Этот счастливый токсичный мир - Диана Ибрагимова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подошел к ней, снял с полки и с удивлением обнаружил, что крышка совсем пыльная. Настолько пыльная, что даже нарисованных лимонных долек на ней не было видно. Когда это я стал таким грязнулей? Я порылся в тумбочке, достал пачку влажных салфеток, протер крышку. Потом открыл. Внутри одиноко лежала глазурованная брошка в виде леденца. Я смутно помнил, что человек, подаривший ее мне, сказал, что это ракушка. Но у моллюсков таких раковин не бывает. Спираль заканчивалась такой же узкой частью, какой и начиналась.
Из почти белой в середине, к внешним кругам она становилась золотисто-желтой, посыпанной блестками, замурованными в прозрачной глазури. На обратной стороне брошка была ржавая, но штамп нулевого уровня я видел четко. Кто же мне ее подарил? Человек, вручивший мне эту вещицу, сказал, что дает ее мне на память. Как символ нашей дружбы. Но я так и не вспомнил, кем был тот человек. И как мы умудрились познакомиться с ним в ратуше, если он с нулевого уровня. Может, он приходил туда на экскурсию? Я мельком слышал, как коллеги спорили насчет решения Совета устраивать мотивирующие экскурсии для нижних уровней в Десятый район. Может, надо было сходить в Нулевой и поспрашивать там?
– Почему я раньше не задумался обо всем этом? – спросил я зайца. – И почему тот человек так больше никогда и не подошел ко мне после того, как пообещал быть моим другом? Наверное, он обиделся, что я его не помню…
Я несколько раз носил эту брошку на работу, показывал коллегам, но никто ничего не знал. Тогда я просто положил ее в эту коробочку и забыл о ней, а сейчас ни с того ни с сего вспомнил. Может, все-таки поспрашивать еще? Попытаться объяснить, что я вовсе не хотел обидеть того человека, а просто из-за шампанского мне напрочь отбило память? Но прошло уже два года, почему это вдруг стало меня волновать? Я же всегда был слишком занят для подобного. Точно. Я занят. Нет времени на сентиментальность.
– Нужно поторопиться, – сказал я доктору Пухи, возвращая брошку на место. – Я катастрофически отстаю от графика. Сейчас я уже должен чистить зубы. Сегодня у меня…
Тут я завис, пытаясь прикинуть расписание, и оно выдало чудовищную пустоту. Эта пустота навалилась на меня с такой силой, что я сел на диван, хотя в эту самую минуту должен был выпить стакан воды. Я повернулся к столу и понял, что стакана нет. Я не подготовил его с вечера. Я не налил воду на кухне, когда возвращался из лаборатории. Потому что, очевидно, я не был вчера в лаборатории.
– Точно, – вспомнил я. – Вчера ведь состоялась церемония награждения. Сегодня в институте выходной, так что я смогу начать набирать новую группу только завтра… Выходит, идти на работу нет никакого смысла… Или новые анкеты уже есть? Может, Лайла успела отсортировать заявки?
Тут я вспомнил кое-что важное о прошлом вечере, и это заставило кровь резко отхлынуть от моего лица. Я же проиграл Магнолию! Мой взгляд метнулся к правой руке, я задрал рукав своей веселенькой желтой пижамы с бананами и обезьянками и с облегчением понял, что уровень все еще не опустился ниже шестерки. Он уже почти пересек грань, но пока держался. Вот и обозначилась цель сегодняшнего дня.
– Займусь повышением уровня, – сказал я зайцу, стягивая пижаму.
С ней как будто тоже что-то было не так. Я не помнил у себя такой пижамы. Обезьянки на ткани весело щерились, разбросав вокруг себя банановые шкурки, на которых другие обезьянки поскальзывались. Не слишком ли детский паттерн? Может, мне стоит носить что-нибудь посолиднее? Сняв штаны, я обнаружил под ними зеленые трусы с барашками. Барашки тоже были веселые, пушистые, похожие на облака с милыми розовыми мордочками. Я нахмурился, пытаясь вспомнить, из какого это магазина. Судя по всему, я набрал их целый комплект: в шкафу две полки было отведено банановым пижамам и белью с барашками. А еще я нашел носки в виде гусей – белые с желтыми кончиками и черными точками глаз. На ногах они смотрелись довольно странно, но я пожал плечами. Какая разница, какое у меня белье, носки и пижама? Кто их вообще увидит? Куда важнее сейчас было поднять уровень, так что я взял с собой чистый комплект белья, футболку и привычный домашний комбинезон с большим карманом, куда удобно было складывать садовые инструменты, и пошел умываться, чтобы поскорее приступить к главной цели дня.
Способов получать удовольствие у меня было ровно два: работать в лаборатории или ухаживать за садом. Ко второму меня приучил отец. А его приучила мама, она была дендрологом. Ее и папиными стараниями вокруг нашего дома появился сад со множеством деревьев, кустарников и цветов. Мало у кого на шестом уровне были такие сады. Не потому, что иметь их запрещалось. Просто ухаживать за растениями – трудоемкое занятие, которое нравилось далеко не всем, а услуги садовников, личных водителей или частных нянь были доступны только с восьмого или девятого уровня.
Как и папа когда-то, я посвящал нашему саду все свободное время. Это меня расслабляло, позволяло мыслям течь свободным потоком. Папа всегда говорил, что лучшие идеи приходят к нему в саду. Я был с ним полностью согласен. Иногда, если у меня что-то не складывалось, я просто шел ухаживать за растениями и словно бы из-под земли выкапывал ответы.
При мысли о папе меня охватила тянущая тоска, и я сразу подумал о таблетках, но мой мозг как-то на удивление быстро справился сам. Кажется, я даже не особенно расстроился проигрышу в конкурсе. Не так, как должен был. Наверное, это потому, что у меня еще осталось время на работу. В конце концов теперь я знал, что у меня с головой все в порядке. Никаких изменений МРТ не показало…
– Кстати, а когда я успел сделать снимок? – спросил я доктора Пухи. – И откуда тогда взялось это странное ощущение преследования, если я еще не схожу с ума? Неужели кто-то, правда, за мной следил? Может, кто-то из коллег хотел отомстить мне за потерю удовольствия? Ну теперь-то они успокоятся. Я же проиграл.
И чувство тревоги тоже ушло довольно быстро. Без
