Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918 (СИ) - Дорнбург Александр

Не повезло…

— Наши красные друзья уже близко, — внезапно сказал мне Джа-Батыр, который теперь сидел верхом, приватизировав одного из красноармейских коней. — Глянь-ка туда. — Повернувшись туда, куда указывал палец калмыка, я заметил на гребне холма, за нашим правым флангом, как раз напротив полуденного солнца, фигурки всадников. С такого расстояния они казались мне крошечными пигмеями. — Смотрят, ждут, и одному Богу известно, сколько их там — добавил калмык.

Зрелище получилось жутковатое. "Товарищи" нас тоже заметили, скоро с их стороны донеслись многочисленные выстрелы, не столько по нам, сколько с целью привлечь внимание остальных наших преследователей. Понятно, тут не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что мы будем уходить в сторону фронта и попытаться кавалерией перерезать нам путь.

Джа-Батыр не смог удержаться от искушения, спешился и опираясь винтовкой на луку седла приготовился стрелять. Конь, уже привыкший к войне, флегматично позволял бравому калмыку проделывать подобные манипуляции. Нам стоило поторапливаться, но не стоит тратить время на споры с человеком, знающим свое дело. Тут же над нами просвистело несколько пуль.

«Наступает время обеденного перерыва, — подумал я. — Пора сматываться. Мы не можем позволить себе участвовать в схватках.»

Калмык выстрелил, и мы резво припустили прочь. Оборачиваясь, я увидел, что одна из далеких фигурок свалилась с коня, а лошадь склоняется над упавшим и лижет его мертвое лицо.

— Скоро на сцене появится еще куча таких же, только живых, — крикнул я. — Пошевеливайтесь!

Погоня! "И нет нам покоя — живи, но гори! Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови!" К сожалению, в жизни было не все так романтично. Безрессорные крестьянские телеги, к тому же порядком нагруженные нами и грузом, отнюдь не были приспособлены для подобных гонок. Верхом был один только Джа-Батыр, остальные правили телегами, кроме хорунжего с помощником, нашей последней надежды. Плюс раненый, я и семья инженера Савельева. В общем, скоро, через час или два, лошади выдохнутся и станут, и тогда нас зажмут. Но надежда умирает последней, поэтому мы быстро катили в сторону фронта. Может быть, фронт не в двадцати километрах, а совсем рядом? Хотя, с таким же успехом он мог быть и в сорока. Выживание — вот единственный ценный приз в этом опасном и трудном походе.

Скоро к нашим противникам прибыло солидное подкрепление, теперь вся равнина позади нас была усеяна всадниками. Там их было не меньше сотни, все крупные парни на сильных конях. Хотел бы я получать по червонцу за каждый раз, когда мне с молитвой на устах, приходилось смотреть на напирающую орду врагов, но все же этот случай был из ряда вон. Мы помчались по степи с нарастающей скоростью — возницы нахлестывал измотанных коней, а я болтался на треклятой телеге, как горошина в барабане, отбыв себе всю пятую точку. Это была скачка наперегонки со смертью, с висящими на хвосте буденовцами.

Зрелище было прямо на загляденье — говорю как специалист. Целая орда разъяренных красноармейцев, жестоких как апачи жаждущие скальпов, размахивающих саблями и ружьями и вопящих как проклятые. Если когда-нибудь услышите подобные кличи, тотчас убирайтесь куда подальше, поскольку это значит, что в намерение разгневанного большевика, с алым бантом, пламенеющим на груди, вовсе не входит вежливо поинтересоваться, который час. С обеих сторон звучали выстрелы, вокруг пчелиным роем жужжали пули, и иногда успешно попадали. Так у нас был ранен в плечо один из шоферов, и его заменил инженер Савельев. Пришлось обрезать постромки у двух раненых лошадей. Стреляли и мы и даже наш пулеметчик, примерившись к тряске, сумел дать несколько коротких очередей. Враги тоже падали, но это было не в счет. «Красные» валились с сёдел, но живых все равно было куда больше, чем павших. И они нагоняли.

Вдруг телега подо мной неестественно дернулась, возница (это был Ефим) испуганно вскрикнул; черт, правая запряжная оборвала один из постромков и, заржав и запрокинув голову, стала бешено забирать вправо. Когда лопнул второй постромок, лошадь споткнулась и упала, а я чуть не вылетел из телеги. Слава богу, что я удержался, так как, если инстинкт не обманывает меня, то наши закадычные дружки уже были ближе, чем входило в мои планы. Они неслись безумной ревущей лавиной, многие из них, искренне считали, что непобедимы. Конники неслись вдогонку, стреляя на скаку, — пули так и свистели вокруг. Растянулись вдоль дороги, несутся как оглашенные.

Бегство продолжилось, наш возница нахлестывал как сумасшедший, а повозка опасно раскачивалась из стороны в сторону. Во рту у меня пересохло от страха, чтобы отвлечься, я взял у раненого калмыка, молчаливо страдавшего от тряски на дне болтающейся телеги, его винтовку, вскинул приклад к плечу, приподнял ствол над дребезжащим бортом. Затем произвел подряд четыре выстрела настолько быстро, насколько успевал выбрасывать гильзу и перезаряжать. И сумел уложить троих красногвардейцев — с расстояния в две сотни шагов, из повозки, прыгающей, словно корабль по волнам, стреляя по перемещающейся цели.

— Проклятье! — выругался я, когда последний раз промахнулся. — Но готов поспорить, что парня обдало ветерком от пули.

Одновременно с моим последним выстрелом, наш бравый хорунжий Гульнов снова вступил с короткой очередью и снес с седел как косой сразу пятерых вражеских всадников. Эти потери заставили наших азартных врагов несколько умерить свой энтузиазм. Красная кавалерия немного отстала. Неплохо, будем надеяться, что больше ни одна из наших лошадей не будет ранена или не подвернет ногу.

Все это было хорошо, но не могут же наши лошади держать такой бешеный темп вечно? Через час после начала погони, за который мы проделали около десяти километров по серому разливу полыни, на лошадиных боках уже показались белые пышные хлопья мыла, и скоро наши кони выдохлись и начали спотыкаться, хотя мы погоняли упряжки во всю мочь. Не хотелось бы мне прожить еще пять минут в моей богатой приключениями жизни, подобных тем, которые мы провели в этой агонии, чувствуя, как скорость наша падает буквально с каждым метром, и неотрывно глядя на смутные фигуры позади. Фенита! Конец близок.

Словно, подтверждая мои печальные мысли я заметил, что красные кавалеристы уже мелькают не только сзади и с флангов, но даже впереди. Час от часу не легче! Конечно, еще были разрывы, в которые можно было проскользнуть, но наши лошади уже еле тащились. Приехали, надо искать себе подходящее местечко для обороны.

Когда мы нашли небольшую лощинку рядом с бугром, поросшим высохшей травой и чахлой солянкой, наши лошади уже буквально стали и хрипели, роняя на землю клочья пены. Телеги в неглубокую лощинку, кое-где поросшую колючим терновником, мы буквально закатили на руках, обдирая ногти. Положили коней и легли на землю сами, теперь вражеские пули не смогут нас достать, а артиллерии у противников нет. Я растянулся в пожухлой траве, ломая сухой бурьян, во весь рост. В полуметре от уха раздалось противное шипение, и прямо перед моим носом в траву скользнула здоровенная гадюка. Но в тот миг не она меня заботила.

Пули свистели над головой, прочесывая низину. Хорунжий с пулеметом занял место на бугре и принялся короткими очередями отгонять от нас вражеских всадников, роящихся возле нас словно осы вокруг сотов с медом. У него привычка — не спешить открывать огонь. Лежит, сжав зубы, и терпеливо ждет. Наши волнуются, требуют: " Бей же сукин сын, а то все пропало!" Но Гульнов молчит. И только когда красные кавалеристы подлетают вплотную — этот хладнокровный тип, надо отдать ему должное, начинает косить огнем как серпом под корень.

Если еще у нас шансы? Всегда есть. Если экономить патроны и дождаться темноты, то ночью, рассеявшись, кто-то из нас сможет перейти линию уже довольно близкого фронта. Если пристрелить загнанных лошадей, а красноармейцы не поймут, что в мешках и ящиках, из которых мы теперь соорудили баррикаду у нас драгоценный металл, а примут его за простое олово (или другой мусор) и бросят на месте… Кто-то потом сможет вернутся, и вывезти платину, чтобы затем передать ее немцам. Это наш долг. Как любил говорить гросс-адмирал фон Тирпиц: «Именно коварный Альбион заставил немцев и русских истреблять друг друга». Если не будет поздно… Германия уже на грани поражения в войне, сражаясь на последнем издыхании…