Пария - Дэн Абнетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но больше всего во всей этой истории меня тревожило то, что лишь немногие обладали информацией о наших заданиях достаточной, чтобы рассказать о них что-то стОящее. Точнее — о местах исполнения заданий кандидатами знали только наши менторы. А я не могла представить, чтобы хоть кто-то из них — даже ментор Мерлис — раскололся бы, не выдержав допроса. Меня пробирала дрожь от одной мысли, какими методами нужно было воспользоваться, чтобы вырвать подобное признание.
Прежде, чем взяться за роль Лаурели Ресиди, я исполняла другое задание в качестве помощника в переплетной мастерской на улице Ферико. Тогда я использовала имя Блиды Доран. Но, когда мы подошли к мастерской, я обнаружила на мостовой все те же начерченные мелом «классики».
Мы свернули на другую улицу.
Еще шаг назад — и Блиду Доран сменила Серо Ханнивер, компаньонка богатой мамзели, которая целый месяц исполняла свои обязанности в доме семьи Тевери. Мы двинулись туда окольным путем, по району Соларсайд, к резиденциям аристократов на аллее Чьерос. Наконец-то пошел дождь.
Полило довольно сильно — но струи дождя не смогли полностью смыть знаки, нарисованные мелом на стене рядом с домом Тевери.
Лайтберн явно беспокоился. Похоже, он не совсем понимал, что мы делаем и почему это так важно. Что же до меня — я чувствовала себя так, словно путешествую назад во времени, бежала от одного персонажа, чью роль я играла когда-то, к другому — но лишь для того, чтобы, не останавливаясь, бежать дальше. Я падала в мое собственное прошлое, вновь встречая людей, которых не рассчитывала увидеть снова.
Все это смущало меня и не позволяло сосредоточиться. Кроме того, я ужасно боялась, что враги настигнут меня. Прошел всего один день с их нападения на нас — а они уже смогли сломить одного или больше из наших менторов, раскрыли наши тайны, получили сведения о наших прошлых ролях. Я попыталась вспомнить, о скольких из этих ролей рассказала Юдике. Кажется, о трех, или четырех? Тогда мне казалось, что этого количества хватит с лихвой, чтобы надежно защитить нас. Теперь я боялась, что все они раскрыты, мне придется отойти назад еще дальше, и Юдика уже не сможет найти меня.
До Серо Ханнивер была Падуя Прэйт. Я была полностью уверена, что она была последней, о ком я рассказала Юдике. Если я не смогу использовать роль Прэйт, как Лаурель Ресиди, Блиду Доран и Серо Ханнивер до нее — Юдика не будет знать, куда идти дальше.
Проклятый Лайтберн выглядел все более мрачным.
— А теперь куда? — спросил он.
— Коммуна на улице Ликанс, это у Врат Мытарств, за богадельней.
Падуя Прэйт три недели работала натурщицей в коммуне художников, попутно проходя обучение у тамошних колористов, узнавая, как правильно смешивать краски. Выполняя это задание, я следила за художником по имени Констан Шадрейк. В некоторых из его недавних работ начали появляться настораживающие символы, и Секретарь приказал мне проследить за ним, чтобы узнать, не свел ли он знакомство с людьми, склонными к еретическому образу мыслей, или приобрел какие-нибудь запрещенные работы, которые вдохновили его. Но я ничего не обнаружила. Символы оказались лишь случайным совпадением.
Скрываясь под именем Падуи Прэйт, я делила жилье с другими подмастерьями, помощниками и натурщицами в ветхом жилом доме на территории коммуны… который был, в сущности, пустующим зданием, которое заняли без ведома владельцев.
Коммуна располагалась в старых фортификационных сооружениях, возведенных на улице Ликанс. Шестеро или семеро художников открыли в них свои на скорую руку организованные студии, и вскоре весь этот район превратился в артистический анклав.
Когда мы дошли туда, дождь разошелся вовсю. Если снаружи и были рисунки мелом их давно уже смыло без следа.
Я колебалась. Мне совсем не хотелось терять контакт с Юдикой, а это был последний шанс поддерживать эту связь.
Мы вошли внутрь.
Все выглядело в точности так, как я помнила. На первом и втором этаже большие помещения были превращены в череду разбросанных как попало студий с выцветшими драпировками, висящими на стенах и старыми, скатанными в рулоны коврами, лежащими на полу. Мебель и прочая бутафория в беспорядке были раскиданы вокруг, а ковры — сильно забрызганы краской. Столы, стеллажи, стулья и мольберты были так же испятнаны брызгами всяких веществ — этими орудиями ремесла художников было заставлено все вокруг. Подоконников не было видно под мисками и флягами с грязной водой и маслом для красок, а также коробками, наполненными тряпками, в которых покоились палетты с банками краски, палитры, приспособления для растирания красок и великим множеством стаканов, из которых торчали кисти. В воздухе висел тяжелый запах олифы и растворителей, и совсем нечем было дышать от резких ароматов минеральных красителей, которые хранили и смешивали колористы в мастерских на верхних этажах.
Никто не работал. День уже клонился к закату, свет был неудачный, и, насколько я помнила, в это время дня большинство художников вкушали заслуженный отдых по окрестным кабакам или в жилых комнатах на чердаке с мешочками травы лхо.
Лайтберн фыркнул — весьма презрительно. Вдоль стен коридора висело множество картин, некоторые из них были написаны недавно и высыхали — но ни одна из них явно не впечатлила его. Здесь были и другие работы — эстампы, скульптуры, миниатюры, пиктографические работы, но я не видела особенного смысла, чтобы обращать на это его внимание. Очевидно, что Реннер Лайтберн, смотрел на жизнь с самой простой и практической точки зрения — и эта точка зрения не предполагала места для удовольствия от созерцания предметов искусства.
Ну, и если уж совсем честно — большинство этих творений в лучшем случае можно было охарактеризовать как «недурные». Коммуна была рабочей студией для коммерческой портретной живописи. У некоторых из здешних жителей, конечно же, были более высокие устремления — но сомнительно, чтобы им когда-нибудь удалось бы их реализовать. Несомненный талант был разве что у Шадрейка. Мне было любопытно, живет ли он здесь до сих пор.
Верхний этаж был более поздней надстройкой, его пол настлали прямо поверх массивных стропил старых фортификационных сооружений. В этом помещении, разделенном на части старыми грязными занавесками и другими самодельными драпировками — там жили и спали натурщицы, подмастерья, колористы и другие младшие члены коммуны, вместе со своими приятелями и прочей сомнительной публикой, которая старалась поживиться за чужой счет.
Мы поднялись наверх. В помещении было пусто — только несколько юнцов дремали на тюфяках и старуха кипятила оловянный чайник на переносной плитке. Место, которое раньше принадлежало Падуе Прэйт, сейчас было занято другим человеком, но я быстро нашла свободное местечко. Я знала, как все здесь устроено. Вновь пришедший просто занимал ближайшее свободное место.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});