Слабая, сильная, твоя… - Яна Розова

— Кстати, ты еще не открыла подарок? Это в честь хорошего дела. Решил тебя порадовать. Скоро виноград, из которого делается такое вино, будет расти на моих удобрениях.

Он отложил букет, открыл привезенную коробку и, пыхтя, достал из нее металлическую конструкцию для винных бутылок. Все ячейки были заполнены.

— Это все — лучшие испанские вина. Какое ты хочешь попробовать?

Я указала пальцем на крайнюю верхнюю бутылку.

— Отличный выбор, — прокомментировал Мир.

Разливая вино, он пел об открывающихся перспективах испанского рынка. Я не могла поверить своим ушам: значит, он получил деньги от Дюваля? Но как? Каким образом? Мир подал мне бокал. Я взяла его в руки, машинально отхлебнула и спросила:

— Так ты получил заем?

— Конечно! — Он попивал вино и улыбался.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Ты великолепна в этом наряде! Пей же!

Дальше так продолжаться не могло. Не слишком ли все чудесно? И полностью снят запрет на алкогольный допинг для меня. Впрочем, припомнила я, слегка раздражаясь, при встречах с Дювалем о моем здоровье Мир вообще не вспоминал!

— Мир, признайся честно, вначале ты пытался подложить меня в постель Дюваля?

Он замер, вытаращив на меня глаза. Потом попытался сделать хорошую мину при плохой игре и нарочито небрежно отхлебнул из своего бокала. Но бог не любит лжи, поэтому он поперхнулся, закашлялся, вытер выступившие слезы и ответил, пытаясь спасти положение:

— Я просто подумал, что тебе надо отвлечься. Ты была такая разбитая, а я не мог помочь. Дюваль был очень кстати. И ведь получилось! Смотри, ты больше не плачешь без причины и глазки горят. Ну, а если мсье банкир из симпатии к тебе решит помочь твоему мужу, то что же здесь плохого! Видишь, я признаю, что ты мне помогла, пусть и нечаянно.

— Ты мерзавец! — взорвалась я наконец. — Сволочь! Ты снова использовал меня! Не надо говорить, что ты хотел сделать лучше для меня! Грязь какая! Ты видел, как мне плохо, и знал, что я поведусь на Дюваля, потому что… устала. А знаешь, почему так получилось? Потому что ты ради своего бизнеса мной жертвовал! — Мир вздрогнул от правды, как от удара, и опустил голову. — Да если бы ты хоть немного был человеком, ты бы отдал все, лишь бы я собой не рисковала! Вот так мужчины поступают! Да хоть пятьсот раз я тебе расскажу, что это такое, когда тебя похищают и грозят убить, ты не поймешь! Только пережить можно. Ну, не любил ты меня, но за что это на мою голову?

Все это я выпалила на одном дыхании, а когда воздух в моих легких закончился, обвиняемый начал защищаться:

— Леночка, я пытался спасти тебя, искал тебя во Франции, в России. Я верил, что все обойдется. И ты держалась так мужественно, была такой сильной, что мне казалось… я думал… ты… любишь меня и ради меня выдержишь все. Я забыл, что ты просто женщина и тебя надо защищать.

Он сказал это так искренне, с таким раскаянием, что я вдруг пожалела на секунду о своем горячем монологе. Он восхищался мной, а я разоралась, как какая-нибудь жена «нового русского» — бывшая продавщица местного продторга. Как же я выгляжу в его глазах после этого?

— А Дюваль, — продолжил он другим тоном, — просто плейбой.

— Да нет, не просто. — Я снова начала злиться. — Он конченый мазохист.

— Почему?

— Откуда я знаю, почему. Может, его мама не любила в детстве. Он попросил привязать его к кровати и побить.

— Так дело дошло и до кровати! — протянул Мир глуховатым незнакомым голосом, будто подтверждая свои мысли.

— А ты не этого хотел!

— Но все же дошло.

Как и голос, выражение его лица было совсем чужим: он вроде улыбался, но глаза были прищурены. Он явно допрашивал меня. Я сопротивлялась изо всех сил:

— После сцены с Женевьевой — дошло.

Мир никак не отреагировал на мой выпад. Тем же мерзким тоном инквизитора он задал вопрос:

— Ты привязала его, и что было дальше?

— Взяла хлыст и высекла его. — Я отвернулась, чувствуя себя глупо.

— Ты била его хлыстом? — прозвучал следующий вопрос.

— Била хлыстом, поливала расплавленным воском, а когда он кончил, ушла. Я постаралась сделать все как можно хуже, чтобы он не дал тебе денег. И еще: когда я била его, я представляла, что бью тебя!

— Эротическая фантазия?

Я повернулась к нему: передо мной сидел уже не Торквемада, а мой муж, и весь его вид говорил о том, что сейчас он расхохочется.

— Садистическая фантазия.

— Ты хотела бы стукнуть меня? — Он уже посмеивался, представляя себе меня, гоняющуюся за ним со сковородкой.

— Тогда хотела. Ты так замучил меня своим бизнесом!

— Знаешь, я такой. И всегда таким был.

— Да, я знаю: я сама виновата. Сама захотела! — Меня одолевал новый приступ злости.

— Ну, в общем, — да.

Вот и дошутился! Я плюхнула пустой бокал на столик и вцепилась мужу в волосы. Он заливался смехом, щекотал меня за бока, потом легко, будто я трехлетний ребенок, уложил меня на пол. Я отпустила его волосы. Мне тоже стало смешно, легко. Он таки довел меня до рукоприкладства! Может, я и впрямь не мазохистка, а форменная садистка? Бросаюсь на мужчин с хлыстом и кулаками! Что сказала бы моя мама?

Мир стоял надо мной на четвереньках, крепко держа за плечи своими железными руками и сжимая коленями бедра. Отсмеявшись, мы смотрели друг на друга. Совсем немного времени назад такие взгляды заканчивались бурными поцелуями и жарким сексом. И первой всегда начинала я. Но теперь… Я просто смотрела на него и думала о том, что бы съесть на ужин, и о том, что надо поставить букет, принесенный Миром, в воду. Бедный веник валялся на комоде в прихожей. Мир заговорил:

— Между прочим, среди приятелей Дюваля есть мой знакомый. Он рассказал мне, что у этого… извращенца появилась фантастическая женщина. Она просто потрясающая, так сам Дюваль сказал, и он с ней три раза кончил. Это про тебя?

— Со мной он только один раз… — засомневалась я. — Во всяком случае, я так поняла. Нет, вряд ли это я! — Мне уже было немного не по себе от этого разговора, но циничный Мир продолжал:

— Скорее всего ты! Он, то есть этот… Дюваль признался, что первый раз кончил, когда только увидел тебя с черными волосами в кожаных штанах, второй раз — когда ты отстегала его, а третий — когда спокойно ушла и слова не сказала. Я тоже не подумал сначала, что речь о тебе, но вот черные волосы, вот кожаные штаны. Знаешь, ты полна сюрпризов!

Я молчала. Мне уже было холодно, и плечи, прижатые к полу, затекли.

— Знаешь, что я вижу? — тихим голосом, когда-то сводившим меня с ума, спросил самый лучший мужчина в мире. И сам себе ответил: — Я вижу женщину, которой очень благодарен и которую хочу сделать счастливой.