Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии. - Жак Рубо

Иветта начала с того, что кратко объяснила причины моего присутствия на Совете. Гортензия не была со мной знакома, но я почувствовал, что пламенные взгляды, которые я устремлял на нее возле лавки Эсеба в течение месяца, оставили в ней какой-то подсознательный след: она мгновенно дала понять, что считает меня своим страстным поклонником (так оно и было), и у меня сложилось впечатление, будто я не был ей противен, несмотря на ее угнетенное состояние. Это еще более укрепило во мне решимость помочь ей избавиться от преступника, который так постыдно обманул ее доверие.

Затем Иветта изложила присутствующим историю событий, особо подчеркнув доверчивость и невинность счастливой Гортензии, ее снисходительность в тот момент, когда был открыт чемодан взломщика, и под конец сообщила о сегодняшнем трагическом открытии.

— Вот почему мы собрались здесь. Что будем делать?

Синуль предложил набить ему морду при условии, что мы в это время будем держать его за руки и за ноги. Все остальные единогласно отвергли это предложение.

В полицию решили пока не обращаться. Не исключалось, что я попрошу о помощи Блоньяра, но это в самом крайнем случае.

— Скажи честно, — спросила Иветта, — ты правда решила с ним порвать?

Решимость Гортензии была непоколебима. Она не проведет больше ни одной ночи в объятиях того, кто украл ее туфли.

Мы поспорили.

Мы поели.

Мы выпили чаю, шоколада, кока-колы, пива.

Был разработан следующий план действий: первым делом Синуль и Рассказчик (то есть я) пойдут к Гортензии и поставят на дверь еще один замок, поскольку у Моргана наверняка есть все ключи. Потом Иветта переночует у нее в комнате для гостей, они вдвоем дождутся возвращения преступника, и тогда, защищенная дверью и Иветтой, Гортензия скажет ему:

Глава 25

Первая любовь Гортензии: заключительная сцена

— Уговоры бесполезны, Морган, ты не войдешь сюда, — решительно скажет Гортензия через дверь, когда ее падший возлюбленный вернется к ней на заре после ночи беззакония, надеясь расслабиться возле ее нежной, невинной, обманутой плоти.

Но все вышло не совсем так. Иветта и Гортензия поужинали, Гортензия немного выпила, чтобы утешиться, они посмотрели по телевизору старый фильм и легли спать. Когда они проснулись, было уже светло. А под дверь была подсунута записка на листе бумаги, сложенном вчетверо:

«Вижу, ты все знаешь. Встретимся в одиннадцать утра в сквере, на средней скамейке, со стороны Святой Гудулы. Морган».

— Ты с ума сошла, не вздумай туда пойти! — сказала Иветта на втором Военном Совете у Синулей, срочно созванном в девять сорок пять для обсуждения непредвиденных ночных происшествий. — Кто знает, вдруг он дал твои ключи какому-нибудь сообщнику, и пока один будет заговаривать тебе зубы в сквере Отцов-Скоромников, другой унесет все твои платья и туфли! Ты с ума сошла, не смей туда ходить!

Но Гортензия твердо стояла на своем. Она хотела послушать, что он ей скажет. Да, она больше не любила его, слишком гадко он ее обманул, но она не могла отказать ему в этом последнем свидании.

Дело зашло в тупик. Гортензия наотрез отказалась взять с собой Синуля, или Рассказчика, или даже Арманс, Жюли или Бальбастра.

— Прощу прощения, что прерываю вас, — сказал читатель, — но, если память мне не изменяет, в шестнадцатой, а затем в двадцать третьей главе — во время разговора Синуля с мадам Ивонн, при котором присутствовал инспектор Арапед, — вы сказали, что эта скамейка по утрам всегда занята, потому что именно там инспектор Блоньяр ведет расследование. Конечно, я не вправе вмешиваться в процесс создания романа, это не мое дело, но я читаю романы так давно, я начал еще в семь лет с «Последнего из могикан», а потом, как все мы, прошел через «Поиски утраченного времени», «Воспитание чувств» и «Моего друга Пьеро» и, как видите, продолжаю их читать, так что мне даже кажется, будто я пишу их сам, и потому позвольте внести предложение. Есть возможность решить проблему безопасности Гортензии, не нарушая ее запретов. Поскольку средняя скамейка занята, стало быть, надо перенести свидание на одну из боковых, а месье Морнасье, сидя на средней, будет следить за происходящим и потом все доложит нам, как и положено Рассказчику.

Мы позволили читателю высказаться, потому что его прямо-таки распирало. А теперь нам хотелось бы обратить его внимание на то, что сцена Уборки летних вещей, ставшая поводом для первого Военного Совета, а затем и второго, о котором мы бы уже успели рассказать, если бы нас не перебивали, — эта сцена произошла в пятницу. Вот так. А после пятницы, как мы знаем, наступает суббота, выходной день, когда инспектор Блоньяр и инспектор Арапед сидят дома, когда на скамейке в сквере Отцов-Скоромников не бывает совещания по делу Грозы Москательщиков. Таков наш ответ на предложение читателя, сделанное им, безусловно, с самыми лучшими намерениями.

Надо было срочно принимать решение, ведь Гортензия еще должна была переодеться и подготовиться к встрече с Морганом.

Иветта предложила следующее.

Пускай Гортензия идет в сквер, раз она на этом так настаивает, хоть это и опасно. Арманс и Жюли займут наблюдательный пост у окна в кабинете Иветты, откуда очень хорошо виден сквер; если им что-то не понравится, они тут же позвонят Синулю — он, его жена и Бальбастр будут наготове. В любом случае они должны будут позвонить, когда на исходе встречи Гортензия предложит Моргану обмен его вещей (чемоданчика с набором инструментов взломщика, бритвы, зубной щетки, а также сменной пары носков и плавок) на ее ключи. Обмен должен был состояться в подъезде, где живет Гортензия, на первом этаже; Иветта и Рассказчик будут находиться у нее в квартире с того момента, когда она уйдет в сквер, чтобы предотвратить возможное вторжение сообщника Моргана, если свидание окажется ловушкой.

Этот план был единодушно одобрен собравшимися, кроме разве что Бальбастра, у которого не было ни малейшего желания идти в сквер и встречаться там с Александром Владимировичем.

Когда Гортензия пришла в сквер, он уже был там. Сердце ее забилось сильнее, но это было уже печальное, прощальное сердцебиение. Любовь ушла, остались лишь сожаления, на которые спустя годы можно будет оглянуться с улыбкой и нежностью, как глядят на выцветшую старую фотографию. Морган сразу понял, что все потеряно, и теперь мы можем назвать его имя и титул: князь Горманской, джентльмен и взломщик, сразу понял, что надежды не осталось, потому что Гортензия надела осеннее платье и туфли. Его наметанный глаз мгновенно определил: это признак разрыва. Радостный, чарующий эпизод в его жизни подошел к концу. Впрочем, эти отношения все равно не смогли бы продолжаться — из-за предстоящих событий.

Свидетелями последней сцены в драме первой любви Гортензии, завершившей важный период ее жизни, вначале были только Арманс и Жюли, которые все видели, но ничего не слышали, и Александр Владимирович, на которого мы будем вынуждены сослаться, чтобы продолжить наш рассказ. Однако Александр Владимирович по своим соображениям подверг беседу Гортензии с ее высокородным любовником строгой цензуре, и мы просим извинить нас за многочисленные купюры в тексте.

Было ясное октябрьское утро, разумеется, с налетом печали. Солнечный свет был мягким и нежарким, каким-то ленивым, листья каштана были в багряной осенней ливрее, а сверкающие плоды, покрытые у основания плода (эта часть у каштанов светлее, ближе к серому, а не цвета красного дерева) мелкой пушистой белой пыльцой, уже выглядывали из сочной зеленой кожуры, словно молодые груди из корсажа и иногда падали с веселым стуком на головы прохожих. Да, октябрь вступил в свои права. За шпиль Святой Гудулы зацепилось белое полупрозрачное облачко, вроде тех, что поддерживают ангелов на барочных картинах: казалось, оно не поняло, куда дует ветер. Сквер был безлюдным, песок — влажным, жители квартала отправились на последний пикник при ясной погоде.

Завидев Гортензию, Горманской встал.

— Как поживаете, дорогая? — спросил он вежливо и невозмутимо.

Гортензия немного растерялась: она думала, что увидит Моргана пристыженным, угодливым, умоляющим о снисхождении, лицемерящим, а это высокомерное «вы» сбивало ее с толку.

— О, Морган, — сказала она, — как ты мог? Я готова была все понять, все простить, но мои туфли — это немыслимо!

— В самом деле, мне следует извиниться перед вами. Да, я был неправ, и если скажу, что не мог устоять перед соблазном, это только осложнит мое положение. Но перед тем, как все объяснить, — надеюсь, вы дадите мне на это несколько минут? — позвольте сказать вам, что мое имя, как вы и подозревали, вовсе не Морган. Я могу вам открыть, кто я на самом деле, если вы поклянетесь никогда не делиться этим с кем бы то ни было. Тут затронуты интересы Европы, а может быть, и всего мира.