Человек-да - Дэнни Уоллес

столиком.

— Приятели, — объяснил он и куда-то отошел.

Я улыбнулся и кинул взгляд вокруг. Что-то было... необычное в этом баре. Чего-то... не хватало. Но чего? Я

никак не мог определить. Стулья есть, думал я. И свет. И напитки. И мужчины. Черные. Белые. Рослые.

Невысокие. Много... мужчин. И тут я сообразил. Девушки. В этом баре нет девушек. И также... о!... нормальной

одежды. Нормальной мужской одежды типа вельветовых штанов и джинсов... Здесь гораздо меньше

вельветовых штанов и джинсов, чем я обычно привык видеть в барах. И гораздо больше... хм... слишком много

кожи, на мой вкус.

О Господи!

Я в кожаном баре.

— «Аргос» — старейший кожаный бар в Европе, — сказал Ян, вновь появляясь возле меня.

— Отлично! — воскликнул я, надеясь, что мой «восторг» будет воспринят как невозмутимость горожанина.

— Старейший кожаный бар в Европе. Чертовски здорово!

— Тут эти два бара и еще погребок.

— Погребок. Круто. А погребок для чего?

Ян глянул на меня, и я в ту же секунду понял, что мне лучше не знать, в каких целях используется тот

погребок.

Ян пошел поговорить с друзьями и забрать свои деньги, а до меня постепенно стала доходить шокирующая

правда. Фактически совершенно незнакомый мне человек привел меня в кожаный бар для геев в самом сердце

Амстердама. Поймите меня правильно. В свое время я посетил немало баров для геев, и все это были стильные

и шикарные заведения. И я ничего не имею против кожи: у меня есть и кожаная куртка, и два кожаных ремня, а

когда я учился в школе, то ранец носил исключительно кожаный — из других материалов не признавал. Но я

никогда не был в баре для геев — тем более в кожаном баре — с тех пор, как стал придерживаться тактики

согласия.

Не без ужаса я осознал, что я, человек, который всегда говорит «да», нахожусь в баре, где передо мной

открывается много возможностей ответить согласием. Вдруг мне что-нибудь предложат? Или куда-нибудь

меня пригласят? Или — Господи помилуй — попросят об услуге? Я не считаю себя очень привлекательным

парнем, вокруг которого геи вьются стаями. Просто, судя по тому, что я наблюдал в британских барах для геев, эти ребята порой не очень разборчивы.

— Привет! — раздался справа от меня чей-то голос. — Ты приятель Яна?

Ко мне обращался чисто выбритый, одетый с иголочки и очень приветливый парень. Он был не в коже, хотя,

на мой взгляд, брюки на нем сидели несколько плотновато. Меня вдруг охватила паранойя. Может, он на меня

глаз положил?! Ну да, так и есть — я ему приглянулся!

По моему мнению, гомофобия40 — отвратительная, безобразная черта, образ мышления отсталых,

необразованных людей, культивируемый представителями общества, которые считают, что исполнение песни

«Волшебная стена»41 в момент закрытия паба — это признак высокой культуры... но в то же время... ведь я

обязан сказать «да» этому человеку. Кто бы он ни был. Чего бы ни пожелал!

Придется соображать быстро. Придется взять на себя роль ведущего в беседе. И увести разговор в безопасное

русло. Да и вообще уже пора что-то сказать, потому что вопрос мне был задан пятнадцать секунд назад, а я на

него пока еще не ответил.

— Да, — неожиданно произнес я. — Да, я — приятель Яна.

Я вновь и вновь анализировал свой ответ. Было ли в нем что-то такое, что можно классифицировать как

заигрывание? Черт! Я не должен был говорить «Да». А я сказал «Да» дважды! Парень сочтет, что я с ним

флиртую!

— Ян — классный пацан, — сказал парень. — Ты откуда? Из Англии?

А на это что ответить? Чтобы у него не возникло неверное впечатление?

— Угу.

— Из Лондона?

Я кивнул.

— И он показывает тебе Амстердам?

Я опять кивнул.

— Угу.

— Я иду к бару. Хочешь выпить?

Он потряс пустым бокалом. Что нельзя расценивать ни как эвфемизм, ни как рифмованный сленг.

Но черт побери! Это ж будет сущий кошмар! Я и так только и делаю, что дакаю! А сейчас вот просто кивнул,

улыбнулся и согласился выпить! Этот человек знает, как мной манипулировать! Хотя, думаю, справедливости

ради, стоит сказать, что я столь же неловко чувствовал бы себя и в баре где-нибудь в районе пресловутых

красных фонарей, беседуя не с этим парнем, а с какой-нибудь полуголой девицей. Ну, почти так же неловко.

Неожиданно рядом возник Ян.

— Эй... я получил свои бабки. Пошли?

— Да! — обрадовался я. — Пошли.

Парень улыбнулся и сказал:

— Рад был познакомиться.

— Привет, Дитер, — поздоровался с ним Ян. Дитер поднял руку и едва заметно ему махнул. — Дитер —

один из самых дружелюбных людей на свете.

Меня вдруг кольнула совесть. Я позволил собственным предрассудкам и паранойе одержать верх над здравым

смыслом. Дитер просто приветливый парень.

— Но остерегайся его, — предупредил Ян. — Он непременно попытается переспать с тобой.

Дитер изобразил изумление.

— Вообще-то он готов переспать с чем угодно.

Дитер рассмеялся, обозвал Яна сукой и пошел заказывать пиво. Я тоже рассмеялся, а потом понял, что в

глазах Яна я и есть это «что угодно».

— Итак, — сказал Ян, — в районе красных фонарей есть один крутой бар, который я хочу тебе показать...

Беззвучно, не обращаясь ни к кому конкретно, я произнес: «На помощь!»

Прежде чем бросить вызов потенциальным ужасам района красных фонарей, Ян уговорил меня посетить одно

местечко неподалеку от «Аргоса». Это будет сюрприз, пообещал он. Настоящий Амстердам. Ничего не имею

против, сказал я, при условии, что там нет парней в коже.

Спустя несколько минут мы уже были на месте — стояли перед заведением с подозрительным названием

«Грезы наяву».

— Что это — кофейня? — спросил я, прекрасно зная, что в амстердамские кофейни приходят вовсе не для

того, чтобы выпить кофе.

— Нет, не совсем... это, так сказать, лавка даров природы. Ты травку куришь, Дэнни?

— Предпочитаю не курить, — ответил я. — Последний раз, когда мне случилось ее попробовать, я

помешался на гусях.

Ян понимающе посмотрел на меня.

— Ну, заходи...

Мы вошли, и в помещении я опять увидел надпись «Дары природы».

— А что это за «Дары природы»?

— Это где продают полезные снадобья.

— Как в аптеке?

— Нет... — ответил Ян, усаживаясь за столик. — Снадобья, которые улучшают память, или помогают

сосредоточиться, или наполняют тебя энергией и так далее. Это все природные аналоги химических

препаратов. Зачем принимать ЛСД, если можно позаимствовать что-нибудь у природы? Природный ЛСД.

Минимальный риск для здоровья.

— Но ведь ЛСД здесь запрещен, да?

— Конечно. А вот все эти снадобья абсолютно легальны. Качественные заменители «спида», «экстази» и так

далее, что ни назови. Да и вообще, раз уж ты в Амстердаме, зачем отказывать себе в удовольствии...

Ян теперь улыбался, и я проникся твердым убеждением, что ему нравится искушать людей не так хорошо, как

он, знакомых с Амстердамом.

— Попробуй галлюциногенные грибы. Психотропы. В свежем виде они не запрещены законом.

— Но ведь они же вредны для здоровья, — заметил я, несколько возмущенный его предложением. — Когда

я учился в школе, нам об этих грибах целую лекцию прочли, потому что Джонатан Дейвис42 как-то отведал их

где-то в поле, а потом полдня за деревьями гонялся.

— Но это же дары природы, а все, что дает природа, не может быть вредно, так ведь?

Я поразмыслил с минуту и спросил:

— А как же землетрясения?

Ян покачал головой.

— Ну а Гитлер? — не сдавался я.

Ян отвечал, мне невыразительным взглядом.

— Ну хорошо, пожалуй, я куплю пару грибов, — согласился я. — Заберу их с собой попозже, когда буду

уходить. Не стоит с ходу нырять в омут, верно?

— Брать их с собой домой нельзя. И засушивать тоже. В сушеном виде они запрещены законом. Несколько

лет назад, когда здесь начали продавать галлюциногенные грибы, разразился большой скандал, но потом они

переименовали свое заведение в овощную лавку, и грибами им торговать разрешили.

Я огляделся.

— Так, значит, сейчас ты привел меня в овощную лавку?

Ян улыбнулся.

— Ну же, давай... хочешь вкусить новых впечатлений?

Ага, вот оно. Вопрос, провоцирующий меня переступить черту. Я чувствовал себя так же, как Марти

Макфлай43, когда кто-то осмеливался обозвать его цыпочкой.

— Вообще-то... мне немного не по себе, — признался я. И не лгал. Я еще ни разу в жизни не употреблял

ничего такого, что хотя бы отдаленно подходило под определение наркотиков класса «А». Если б меня