Семь чудес и временной разлом - Питер Леранжис

Это наверняка была Несси. Кракен. Му’анх. Зеленка. Когда Массарим отправился в путешествие на «поиски плавучего острова», он вернулся с этим сбежавшим атлантийским чудовищем, чтобы тот охранял локулус.

И теперь мы оказались внутри него.

Я рукой зажал головной фонарь, чтобы случайно его не разбить. Пока я кувыркался, я успел заметить Касса, Марко и Элоизу. Касс потерял одну ласту, что осталась на Супер-Клейком-Языке. Меня развернуло вниз, навстречу горлу, которое было заметно уже пасти, но не менее мерзкое на вид. Наконец я врезался в какую-то стену, что остановило мое беспорядочное движение.

Ну, не совсем врезался. Скорее «влепился». Стена была мягкой и серой, с толстым прямым швом, тянущимся сверху до самого низа, как у плотно задернутых штор.

Вскоре оставшиеся трое врезались в меня, и шторы из живой плоти начали открываться. Представление начинается.

Я издал отчаянный вопль, хотя понимал, что из-за маски его не услышит никто, кроме меня самого. Нас вынесло за «шторы». Если мои знания анатомии меня не подводили, мы только что попали в пищевод чудовища.

Мы заскользили по гладкой узкой трубе, плотно облегавшей нас по бокам. Еще никогда в жизни мне не были настолько противны чьи-то объятия. Здесь толку от моего фонаря не было никакого; из-за слизистой жидкости я все равно почти ничего не видел.

Наконец труба закончилась, и я кувыркнулся в огромную пещеру. Прокрутив пару сальто, я с хлюпаньем приземлился на студенистый пол – ну, при условии, что самого хлюпанья я не мог услышать.

Следом рядом со мной упали Марко и Элоиза, а Касс плюхнулся чуть дальше. Он тут же вскочил, держась за бок. Но уже одна попытка утвердиться на ногах оказалась нелегкой задачкой. Пол не был плоским – и устойчивым. Касса закачало во все стороны. Я стер с маски слизь и тогда смог разглядеть, что он из-за чего-то сердится и указывает себе под ноги.

Старый телевизор, причем в достаточно неплохом состоянии, которому не было никакого дела до нас, стоял на дне…

Желудка.

Вот, оказывается, где мы оказались. Никак иначе.

Песня гептакиклоса стала такой громкой, что почти сводила меня с ума. Я по-настоящему испугался, что локулус мог быть где-то внутри чудовища, прямо под нами. Меня так и подмывало пробиться к нему с помощью ножа, но я был практически уверен, что попробуй я это сделать – и эта штука нас убьет. Я повел лучом фонаря по сторонам. Пещера-желудок была примерно такого же размера, как мой класс в школе, и не отличалась модным декором. Недалеко от телевизора валялись фен, книга в твердом переплете и мокрый плюшевый Элмо – невредимые и забытые. Видимо, чудовище имело привычку глотать все, что попадалось ему на глаза.

– Что теперь? – беззвучно спросил Марко.

Я прижал руки к ушам и пошевелил губами: «Песня гептакиклоса». Не совсем ответ на его вопрос, но по крайней мере я дал ему знать, что мы близко. Что все это чего-то да стоило.

Касс с выражением крайней растерянности на лице попытался приподнять телевизор, который ушел довольно глубоко в дно желудка.

Пока он с ним возился, я услышал глухой грохот. Не дав возможности нам хоть как-то к этому приготовиться, нас со страшной силой подбросило вверх. Я врезался головой в потолок желудка, и мой фонарь сорвало. Я нырнул за ним, но его подхватили какие-то внутренние течения. Вместо того чтобы упасть вниз, он скользнул в сторону, прямо через пищеводный сфинктер назад в глотку Му’анха.

Марко повернулся ко мне, осветив мне лицо фонарем. Я указал на свою маску: «Света нет».

С каждой минутой ситуация становилась все хуже.

Вместе с Марко, который держался рядом, мы опустились назад на дно желудка. Касс указал на телевизор и помотал головой. «Я больше никогда не буду так делать», – беззвучно пообещал он. Мудрое решение. Когда тебя проглатывает чудовище, последнее, чего тебе захочется, это его злить.

Но что же нам было делать?

Мои часы показывали 3:18. Через одну минуту у нас начнет заканчиваться кислород.

Мы трупы.

Трупы. Трупы. Трупы. Трупы.

Никто никогда не узнает, что с тобой случилось. Ни мама на острове. Ни папа в Греции. Ни Эли на Атлантиде. Никаких прощаний. Ничего.

Мой разум решил в этот раз не включать оптимиста. Я попытался заглушить все мысли или хотя бы сосредоточить их на решении великой задачи «Как Выбраться из Желудка». Такому на уроках биологии не учат. В желудке происходит переваривание. Переваривание – это процесс поглощения пищи ради поддержания работы кровеносной системы, дыхательной системы, выделительной системы (о последней я предпочел серьезно не задумываться). Все это, насколько я помнил, происходило при помощи выделяемой желудком кислоты.

Кислота!

Я оглянулся по сторонам. Лучи от фонарей моих друзей скользили по стенкам желудка. Он оказался полон всякого рода мусора – кроме телевизора я разглядел рыболовные сети, деревянную ловушку для ловли омаров, детскую коляску…

Детская коляска?

Все это, должно быть, упало в море с кораблей и лодок. Но если желудок должен был переваривать, почему ничего из этого не растворилось в кислоте?

Почему не растворились мы?

Касс, лихорадочно замахав руками, указал на стенку желудка прямо над нами. Эта часть была круглой и темнее остальных стен, и внизу нее был еще один клапан-сфинктер.

У меня засосало в моем собственном желудке, когда я представил, куда он вел. Потому что, пройдя желудок, остатки пищи превращаются… Ну, в ту нехорошую штуку, о которой в приличном обществе упоминать не стоит.

Мне очень не хотелось закончить свою жизнь в качестве этой штуки.

Элоиза вдруг начала плавать в странной позе – с заведенной за спину левой рукой и поднятыми вверх сведенными вместе пальцами. Я сообразил, что она изображала рыбу со спинным плавником. По всей видимости, акулу.

На секунду я решил, что Элоиза сошла с ума. Пока я не посмотрел на Касса. Тот беззвучно произнес какое-то слово, которое я сначала принял за «Китай». Может, они оба сошли с ума? Видимо, сегодня был День, Когда Уильямсы Сходят с Ума. Но когда я подплыл к нему ближе, я понял, что он говорит не «Китай».

А «Иона».

Как Иона и кит. Как тот пророк, которого то ли проглотило, то ли не проглотило какое-то чудовище, которое могло быть, а могло и не быть китом, но могло быть и акулой. А акулы очень крутые существа, потому что являются представителями одного из немногих видов, сохранившихся с доисторических времен. Ученые обожают их за их странности.

Я попытался припомнить, в чем именно заключались эти странности. Элоиза нам рассказывала.

Желудки акулы работают как хранилища. Все, что попало внутрь, может оставаться там практически вечно. Они могут выбирать, что переварить, – и процесс переваривания происходит во втором желудке.

Хранилище.

Вот где мы были. Что бы ни произошло со стариком Ионой, мы находились в утробе какого-то доисторического чудовища. И что-то мне подсказывало – мы обладали куда большей питательной ценностью, чем телевизор. Что, вполне вероятно, предполагало Путешествие во Второй Желудок. Где мы и найдем нашу кислотную ванну.

На этот раз Касс подставил к подбородку кулаки и распрямил пальцы. Одновременно с этим он открыл рот и высунул язык. До меня не сразу дошло, что он изображает рвоту.

Отлично.

Я красноречиво помотал головой: «Нет!» Маска, полная рвоты, нам сейчас ничем бы не помогла. Но он продолжал повторять свою пантомиму, прибавив к ней новое движение – показывал пальцем наверх.

Рвота. Чудовище.

Пока я отчаянно соображал, что он имел в виду, мимо него, все еще изображая акулу, проплыла Элоиза.

Рвота. Акула.

Что ж, если нам предстояло раствориться во втором желудке, почему бы напоследок не поиграть в шарады в дружеском кругу? Я страшно потел, меня разрывало между желанием расхохотаться до потери сознания и зарыдать как младенец. Но Марко поплыл к телевизору. В нынешнем моем состоянии я бы не удивился, если бы ему удалось настроить показ старой «Улицы Сезам».

Рвота. Акула. «Улица Сезам».

О.

Бесполезно колышущая масса на месте моих мозгов наконец включилась в работу. Здесь была какая-то связь, я точно это знал. Я попытался припомнить, что еще говорила Элоиза тогда, в Доме Вендерса.

Что там было про то, что попадает в желудок? Если оно начинает раздражать акулу, она это просто… буэ-э-э! Выплевывает прямо изо рта. Ее желудок работает по типу гигантской резиновой рогатки. Круче ничего не бывает.

Я посмотрел на Элоизу. Она поймала мой взгляд и улыбнулась.

У нас получится. Я знал. У меня была идея, но на сто процентов безумная. Что еще никогда нас не останавливало.

Я еще раз взглянул на часы – 3:19. Конец. Я помолился, чтобы Фарук предусмотрела для нас немного воздуха про запас.