По ту сторону рассвета - Ольга Чигиринская

Каждая минута его жизни была наполнена дикой болью, не покидавшей его ни наяву, ни в его снах, которые он видел, когда все-таки падал, сраженный усталостью. Он без конца носился в поисках пищи, поднимался в горы и ел снег, а огонь палил ему живот. И лишь во снах он ненадолго избавлялся от источника своей муки. Он находил ненавистного врага, разрывал его — и кровь его смиряла пламя в животе… Но тут Кархарот просыпался, и все начиналось сначала.

Будь он обычным волколаком, он бы уже умер. Но Господин наделил его тело невиданными прежде способностями к самоисцелению, и ожог в брюхе все никак не мог его доконать — и никак не мог зажить. Кархарот искал на земле и в воздухе запах врага, но не находил. Враг исчез бесследно с того места, где Кархарот его оставил. Словно бы улетел. Кархарот долго не мог в это поверить он изрыскал все горы вдоль и поперек, много раз чуть не попадался и встречал слуг господина, и убивал их. Но когда зима сменилась весной, он понял, что на севере врага нет. От врага, а главное — от его Спутницы пахло так, как пахло от тварей, которыми Кархарота кормили иной раз. Такие твари жили на юге, оттуда их приводили весной и осенью, когда Пустыню было легко пересечь. И Кархарот отправился в путь на юг.

Он бежал, давая себе отдых только тогда, когда иссякали силы и убивал, чтобы насытиться, все на своем пути. Он искал врага, и вот наконец ему повезло. Он нашел того, кого искал. С ним был еще один — но это уже не имело значения. Разделавшись с тем, кто подсунул ему огонь, Кархарот займется всеми остальными!

Тот, ненужный, потянулся к своему глупому оружию. Ха! Кархарот на бегу ударил его грудью, он стукнулся головой о пень и обмяк. Волк и Обманщик остались один на один. В руках у Обманщика была какая-то глупая палка, вроде той, которой он тыкал в Кархарота там, в горах. Глупец! Он не знает, как быстро заживают раны великих волков. Великие волки не боятся глупых палок с железными концами! Они могут сражаться и тогда, когда эти палки внутри — а потом вытаскивать их зубами! Он прыгнет прямо на эту палку, наденется на нее своим телом — и доберется до Обманщика, разорвет его на части, а потом снимется с палки и побежит дальше…

Кархарот прыгнул, и Обманщик наставил на него свою глупую палку. О! Обманщик опять оказался настоящим Обманщиком — на палке была поперечина, которая не давала Кархароту надеться на древко и добраться до ничтожного человека. Кархарот попробовал соскочить, подавшись назад — но как же ему стало больно! А! Обманщик сделал на своей глупой палке зазубрины!

Кархарот принялся метаться в стороны, но Обманщик стоял крепко. А! Хитрое ничтожество! Он упер другой конец палки в землю! Кархарот взвыл — и полоснул когтями по древку.

Полетели щепки…

Нужно было бы оковать древко по всей длине — но Берен боялся, что тогда оружие станет слишком неповоротливым и он не сладит с рогатиной одной левой… Берен вспомнил свою первую охоту на медведя, потом — Бешеный Брод, потом то, что он сказал Айренару об охоте на кабанов. Сейчас ему было не до смеха. Гаур размахивал лапами, не доставая до его лица на какие-то вершки. Белоснежные клыки длиной в две фаланги пальца щелкали в бесплодных попытках дотянуться до горла — и Берен помнил боль, которую эти клыки ему причинили. От страха и напряжения он взмок сразу весь, но стоял твердо, зажав древко рогатины подмышкой правой руки и крепко держа его левой рукой, глядя, как волк беснуется, не в силах его достать.

— Да когда ж ты сдохнешь? — прошептал он, глядя в медно-зеленые глазищи. И, словно поняв его, волк поднял к небу морду и взвыл, а потом — ударил передней лапой по древку.

Двухдюймовые когти проложили в древесине три глубокие борозды, полетела щепа…

Это все, понял Берен. Это моя смерть…

Краем глаза он видел, что Тингол, борясь со слабостью, пытается найти копье ощупью; он слышал ревущий лай Хуана — уже совсем близко. И он знал, что не успеют ни Тингол, ни Хуан.

После второго удара древко треснуло, после третьего — переломилось. Волчина обрушился на Берена всей своей тяжестью, обломок древка вонзился человеку в живот, Берен закричал и ударил зверя крюком по морде, но чудовищу это было как с гуся вода. Они покатились по земле, последнее, что успел Берен — это вывернуться так, чтобы уберечь горло. Тварь вцепилась человеку зубами в грудь, полосуя когтями живот и ноги, и все это длилось не больше одного мгновения — потом серо-белый вихрь смял черного волка и во все стороны полетели клочья окровавленной шерсти — и черной, и жемчужно-серой.

Берен сел, оглядел себя — и увидел, что грудь и живот разворочены. Одежда была изодрана и залита кровью так, что не понять — выпустил ему зверь кишки или нет. Мешанина из клочьев ткани и плоти… Он приподнял разорванную рубашку, прикоснулся ладонью… Боль накрыла волной. Он лег на бок — было плохо. Перевернулся на спину — стало еще хуже. Когда мгла схлынула, Берен увидел себя лежащим головой на коленях Тингола, и лоб эльфийского короля был ссажен о пень. Кругом собрался народ, целая толпа. Берен чувствовал грудью прохладу воздуха и воды — эльфы срезали одежду, кто-то промывал раны. Опустив взгляд, он увидел двух эльфов, руки — по локоть в крови. Он пытался не дергаться, чтобы не мешать им, но не мог остановить сотрясающую тело дрожь.

«Как же скверно ты умирал, Финрод, государь мой…»

Несколько раз эльфы делали что-то такое, от чего он непременно закричал бы, если бы мог как следует вдохнуть. Но на это не хватало сил. Эльфы промывали раны настоем каких-то трав, пахнувшим резко и свежо — но сквозь этот запах пробивалось знакомое зловоние. Проклятая тварь была где-то близко, совсем близко… Однако шума драки между двумя исполинскими зверями уже не слышалось… Губы Тингола шевелились, но он говорил слишком тихо… Да нет… Это просто кровь так шумела в ушах.

Берен хотел сказать эльфам, что старания напрасны: у Кархарота на зубах столько трупного яда, что хватит на весь Дориат и еще останется на Бретиль. Он уже чувствовал, как отрава ползет огнем по его телу. Он вдохнул поглубже — и потерял сознание.

Видимо, ненадолго: чистое полотно, которым зажали раны, еще не успело пропитаться кровью насквозь. Эльфы расступились, пропуская кого-то. Хуан. Пес не мог идти. Он полз, передвигая лапы по очереди, прекрасная жемчужно-серая шерсть слиплась от крови и грязи, висела лохмами, свалялась с прошлогодней листвой… Пес умирал.

— Берен, — голос Хуана звучал все так же низко и глухо. — Хозяин. Прощай. Хуан умирает. Что мог. Сделал. Убил его. Прости. Хуан не успел.

— Иди сюда, — прошептал Берен. — Отдыхай.