Свои продают дороже - Ольга Некрасова

— Да-да, — невнимательно сказала она, привставая и всматриваясь в список. Жирно набранную фамилию Левашова уже можно было различить, а телефоны — нет, надо еще подойти.

— Хорошо, да ведь хорошо же! — похвалил сам себя художник. — Подарю вам. Только сначала отксерю, — и вышел с портретом.

Татьяна кинулась к списку, стала судорожно запоминать: 1, 9, 6… Трудный номер. Схватила со стола фломастер, не глядя записала номер на ладони и, сжав кулак, как будто уносила ворованное, пулей понеслась по коридору мимо левашовского кабинета, мимо вахтерши — вон из редакции.

Гудя и каркая, в окруженной сеткой шахте полз старый лифт. Татьяна пешком спустилась на один этаж, села на подоконник и начала перетряхивать сумочку. Записная книжка нашлась сразу, а ручка куда-то запропастилась. Номер нужно было переписать сейчас же: она уже начала сомневаться в своей торопливой мазне на ладони: то ли 37, то ли 91… A у Ветрова была и ручка, и бумаги пуды. Зачем сорвалась, от кого убегала?.. Татьяна поняла, что ей ужасно не хотелось бы встретиться с Викиным Сергеем. Она чувствовала себя преступницей, вот в чем дело! Легкий отворот, конечно, не черный, но…

Наверху хлопнула дверь, и унылым голосом аукнулся маленький Пушкин:

— Таня! Татьяна!

— Кого потерял, Львович? — Это Викин толстый муж — легок на помине — с грохотом вышел из лифта.

Тросы в лифтовой шахте так и заходили ходуном.

— Ах, Михалыч, как не быть в печали? От меня только что упорхнула муза! Такая девушка! Сильфида!

Редакционные Сергеи, видно, называли друг друга по отчеству, чтобы не путать.

Последовало непонятное для Татьяны молчание — и голос Викиного Сергея:

— Да это же Татьяна! Отличный портрет, Львович!

— Ты ее знаешь! — голосом трагичным и радостным отметил Ветров. — И ты меня поймешь! Пойдем ко мне, Михалыч, выпьем!

А сильфида переписала телефон в книжку огрызком карандаша для бровей, вышла из здания редакции, продралась через толпу митингующих пенсионеров и, выбрав из горсти мелочи телефонный жетончик, стала искать будку.

Это был, девочки, только один день в ее многотрудном восхождении на ту гору, с которой она скатилась непонятно по какому велению судьбы. И день еще не кончился.

КТО-ТО КОЕ-ГДЕ У НАС ПОРОЙ

Для ведения активной важной игры требуются свои люди в ставке противника.

Свои люди могут быть как внедрены (возможно, после предварительной вербовки) в нужную группу, так и завербованы из ее членов.

Ресторанчик «Последний дюйм» на тридцать втором километре Краснохолмского шоссе пользовался репутацией самого спокойного заведения в округе. Обилие иномарок на стоянке указывало на то, что это и недешевое заведение, поэтому шоферы-дальнобойщики и садовоогородная братия на «Москвичах» и «Жигулях» проскакивали мимо «Последнего дюйма», не останавливаясь.

А тех, кого не отпугивала дороговизна, ждали молниеносное обслуживание, отличная кухня и не вполне осознанная нервотрепка.

Утолив первый голод и оглядевшись, случайный клиент замечал, что компании за соседними столиками как будто подобраны специально: два-три молодых «быка»-телохранителя, хозяин среднего возраста, часто с болезненными отеками под глазами, иногда женщины, которые нетвердо знали имена кавалеров и быстро напивались. Такое единообразие смутно беспокоило чужака, к тому же телохранители контролировали каждое его движение, а есть под взглядами десятка пар глаз — не самое большое удовольствие. Перекидав в себя содержимое тарелок, клиент спешил расплатиться и уйти.

Едва ли он догадывался, что избежал, может быть, самой большой опасности в своей жизни. «Последний дюйм» был нейтральной территорией, где собирались для переговоров и увеселений авторитеты сразу нескольких преступных группировок. Обычной ресторанной уголовщины там не приключалось, поскольку свято чтился закон: волк у своего логова не охотится. Однако, например, залетного коммерсанта, заряжавшего фотоаппарат и сверкнувшего вспышкой в каком-то не том направлении, на всякий случай зарыли вместе с машиной в песчаном карьере.

В тот же день и примерно в то же время, когда Татьяна, веря и не веря, вела телефонные переговоры с ведуньей, в «Последнем дюйме» сидели двое мужчин, мелькнувших в ее жизни ненадолго и запомнившихся навсегда.

Подстреленный Змеем громила мял в руке теннисный мячик, разрабатывая раненую руку, а его хозяин Есаул что-то увлеченно писал на бумажной салфетке. Если бы кто-то из многочисленных поклонников сочинителя Кадышева заглянул ему через плечо, он решил бы, что встретил еще одного читателя-фаната: сверяясь с пометками в записной книжке. Есаул выписывал названия и тиражи книг о Морском Змее.

Обед еще не заказывали. Ждали наводчицу.

— Двенадцать романов, — закончил свои подсчеты Есаул, — средний тираж берем два миллиона, оптовая цена за мягкую обложку — рублей десять, за переплет — пятнадцать, в среднем возьмем двенадцать. Двенадцать романов на два и еще раз на двенадцать — двести восемьдесят восемь миллионов «деревянных», из которых он имеет процентов двадцать. Итого наш старичок стоит, около двух миллионов.

— Квартира, и не самая лучшая, — по-своему определил, цену Змея громила, пропустив утомительную математику мимо ушей. — А мы вокруг него ходим, считай, два месяца. Подкараулить его и морду набить, как ветерану-льгртнику. Молодого я бы убил.

Есаул терпеливо выслушал подельника и уточнил:

— Два миллиона долларов, Пузо ты мое недогадливое.

— Брюхо, — мрачно поправил громила. — Мое погоняло не Пузо, а Брюхо.

— Извини. Конечно, Брюхо, — серьезно сказал Есаул.

Он привык к тому, что с уголовниками никогда не знаешь, какое слово покажется им обидным. Может, переиначивание клички считается на зоне оскорблением, а может, Брюхо просто капризничает.

— Но два миллиона баксов — это по нынешнему курсу, а ведь процентов восемьдесят он заработал до кризиса. Миллионов шесть-семь у него имеется, — продолжал Есаул, не подозревая, что ошибается по всем пунктам. Тиражи у Змея были чуть больше, платил ему Сохадзе вдвое меньше (и считалось, что десять процентов это очень хорошо), к тому же часть допечаток не проводилась по документам, чтобы не платить налоги. Если Змей, знавший эту кухню, начинал угрожать, что перейдет в другое издательство, Сохадзе выдавал ему пачечку наличными, но в целом безбожно обманывал его на этих неучтенных тиражах. Словом, сильно Есаул завысил литературные доходы Змея. Однако в самое ближайшее время он собирался получить точную цифру.

— Не напивайся, — предупредил он Брюхо, с завистью смотревшего на соседние столики. — Завтра возьмешь «Харлей», поедешь к школе. С пацаном-то познакомился?

Брюхо страдальчески вздохнул.

— Да он «ботаник», сильно заученный. Я весь их класс перекатал, а он стоит, жмется.

— Девочки, травка?

Брюхо покачал головой.

— «Ботаник», он и есть «ботаник». Пацаны говорят, в компьютерах сечет, а я-то ни бум-бум.

— А ты к нему с деловым предложением, — начал импровизировать Есаул. — Скажи: «У нас на работе списывают компьютеры, поможешь толкнуть — возьму один для тебя».

— А оно ему надо? — засомневался Брюхо. — При такой мамаше у него небось компьютер наилучший.

— Он пацан, а ты к нему — по-взрослому. На уважение должен клюнуть. И потом, в его возрасте карманных денег никогда не хватает, — пояснил Есаул. Его несло.

Подробности акции возникали из ничего, как будто кто-то нашептывал. — Твоя задача — чтобы он завтра не вернулся домой часов до одиннадцати. Отвези его на какую-нибудь блатхату, компьютер возьми мой… Или нет, погоди.

Есть фирмочка, торгует подержанными компьютерами — адрес я тебе дам. Там полтора человека, офис в квартире.

Отвезешь пацана, скажешь им, чтобы при нем собрали компьютер, какой он захочет, а сам пообещаешь заехать вечерком на машине, расплатиться. Они его продержат до упора, будут накручивать цену.

— А я, само собой, не приеду… — Брюхо с уважением посмотрел на Есаула. — И получится не «группой лиц по предварительному сговору», а вроде как шутка.

Есаул потирал руки. Дело вытанцовывалось изящное.

Вместо того чтобы похищать мальчишку, занять его компьютером. А самому тем временем позвонить его мамаше, поинтересоваться: «Известно ли вам, где ваш сын, мадам?» — и можно из нее веревки вить. А мамаша — главный бухгалтер издательства СГВ, выпускающего сериал о Морском Змее. За жизнь сына она выложит всю информацию о доходах сочинителя Кадышева — и официальных, и укрытых от налогов. Вот эти последние доходы больше всего интересовали Есаула. Потому что есть железное правило: кто не платит государству, тот платит рэкетирам. А платить государству богатенькие не любят. Уж очень оно жадное, государство. Рэкетиры требуют меньше.