Холодная акватория - Александр Александрович Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас Борис описывал Сосновского. Пусть итальянцы заподозрят его, только заподозрят. И тогда вес самого Орестиса Анаджи в этой истории значительно вырастет. Можно упомянуть и женщину, описать ту же Селиверстову, но на это Коган не решился без согласия командира. Все-таки Сосновский и так был в контакте с итальянцами, а вот Машу подставлять он не имел права. Так что о ней ни слова.
– Опишите человека, который предлагал вам вино с затонувшего судна. Что вы знаете о нем?
– Этого человека? – Коган снова изобразил глубокую задумчивость. – Его, я слышал, все называли Кочубей. То ли фамилия, то ли прозвище. Где живет, не знаю, но думаю, он делец откуда-то из Тамани или Керчи. Он не моряк, хотя, возможно, имел отношение к порту. Плечистый, крепкий, возраст – около сорока. Голос низкий такой, резкий. Говорит отрывистыми фразами. Но я бы не сказал, что он по натуре агрессивный. Скорее умеет находить подход к людям. Говорю же, типичный делец.
– Он русский?
– Думаю, что русский. Говор немного такой… малороссийский, но вы не определите этих тонкостей в произношении. Знаете, я думаю, он инженер или ученый, возможно, к кораблям отношения имел: строил их, на верфи работал или в каком-нибудь научном учреждении.
Все это Коган рассказывал, будто вспоминая детали и делая на ходу выводы. Он заметил, как загорелись глаза Аккарди при упоминании научного учреждения. Тот сразу начал переводить своему командиру слова «грека». «Клюнули, – решил Коган, – заглотили по самые жабры».
Он поморщился и потрогал свою подсохшую бровь. Говорить, когда у тебя отекло полголовы и пульсирует в висках при каждом движении, было трудновато. Да и бока побаливали. Попинали его основательно.
Глава 8
Буторина посадили в небольшую землянку и поставили у входа часового. Хотя землянкой это строение назвать было сложно. В каменистый склон она уходила всего на пару метров. И метра три оставались снаружи и представляли собой бревенчатые стены, где уплотнителем служил естественный мох. Крыша была сложена в несколько рядов из жердей. Сверху засыпана землей, и все это теперь держалось корнями приличного разросшегося густого дерна. Вот только двери оставляли желать лучшего. Тонкие доски и большие щели пропускали свет и звуки снаружи.
Осмотревшись, Виктор с наслаждением вытянулся на деревянных нарах. Толстый слой соломы, покрытый чистым брезентом, приятно удивил. Лежа с закрытыми глазами, Буторин пытался собраться с мыслями. Не шлепнули сразу – уже хорошо. Ничего, разберемся. Это ведь свои, советские люди, которые поднялись на борьбу с фашистами. Времени, конечно, у меня совсем нет, чтобы препираться и на вопросы отвечать. Меня ведь Шелестов потерял. Нужно срочно доложить, что до Юрасова добрались немцы, что они идут по следу, ищут сотрудников лаборатории или близких им людей. Кто-нибудь обязательно скажет про торпеду.
Снаружи послышались голоса. Виктор прислушался. Кажется, кто-то из партизан разговаривал с командиром.
– Ну что, Степан? Как разведка?
– Чуть не вляпались, Игорь Иванович. Засада там была на дороге. Причем в самом удобном месте. Я в бинокль посмотрел, кажется, через километр в ущелье еще одна засада с пулеметом. Не нравятся мне эти фургоны с маленькой охраной. И что им гонять из Новороссийска в Анапу по суше, когда по морю ближе и не так накладно?
– Очень похоже, что кто-то нам эти машины подставляет. Говоришь, рессоры просажены, груженая машина.
– Точно, груженая. Не меньше тонны груза. А еще мы человека взяли. С этой машины спрыгнул. Русский.
– Какого человека? Как с машины? Ну-ка подробнее, Степан!
– Он из города на ней ехал. Прицепился к фургону, на подножке стоял, а потом спрыгнул на повороте, когда пыли побольше было. Со «шмайсером» в руках. Мы его взяли, конечно, пугнуть решили, но он не из пугливых. Черт его знает, что за личность. Сюда привели, сидит сейчас в «гостевой»!
Голоса удалились. Буторин попытался в щель рассмотреть говоривших, но увидеть ему ничего не удалось, кроме кроны дерева и кусочка неба. В дверную щель он видел только фуфайку своего сторожа и приклад его автомата. Торопить, конечно же, бесполезно. Эти люди понимают только свое право. Пока не убедятся, что ты свой, что можно тебе верить, относиться будут как к врагу. И обижаться тут бессмысленно.
Виктор снова лег и прикрыл глаза. Прошло не менее часа, пока он снова не услышал голоса. Потом скрипнул деревянный засов. Буторин поднялся и остался стоять, прислонившись плечом к стене.
Вошедший человек явно имел военную выправку. И взгляд у него был волевой, властный. Привык командовать. И одет он был приметно: обычные брюки заправлены в командирские яловые сапоги, кожаная тужурка подпоясана командирским ремнем с двумя плечевыми ремнями. Сухощавый, остроносый с проницательными карими глазами, он бегло осмотрел гостя и, видимо, сразу составил о нем свое впечатление.
– Садитесь, – велел он, кивнув на лавку возле самодельного стола из жердей. Сам сел по другую сторону на табурет. – Рассказывайте, кто вы такой, что делали в лесу, куда и зачем ехали, прицепившись к немецкому фургону.
– Имени своего я вам назвать не могу, – спокойно ответил Буторин. – Да и не скажет оно вам ничего, потому что я не артист Большого театра. На машине я удирал из города от фашистов. Случайно подвернулась. Удалось незаметно к ней прицепиться и так же незаметно спрыгнуть за городом.
– Почему вы убегали? Почему за вами гнались?
– Потому что была перестрелка. Я убил двух солдат и вырвался за оцепление. Удалось скрыться. Больше сказать вам ничего не могу, не имею права, но прошу мне поверить. А вы видимо, партизанский отряд?
– Вы не в том положении, чтобы задавать мне вопросы, – холодно возразил мужчина. – Вам нужно сейчас думать о том, как спастись от расстрела. Потому что все слишком похоже на легенду немецкого агента.
– Перестаньте, Игорь Иванович, – чуть качнул головой Буторин. – Вы не колхозный бригадир и не школьный учитель. Я уверен, вы прекрасно понимаете, что ваша задача не со мной разбираться и не к стенке меня ставить. Ваша задача – борьба с врагом. И вы не единственный на свете человек, перед которым стоит такая задача. Шлепать каждого подозрительного – это непозволительная роскошь для ответственного командира. Так скоро воевать некому будет. Да и не погладят вас за это по головке.
– Как интересно вы рассуждаете, – нисколько не смутился командир. – А вдруг я как раз такой колхозный бригадир и вижу свою задачу исключительно в
