Женщина в красном - Элизабет Джордж

— Хватит заниматься всякой ерундой, — сказал Селеван, кладя руки внучке на плечи.

И только тогда увидел на скамье книгу. Это была даже не Библия, хотя какая разница! Тэмми увлечённо читала писание какой-то святой.

— Это житие святой Терезы Авильской[25], дедушка, — сообщила Тэмми. — Просто философия.

— Если написано какой-то святошей, то это религиозная муть, — заявил Селеван и схватил книгу. — Не забивай голову всякой ерундой.

— Это несправедливо! — воскликнула внучка со слезами на глазах.

В Кэсвелин они ехали молча. Тэмми сидела отвернувшись, Селеван видел лишь изгиб её упрямого маленького подбородка и тусклые волосы. Внучка шмыгала носом. Селеван догадался, что она плачет, и почувствовал… Он и сам не знал, что почувствовал. И про себя отругал её родителей за то, что прислали к нему внучку. Он ведь пытался помочь девчонке, вправить ей мозги, если они у неё ещё остались, хотел внушить ей, что нужно проживать свою жизнь, а не растрачивать её попусту, читая о деяниях святых и грешников.

И тут Селеван ощутил раздражение. С непослушанием он мог справиться. Мог накричать, проявить жёсткость. Но слёзы…

— Это всё лесбиянки, девочка. Понимаешь?

— Не будь дураком, — пропищала Тэмми тоненьким голосом и заплакала громче.

Селевану вспомнилась Нэн, его дочь. Они находились в машине, и Нэн сидела вот так же, глядя в сторону.

«Это же Эксетер, — убеждала она. — Это просто клуб, папа».

«Я не позволю тебе этой глупости, — ответил Селеван, — пока ты живёшь под моей крышей. Так что утри глаза, не то почувствуешь мою руку, а она не станет с тобой церемониться».

Нужно ли было проявлять такую строгость с дочкой, когда всё, чего она хотела, — это встречаться с друзьями? Но он вёл себя именно так. По его понятиям, что такое друзья и клубы? С этого всё обычно и начинается, а кончается позором.

Сейчас подобные развлечения казались Селевану невинными. О чём он думал, запрещая Нэн несколько часов удовольствия? Может, это потому, что в её возрасте у него самого никаких удовольствий не было?

День едва тянулся; на душе у Селевана было сумрачно. Ему не терпелось оказаться в «Солтхаусе», в тёплых объятиях шестнадцати горцев из Тейна. Ему и поговорить хотелось, тем более что в дымном помещении бара его ждал постоянный собутыльник.

Это был Яго Рит. Он сидел с пинтой «Гиннеса», зацепившись лодыжками за ножки стула. Согнулся так, что очки с замотанными проволокой дужками сползли к кончику горбатого носа. На нём были всё те же грубые джинсы и свитер; ботинки, как всегда, посерели от пенополистирола, из которого он мастерил доски для сёрфинга. Яго давно перевалил за пенсионный возраст, но с гордостью изрекал: «Старые сёрферы не умирают и не исчезают, они просто подыскивают подходящую работу, когда им приходится распрощаться с морем».

Яго распрощался с морем из-за болезни Паркинсона; Селеван жалел друга, глядя на его трясущиеся руки. Но Яго отметал всякое сочувствие. «Я своё отплавал, — говорил он. — Надо уступать молодым».

Яго стал отличным исповедником для Селевана, поэтому, как только Селеван взял в руку «Гленморанджи», он тут же принялся рассказывать приятелю о своей утренней стычке с Тэмми. Яго поднёс ко рту стакан — обеими руками, как заметил Селеван.

— Она водится с лесбиянками, — заключил Селеван.

— Что ж, — пожал плечами Яго. — Молодёжь всегда делает, что хочет. Ничего страшного в этом не вижу.

— Но её родители…

— Что родители? Если уж на то пошло, что знал ты? И пятерых нарожал. А что ты понимал? Ни хрена в детях не разбирался.

Селеван молча признал, что ни в чём не разбирался, даже в отношениях с супругой. Вместо того чтобы реализовать свои желания, а именно поступить на морскую службу, увидеть мир, убраться из Корнуолла, он заделался отцом и мужем и всю жизнь проработал на молочной ферме.

— Тебе легко рассуждать, — сердито заметил Селеван.

У Яго не было детей, он никогда не был женат. Всю молодость и зрелые годы болтался на волнах.

Яго улыбнулся. Его зубы к старости много поработали, но ухода не ведали.

— Верно, — признал он.

— Как такому тупице, как я, понять девчонку? — вздохнул Селеван.

— Просто предостеречь её от раннего залёта.

Яго опрокинул остатки пива и отодвинулся от стола. Он был высоким и не сразу вытащил длинные ноги из-за ножек стула. Пока Яго шёл к бару за другой бутылкой пива, Селеван обдумывал слова друга.

Совет был неплохой, правда, не имел отношения к Тэмми. Залеты не по её части. Тэмми не интересует то, что висит у мужика между ног. Да если бы она вдруг забеременела, он в отличие от большинства родителей и родственников только бы порадовался.

— В моём доме лесбиянок никогда не бывало, — сообщил Селеван вернувшемуся Яго.

— Почему ты внучку прямо не спросишь?

— Как об этом спрашивать?

— Что, куст нравится, а шипы — нет? Послушай, приятель, дети нынче не такие, какими были мы в их возрасте. Они ранние пташки. Неизвестно, что у них на уме. Тебе нужно направлять внучку, а не указывать.

— Это я и пытаюсь делать, — отозвался Селеван.

— Главное — как пытаться.

Селевану нечего было возразить. С детьми он не справился, а теперь у него та же история с Тэмми. Он вынужден был признать, что Яго Рит умеет находить общий язык с молодёжью. Селеван видел, что в домик Яго в «Снах у моря» приходят брат и сестра Ангараки, а когда покойный мальчик Санто Керн зашёл к Селевану за разрешением на выход в море с его территории, оказалось, что с Яго парень проводит больше времени, чем в воде. Они вместе готовили доску Санто, устанавливали плавники, проверяли, не допустили ли брака, а потом сидели на шезлонгах и болтали. О чём? — недоумевал Селеван. Как могут общаться друг с другом люди разных поколений?

Яго ответил, как если бы Селеван задал ему эти вопросы.

— Да я больше слушаю их, хотя меня так и распирает от желания выдать тираду. Или прочитать лекцию. Не представляешь, как мне хочется их поучить. Но я терплю, и только когда они поинтересуются: «А вы как думаете?» — тогда и подаю голос. Вот так просто.

Яго подмигнул и помолчал.

— Хотя не всё просто, — вздохнул он. — Четверть часа с ними — и возвращать молодость уже совсем не хочется. Что за возраст? Травмы и слёзы.

— Слёзы — это девочка, — догадался Селеван.

— Да. Девочка. Она ранена, ей больно. Не спрашивала у меня совета о прошлом, не рассуждала о будущем.

Яго набрал в рот пива и погонял во рту. «Должно быть, — подумал Селеван, — это единственная уступка гигиене полости рта».

— Под конец дня я нарушил собственное правило.

— Это как?

— Сказал, что бы я сделал, будь я на её месте.

— И что же?

— Убил бы подонка, — бросил Яго так небрежно, будто Санто Керн не лежал в этот момент в морге, словно рождественский гусь на столе.

Селеван вскинул брови, а Яго продолжил:

— Это я, конечно, метафорически. Посоветовал ей уничтожить прошлое. Распрощаться с ним навсегда. Сжечь на костре. Побросать в огонь всё, что когда-то их связывало. Дневники. Журналы. Письма. Карты. Фотографии. Валентинки. Медвежонка Паддингтона. Использованные презервативы с их первой близости, если есть об этом сентиментальные воспоминания. Избавиться от всего и идти вперёд.

— Легко говорить, — хмыкнул Селеван.

— Верно. Но у девочки это впервые, она прошла с ним полную милю. А потом всё переменилось. По-моему, надо очистить дом от прошлого. И у неё начало получаться, жизнь стала налаживаться, когда вдруг этот случай.

— Плохо, — заметил Селеван.

Яго кивнул.

— Девочке ещё хуже. Что ей теперь думать о Санто Керне? Лучше бы ей вообще его не знать. Он был неплохим парнем, но таким уж уродился, а она сразу не углядела. Когда локомотив выходит со станции, всё, что остаётся, — это уступить ему дорогу.

— Любовь — подлая штука, — глубокомысленно изрёк Селеван.

— Любовь убивает, — согласился Яго.

Глава 10

Линли просматривал книгу Гертруды Джекил, разглядывал фотографии и рисунки садов, наполненных английскими весенними красками. Тона были мягкими, успокаивающими. Линли казалось, что он сидит на потрёпанной временем скамье и на него падают лепестки с отцветающих деревьев. Он думал, что сады должны быть именно такими: не формальными партерами елизаветинских времён, не шеренгами подстриженных кустов, а искусно приближёнными к природе. Им не дают слишком много воли, но разрешают свободно плодоносить. Живописная палитра с берегов водоёмов плавно перетекала на весёлые лужайки; над дорожками склонялись бордюрные цветы, да и сами дорожки естественно петляли. Гертруда Джекил понимала, что делает.

— Красиво, правда?

Линли поднял глаза. Перед ним стояла Дейдра и протягивала маленькую рюмку.