Повседневная жизнь Версаля при королях - Жорж Ленотр

К такому финалу ее подталкивали с самого первого дня, и каждый приложил к этому руку. Отнюдь не судьи приговорили королеву к смерти: ее палачом было то галантное и развращенное общество, что окружало ее в прежние лучезарные дни Версаля и Трианона. Лозен,[145] Безанваль,[146] Тилли, Водрей[147] и многие другие легкомысленные, безответственные и неумные, это они своим неосторожным ухаживанием вели к гибели неопытное создание, не имевшее ни наставника, ни покровителя, ни мужа, поскольку ее супруг был «столь же неспособен управлять своей женой, как и королевством».

Среди эскадрона этих красавцев мелькает загадочный силуэт одного романтического воина — венгра Ладисласа-Валентина Эстергази, выделявшегося мужественной, «грубой красотой». Какие только легенды не витали вокруг него! Его род — род вояк и политиков, «мятежных и осторожных», восходит к Атилле; его предкам когда-то принадлежало двадцать девять ленных владений, двадцать один замок, шестьдесят городов, четыреста четырнадцать деревень — почти королевство! Сначала этот род сражался на стороне Священной Империи, потом перешел под знамя цвета увядших листьев, расшитое во времена Людовика XIV тремя золотыми лилиями — знамя Франции. Легко вообразить, как приняло такого человека окружение Марии-Антуанетты. Стоило ему появиться в своем дивном мундире, серебристой шубе и доломане с красными отворотами, в плаще зеленого сукна и алом шарфе, как все пришли в восторг, а сердце королевы (он-то в этом убежден) было покорено.

Он начал с того, что позволил королеве заплатить свой долг в сто тысяч франков и стал держать себя накоротке. Она, то ли не сознавая опасности, от которой ее не предостерег муж, то ли из презрения к условностям этикета, была с ним очень мягка. Эстергази изображал из себя не только любимчика, но и ревнивца. Словно титул чемпиона, защищал он свое первенство и искал ссоры с Лозеном, потому что тот «чересчур ухаживал за королевой на балу в Опере». Королеву забавляют эти выходки, а гусар становится все более требовательным.

Однажды полк, которым командовал красавец-венгр, получил приказ отбыть в «убогую дыру», в Монмеди. Мария-Антуанетта вызывает министра Сен-Жермена и весьма раздраженным тоном требует разъяснений; будто бы, спрятавшись за портьеру, фаворит все слышит. «Стоит мне, господин министр, проявить к кому-нибудь интерес, вы немедленно подвергаете этого человека гонениям. Почему вы отсылаете полк Эстергази в этот скверный гарнизон в Монмеди, где кавалерийские войска никогда не стояли? Извольте разместить его в другом месте. Г-н Эстергази должен быть доволен. И вы лично явитесь передо мной отчитаться». Министр кланяется и уходит; в тот же вечер гусары были отправлены в Рокруа, где гарнизон слыл фешенебельным.

Когда королева выздоравливает в Трианоне после оспы, а придворные из боязни заразиться не покидают версальского замка, Эстергази — единственный из всех, демонстрируя свою отвагу, поселяется по соседству и «всецело посвящает себя заботам о ее здоровье и развлечениях». Эта неприличная настойчивость порождает сплетни, слухи, недовольство. Ведь тогда, как и нынче, «представители высшего круга были столь дурно воспитаны (как в области политики, так и нравственности), что умели уважать лишь собственную свободу», а двадцатилетнюю королеву они хотели видеть черствой и рассудительной, как дуэнья.

Давая советы, венгр был так же обременителен и бестактен, как и в своих ухаживаниях. В 1789 году его полк квартирует в Валансьенне. С момента созыва Генеральных Штатов[148] Эстергази не находит себе места от злобы; он кипит возмущением и топочет ногами от ярости. Он только и мечтает, что об избиениях, только и говорит, что о репрессиях, он грозит «пронзить туши делегатов-офицеров своим охотничьим ножом». Его свирепые вопли достигают Парижа; для людей злонамеренных и недалеких — это голос самой королевы.

И вот по столице ползут слухи, что ею, мол, создан грандиозный план подавления революции. Ассамблея будет разогнана, свободомыслящие депутаты уничтожены, на Париж двинут набранную в провинции тридцатитысячную армию; хоть она и не вооружена, но рекруты рассчитывают найти «все готовенькое» в городе; император Леопольд[149] уже отправил из Нидерландов несметные войска; командиры немецких полков де Буйе и Эстергази проведут их по территории Франции. Фрерон,[150] доложивший якобинцам про этот заговор, якобы узнал о нем из «таинственного письма», подписанного неким Марселе, письма, которое сам Фрерон спрятал «в никому не доступном надежном месте».

И вот со своими странными советами и свирепыми планами гусар прибывает в Париж; в Тюильри его принимают как посланца прежних счастливых времен. Более губительного советчика, чем этот шумный, деятельный и хвастливый тип, в те трагические дни двор не мог отыскать. Но для всеми покинутой королевской семьи даже при всех своих недостатках он казался спасителем, и, как он сам утверждал, встретили его там «со слезами радости и благодарности».

Тем временем ненависть к нему росла… Все знали, что благодаря его помощи королевские брат и племянник смогли уехать за границу.

Однажды ночью в Валансьенне гусарского полковника, который был к тому же комендантом, предупредили, что возле ворот города задержан князь де Шиме и что лошадей ему не велено выдавать без специального разрешения. Эстергази мчится туда и в так называемом князе де Шиме он узнает брата короля графа д’Артуа, сопровождаемого принцем д’Энен, графом де Водрей и маркизом де Полиньяком.[151]

Эстергази гостеприимно предлагает им отдохнуть в его доме. Беглецы проводят у него весь день; к ним здесь успевают присоединиться два юных герцога — Ангулемский и Беррийский,[152] приехавшие из Версаля в коляске, которой правил маркиз де Серен.[153] Назавтра при ясном свете дня в доме городского коменданта был устроен прием: все роялисты округи приветствовали бежавших принцев; затем состоялось нечто вроде совета, а к вечеру Эстергази велел своим гусарам взять оружие и проводить бежавших из «осажденного королевского лагеря» на их пути в Нидерланды. Так он довел их до Сент-Сольв; тут уж и его солдаты вскипели от возмущения. Дольше оставаться в Валансьенне Эстергази уже не мог: после публичного осуждения его прогнали отсюда.

Однако он продолжал гнуть свое. Он вынашивал план вывезти за границу самого короля и приложил немало усердия, чтобы осуществить это намерение. Он даже предлагал спрятать его у себя в Валансьенне и гарантировал безопасность. На крайний случай он-де знает прекрасный замок князей де Круи, расположенный в той части провинции Эно (Геннегау) у границы Франции, где он управляющий; здесь двор смог бы спокойно дожидаться часа своего реванша…

Вот так своим неуместным рвением он и теперь, как когда-то в Трианоне, компрометирует королеву. Ведь его нахальная болтовня, его бахвальство падут сокрушительной тяжестью на ее голову…

Однако в те дни, когда он мог быть действительно полезен, в дни реальной опасности, Эстергази исчез. За две недели до побега королевы в Варенн[154] он бросил свою опасную игру, пересек границу и достиг Кобленца. Он обосновался в Волыни, где и умер через тринадцать лет, оставив после себя двух сыновей. Один из них дожил до 1876 года, но потомства никто из них не имел.

Модистка королевы

Сколько платила Мария-Антуанетта за свои шляпки? Совсем не дорого. Квитанции от мадам Бертен, ее модистки, сохранившиеся в богатом архиве автографов г-на Жака Дусе,[155] содержат на сей счет точные сведения.

«Шляпа из тонкой соломки с лентами синей тафты, одна завязывается под подбородком…» — 48 ливров. «Шляпа из желтой соломки в виде тюрбана, отделанная голубым шелком и окаймленная голубыми перышками, сбоку султан из двух голубых перьев — 72 ливра». Если головные уборы отделаны кружевом, они естественно поднимаются в цене: «Чепчик тонкого батиста, обшитый нитяным кружевом искусной работы, с исподу — косынка очень тонкой кисеи» стоит 280 ливров. Но обычно шляпы, поставляемые Бертен, оцениваются менее чем в 100 ливров. Сделанный для королевы «убор в виде гирлянды роз, перемежаемых бантами из белого с полосками газа, с красивым белым пером сбоку» стоит 90 ливров.

Эта знаменитая мадам Бертен была провинциалочкой; она родилась в Абвиле в семействе служилого дворянина. В детстве (как это водится с теми, кто возносится к вершинам успеха) цыганка нагадала ей блестящее будущее и огромное богатство. К тому же колдунья предсказала, что ей суждено попасть ко двору, «где за нею будут носить шлейф». Удивительно точно! Порой такой вздор действительно помогает выявиться призванию, и когда ей исполнилось шестнадцать, Бертен приехала в Париж — в то единственное место на свете, где предсказание имело какой-то шанс осуществиться. Молодая девица была проворна, трудолюбива, сообразительна, умна и красива. Она поступила работать к мадам Фажель, державшей модный магазин «Изящная линия». Ее по-настоящему звали Мари-Жанна, но, уже обладая чутьем к тому, что должно нравиться, она взяла себе имя цветка и стала зваться Розой.