Голодная бездна. Дети Крылатого Змея - Карина Демина

– Вот что интересно… – он заговорил, когда Тельма почти уже решила попрощаться, – с полгода тому меня нашел Тедди… ты помнишь его? Агент твоей матери. Пробивной был мальчик… нахрапистый, я бы сказал…

Тельма пожала плечами.

Возможно, если бы она встретилась с Тедди лицо к лицу, то вспомнила бы его. А так… в мамином окружении имелись люди куда более яркие. А Тедди… от этого имени тянуло канцелярской скукой, серыми костюмами и кожаным кейсом с позолоченной ручкой. Еще, кажется, часы у него имелись, старые, если не сказать, древние. Тедди ими очень гордился и носил в нагрудном кармане жилета. Он доставал их по нескольку раз в день, чтобы завести.

Тельма помнила часы.

И серебряный ключик на цепочке. Но не самого Тедди.

– Он меня тоже о свирели спрашивал. Предлагал неплохие деньги… очень неплохие деньги… начал с двадцати тысяч. Закончил четвертью миллиона…

Мистер Найтли провел пальцем по губам.

– Четверть миллиона?

– Мне это тоже показалось… интересным. И сам Тедди… он изменился. Не внешне. Время всех меняет, но вот суть его… гнильцою тянуло… не люблю гнилых людей. Не верю.

– И вы продали свирель?

Четверть миллиона – это безумная сумма. Кто способен заплатить столько? А главное, зачем, если артефакт – подделка… ладно, пусть не подделка, но бледное подобие того самого, о котором легенды говорили.

– Нет.

– Почему?

– Деточка. – Мистер Найтли поднял стакан. – Мне не так долго жить осталось. Зачем мне четверть миллиона? Я и со своими-то капиталами не знаю что делать. А свирель… скажем так, можешь считать это прихотью старого дурака, но мне показалось неправильным отдавать ее. И вот что еще интереснее… недели не прошло, как меня попытались ограбить.

Тельма подалась вперед.

– И?

– И ограбили, – хмыкнул мистер Найтли. – Две сотни талеров. Пара картин, вполне, кстати, приличных, но они хотя бы застрахованы были. Кое-какая серебряная ерунда… они прошлись по всему дому.

Мистер Найтли поднялся с немалым трудом. Он замер на мгновение, упираясь обеими руками в подлокотники кресла, пытаясь отдышаться, на лице его появилось хорошо знакомое Тельме упрямое выражение. Была ли причиной внезапной слабости болезнь, или же виски, или же и то, и другое разом, но Найджел Найтли не собирался сдаваться.

– Идем… и будь добра, помоги старику, – эта просьба далась ему нелегко. – Надо было сразу… если бы сказала, я бы сразу… теперь ходить… между прочим, мне давно спать пора… отдых больным людям необходим.

Он почти повис на руке Тельмы, однако упрямо шел, переставлял негнущиеся ноги. Перед лестницей замер, окинул ее взглядом оценивающим и вместе с тем злым, так смотрят на врагов.

– Я сама могу. Я запомнила…

– Может она… можешь, наверное, но я сам… должен сам… если свирель ему так нужна… я скоро сдохну… и чую, что скорее, чем думал… может, не от болезни вовсе… ничего, завещание я оставил… а остальное… вовремя ты пришла… вовремя…

Тельма старалась не вслушиваться в это болезненное бормотание, но просто помогала преодолеть ступень за ступенью.

– Стой. – Мистер Найтли, добравшись до кабинета, вырвал руку. – Дальше… за мной… я собирал редкости… я так долго собирал редкости… и этот дом тоже редкость. Сам по себе. Мне повезло однажды оказаться здесь… подожди…

Он ткнул пальцем в снимок, один из сотни снимков, украшавших стену. Потом надавил на второй. И еще на пару одновременно. Выглядело это нелепо: мистер Найтли, раскинув руки, пытается стену обнять, а может, сродниться с нею. Однако когда стена вдруг поддалась, продавилась под ним, а после и вовсе лопнула пузырем, чтобы, впустив человека, срастись за его спиной, Тельма не испытала удивления.

Она вообще слишком устала, чтобы удивляться.

Длинный был день.

И что-то подсказывало, что завтрашний будет не короче.

Про свирель придется рассказать Мэйнфорду, и про сирен. Про мистера Найтли? Похоже, что и про него, Тельме ведь придется объяснять… когда-нибудь объяснять придется многое, но Тельма очень надеялась, что не в ближайшем будущем.

А мистер Найтли достаточно умен, чтобы не сказать лишнего.

Он появился из стены же, но чуть левее, и с очередной коробкой в руке.

– Этот дом привезли из Старого Света по частям. Потом собрали… но семья, которая здесь жила, разорилась, и дом пришлось продать. Здесь была торговая компания… разорилась… адвокатская контора… его перестраивали несколько раз, и никто не задумывался, почему изнутри он меньше, чем снаружи, – мистер Найтли вытер рот рукавом, но лишь размазал кровь по лицу. – В Старом Свете любили такие шутки… потом его превратили в жилой дом… если бы ты знала, сколько времени мне понадобилось, чтобы привести его в порядок. Но он понял… отблагодарил.

Мистер Найтли провел ладонью по стене, и дом отозвался. Теперь Тельма слышала его, нечто иное, напрочь нечеловеческое, но по-своему разумное.

– Если со мной вдруг… позаботься о нем.

– Непременно.

Дом не поверил этому обещанию, а мистер Найтли хмыкнул:

– Позаботишься, куда тебе деваться? У тебя теперь передо мною долг… такие как ты не забывают долгов.

И это было правдой.

– Бери.

Он протянул узкий футляр.

– Бери и уходи… девочка из прошлого… прошлое возвращается, чтобы отнять будущее… но будущего у меня нет… иди-иди… такси вызови… аппарат внизу… деньги там же… мелочь на столике.

– Я…

– Потом вернешь… при случае.

– Может, целителя…

– В жопу всех целителей… иди-иди, девочка… спеши… а мне уже некуда.

Спорить Тельма не стала.

Глава 16

Увидев позднего гостя, Мэйнфорд от души пожалел, что не остался ночевать в отделении. А ведь была такая мыслишка, и казалась она донельзя разумной. Но нет же.

Поддался сиюминутной слабости.

Переночевать захотелось на своей кровати, а не на треклятом диване. Ванны горячей. Вспомнилось некстати, что он уже третьи сутки умывается водой из графина и скоро вонять будет не хуже беспокойника. Нет, в подвале отделения душ имелся, но горячая вода в нем бывала хорошо если раз в неделю. Да и простых полицейских, кои душ облюбовали, не хотелось смущать явлением своей мелконачальственной задницы.

А дома ванна.

Огромная чугунная ванна на львиных лапах.

С золочением.

С пастями оскаленными. С краном, из которого лилась упоительно горячая вода…

Вот аккурат сейчас и лилась. А рядом с ванной, в серебряном ведерке для шампанского доходила до нужной кондиции пара бутылок портера. К нему имелся набор бумажных коробок из ближайшей закусочной… в общем, какое-никакое, а счастье было возможно.

– Твою ж… мать. – Осознание, что в ближайшие часа два счастливым ему не стать, ранило Мэйнфорда настолько, что он не сдержался.

– Да, дорогой, это я. Вижу, ты рад меня видеть. – Матушка подставила щеку для поцелуя, а когда его не последовало, коснулась этой самой щеки пальчиком. – Ты по-прежнему груб. Ничего не меняется.

– Уходи.

– Нам стоит побеседовать. – Острие матушкиного зонтика легонько ударило по руке Мэйнфорда. – И вынуждена признать, что разговор предстоит нелегкий.

С легкими она не являлась.

К счастью.

Нет, некоторое время после смерти деда мать пыталась играть в воссоединение семьи и счастливое возвращение блудного сына. Но Мэйнфорд, к огромному ее огорчению, игру не поддержал.

– У меня нет настроения на беседу. – Мэйнфорд испытывал преогромное желание захлопнуть дверь, останавливало лишь то, что запертые двери никогда не являлись для матушки препятствием.

– У тебя никогда нет настроения для разговоров с матерью. – Она отстранила его и вошла.

Огляделась.

Брезгливо поморщилась. Сняла шляпку, перчатки…

– Будь добр, пристрой их куда-нибудь… чтобы без запаха… Мэйни, дорогой, могу я быть откровенна?

– Нет.

– Ты совершенно не следишь ни за собой, ни за своим… жилищем. А это тревожный признак. Очень тревожный признак…

Она двумя пальчиками подняла туфлю Мэйнфорда, покрутила ее, разглядывая столь пристально, будто бы именно на этой, не самой новой туфле, могла обнаружить явные свидетельства близящегося безумия.

– Если не хочешь заниматься этим сам, найми кого-нибудь…

Туфлю матушка выронила, и та упала подошвой кверху, демонстрируя, что подошва эта поистерлась, а в рисунок на ней забились мелкие камни и рыжая глина.

– Я пришлю завтра кого-нибудь, кто уберется здесь.

– Нет.

– Дорогой, не время для капризов…

– Вот именно, мама. – Почему-то Мэйнфорду всегда хотелось назвать ее по имени, но каждый раз он себя останавливал. – Не время. И не место. Или говори, что тебе нужно, или…

Он указал на дверь. Получилось грубо, но доходчиво. Во всяком случае матушка убрала батистовый платочек, которым она протирала пыльную полку, и сказала: