, тем лучше.

Вопрос: как?

Путь для бегства был один: Кошачий Лаз – лунная станция – «Гриффин» – Земля. Способ тоже один: проникнуть в Лаз, взять на Луне Крайней заложника (или заложников) и диктовать условия. Чего проще? Вот только как проникнуть в Лаз и не быть застреленным на месте? Еще один вопрос на засыпку. И ответ: не знаю. Предварительный ответ. Следовательно, надо ждать, когда появится окончательный, хотя, возможно, он ничуть не изменится. Не исключено, что в крайнем случае мне придется рвануть когти наобум, при минимальных шансах на удачу, а пока надо присматриваться к Лазу. Если повезет, увижу его открытым и, быть может, сделаю какие-то умозаключения. Если он открывается всегда в одно и то же время – сяду в засаду и попытаюсь не упустить свой шанс.

И все-таки придется таскать им платину, не то они лишат меня воды. А главное, всполошатся и будут начеку.

– Эй! Кто в тереме живет?

Я не подпрыгнул только потому, что незадолго до вопроса услыхал лязг запоров и шипение воздуха в кессоне. Ко мне пришли гости.

Вернее, хозяева купола. Очередная смена старателей. «Гостем» в их доме был я.

И вряд ли желанным.

Вошли семеро – больше народу физически не помещалось в кессон, – следом, с минутным интервалом, еще семеро. Все, понятно, были в скафандрах и сейчас же принялись их снимать. В куполе стало тесно и гамно.

– С прибытием, инвалиды! Орлами смотреть, грыжи вправить!

– Какой гад на ногу наступил?!

– Ну, я, а вопить-то зачем? Все, все, уже слез…

– Мою фляжку никто не видел? Плоскую такую, с надписью. Где-то тут должна быть, в прошлый раз оставил…

– Найдешь теперь, как же. Сменщики подтибрили. А что в ней было?

– Что было, того уже нет. Жаль, она у меня была счастливая…

– Взрывчатку опять не взяли? За Большим бугром, по-моему, выход жилы, рвануть бы… Это там, где овражек… ну где Сашка Судаков в тот раз ногу вывихнул… Что, не разрешили? А контрабандой?..

– Нам не разрешили, другим разрешат. И вообще, мужики, я вот что думаю: через годик, от силы через два добыча начнет падать. Вот тогда и аммонал у нас будет, и драгу какую-нибудь механическую придумают, чтобы по частям в Лаз пролезала…

– Драгу придумают, а нам процент снизят. Чего «не каркай»? Я не каркаю, а говорю, что всегда так бывает. Ты на заводе работал, тебе расценки не резали? Обмануть, не доплатить не пытались?..

– То завод, а то Корпорация. Сравнил. Обижали тебя здесь? Нет, ну и заткнись…

– Лезу я, значит, в Лаз и опять думаю: а ну как выход вдруг переместится? Что с того, что не бывало? Помяни мое слово: когда-нибудь будет. Или разрежет меня напополам, или вывалюсь в космос и начну там летать, как глиста в скафандре…

Я поменял свое положение с лежачего на сидячее, подтянул под себя ноги и все равно мешал вновь прибывшим. О меня спотыкались. Никто, впрочем, не обругал меня и не извинился – сидит какой-то хмырь, заняв лучшую, то есть ближайшую к выходу койку, ну и пускай сидит. А что молчит, так мебель вообще не очень разговорчива.

Никакого интереса к себе я не ощущал до тех пор, пока не получил тычок в бок:

– У…вай.

Я медленно повернул голову. Потом задрал подбородок. Надо мной возвышался здоровеннейший румяный парень, едва не касавшийся макушкой купола. Секунды две мы смотрели друг на друга, и мне было любопытно: испугаюсь я или нет? Затем громила снова толкнул меня ногой – уже сильнее.

– Два раза повторять?

– Зачем же два? – спросил я с искренним недоумением и провел подсечку. Рядом с моей лежанкой произошел горный обвал местного значения.

Взревев, громила поторопился вскочить – по-моему, зря. Я, напротив, прилег. В драке при двойной тяжести вертикальное положение просто опасно. Ногами он, что ли, бить меня собрался? Тогда незачем столь беспечно подставлять колени и пах. Про себя я решил, что буду калечить противника только в крайнем случае.

– Стоп! – хлестнул властный голос.

Слыхивал я всякие начальственные голоса – и вальяжные, и грозно рыкающие, и визгливо-истеричные. Такой голос мог принадлежать только старшему, пользующемуся непререкаемым авторитетом.

Зато внешность он имел невзрачную. Небольшой, как подросток, с почти детским лицом, разительно контрастирующим с голосом:

– Эй, вы там! Кто хочет драться – вон отсюда! На воздух!

Я оторопело воззрился на него. Громила тоже.

– Купол – наше жилье, к тому же он имущество Корпорации, – терпеливо пояснил старший. – Все разборки – только снаружи. Я сказал. И без скафандров – они тоже имущество Корпорации…

– Чего? – не понял громила.

– Того самого! Уступи ему койку или выметайся подышать азотом. Считаю до трех. Раз…

Боковым зрением я заметил, что трое или четверо старателей придвигаются ближе, готовые поддержать своего предводителя – кулаками, если потребуется. Один из них проговорил пока что миролюбиво:

– Брось, Витек… Хлюст прав. Этот парень первым койку занял, отцепись от человека…

– Он меня ударил, конкретно!

– Не ударил, а уронил. Правильно сделал.

– Два…

Громила поколебался немного и отступил, гундося что-то себе под нос, а старший уселся передо мной на корточки. Странно: двойной тяжести он вроде и не замечал, двигаясь довольно непринужденно.

– Ты наказанный, – сказал он мне утвердительно. – Меня предупредили. Жить нам придется вместе, а работать ты будешь отдельно от нас. Твой сектор крайний правый, я покажу. На чужое поле не лезь, худо будет. Не боись, твой сектор нормальный, не лучше и не хуже других. Постараешься, так норму выполнишь. Выходим через два часа – ребятам надо подогнать амуницию.

– Я пойду сейчас, – сказал я, поднимаясь с усилием.

Хлюст легонько толкнул меня в грудь, отчего я опрокинулся на лежанку.

– Никуда ты сейчас не пойдешь. Ты пойдешь с нами, и я покажу тебе твой сектор. Я не хочу, чтобы моя бригада видела, как ты мародерствуешь на нашей территории. Быть может, мне тогда придется разрешить им побить тебя, чтобы они не сделали тебе какой подлянки в целях воспитания. Переборщить могут. Тебе очень нужен дефект в скафандре?