Доказательство человека. Роман в новеллах - Арсений Михайлович Гончуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Денис Прищепин встретил его скороговоркой, голос его был деловит и негромок:
– Артем Павлович, приветствую, чай или кофе, присаживайтесь вот сюда, нет-нет, здесь может быть прохладно, вот сюда, можете курить, у нас курят, и да, ведется запись, как вы понимаете… Да ничего страшного, скиньте журналы на пол, и попрошу буквально одну минуту, вы пришли чуть раньше, я мигом вернусь…
Следователь Прищепин оказался высоким худым мужчиной с узким вытянутым лицом, черной челкой, падающей на бледный лоб, и быстрыми легкими паучьими движениями. Он почему-то выглядел старше своего возраста, как привядший на пятый день в вазе цветок. Впрочем, улыбка, светлая и по-мальчишески доверчивая, немного сглаживала это странное впечатление.
Вернулся он быстро, бросил на стол папку, объявил в микрофон номер дела и допроса, озвучил дату и время, после чего вышел к Артему, встал перед своим белоснежным стеклопластиковым столом и присел на краешек.
– Артем Павлович, наши отцы были знакомы, но, скорее всего, вы слышали много негативного… Мы сейчас об этом говорить не будем, конечно, но я просто хочу заметить, что я очень ценю свою работу и крайне ревностно отношусь к процедуре следствия, чтобы впускать в нее, эм, так сказать, личные эмоции… – вдруг он коротко засмеялся. – Как будто эмоции бывают не личные! Ха-ха! Глупость сказал!
– Да, я тоже пришел говорить о деле, Денис Лаврентьевич. – Артем не оценил попытку непринужденности, не очень подходящей к его проблемам, но Прищепин, кажется, желания одернуть его не заметил.
Минут через сорок допрос стал для Артема напряженным и очень мрачным, и, если бы он вспомнил, как разговор начинался, он бы пожалел, что не попытался хотя бы немного сократить дистанцию с заочно знакомым молодым следователем…
– Вы с предельной точностью по мониторам инфракрасного слежения за датчиками мехтел могли видеть, что так называемый Макс-10, во-первых, сильно греется и идет на то, чтобы даже ценой критического для мехтела отключения энергии добежать до цели… Это нетипичное для роботов поведение. Во-вторых, вы однозначно видели, потому что не могли не видеть, что у бегущего выходят из строя шарниры, как минимум два из шести, я не говорю уже про электромагнитную защиту контура…
– Два шарнира? Я видел один… – растерянно сказал Артем.
– На самом деле три. Но не важно. Критический запрос был точно отображен по двум, вы не могли не видеть. Далее. И здесь повторю то, что мы с вами уже обсуждали десять минут назад, – две! две выпущенные ракеты не убили Макса, что абсолютно точно говорило о том, что перед вами ну как минимум не совсем обычный механизм… И наконец, главное, Артем Павлович. Да, добавлю, что последнее предупреждение вы делать не стали почему-то, но ладно, бог с ним… Главное в том, что вы видели, что Макс-10 – модель старая, и вы сами признались Дарье Артуровне, что не знаете, что это за модель… А зря. Как раз нужно было выяснить это в первую очередь. Если были сомнения.
– Но… Слушайте… Это невозможно, это полный бред, чтобы на поле боя был человек… Я не предполагал, я не мог даже представить… – бормотал Артем с незнакомой ему жалобной интонацией.
– Далее… Уже заканчиваю, Артем Павлович… Я бы хотел отметить, что у следствия есть неопровержимые доказательства, что вы имели возможность сделать хотя бы попытку связаться с руководством операции, чтобы выяснить иными способами, что у бегущего нет бэкапа и вы имеете дело не просто с живым человеком, но с уникальным кодом, который по своей глупости и по причинам, которые мы только выясняем, полез под огонь без дубликата…
– Но время, он мог…
– Он мог скрыться, я понимаю. И тогда – вот ирония! – статья была бы у вас куда менее тяжелой. В остальном… Знаете, Артем Палыч, есть беспорядки, стычки, «войнушки», как мы их называем, но есть ценности… Есть незыблемая ценность, которая неоспорима, – это жизнь, личность, сознание, да хоть самый ничтожный код самого примитивного человека, но если он живой, то его охраняют все конвенции и законы, на оторых держится наш многообразный мир… Иначе…
Следователь замолчал и картинно, будто в кино, вскинул подбородок, сложил на груди руки и посмотрел в окно.
– Иначе грош цена сотням и сотням лет, за которые мы построили цивилизацию персонального бессмертия каждого живого существа…
Сделав многозначительную паузу, Прищепин посмотрел на Артема и пренебрежительно хмыкнул:
– Как мог оператор, в руках которого оружие с двух десятков разнокалиберных дронов, открывать огонь, не выполнив дополнительную проверку сомнительной цели… Как? Как вы могли, Артем Палыч, стрелять в то, что не проверили, хотя могли бы… повторяю, могли…
Последние слова он произнес жутковатым шепотом, как будто погладил Артема по спине металлической щеткой.
Когда Прищепин замолчал, они провалились в тишину, как в вакуум, и тут Артем почувствовал нечто странное – у него горели щеки, лоб, уши.
«Господи, что со мной?» – подумал он с ужасом.
Ему было стыдно. Как школьнику.
Вздрогнув от этой мысли, которая сама по себе была еще более постыдной, Артем вдруг громко, но скомканно, как будто в этот момент его ударили по губам, бросил:
– Завоевался.
В этом слове был и позор, и обвинительное заключение, и правда. Артем уже не понимал, что хуже. Прищепин не ответил. Он остановил запись, и они, не поднимая друг на друга глаз, попрощались.
Вышел из оцепенения майор только внизу, в фойе, когда достал телефон и увидел двадцать семь неотвеченных от Марины. Как ударило током – что случилось? Бросился на парковку, набирая супруге. Услышал ее голос, и через мгновение тревога сменилась гневом.
Флайку Марины прямо на ходу взломали хакеры – открыли двери, нарушили работу двигателей и чуть не выбросили ее с высоты сто двадцать метров. А когда она пришла домой, по кухне шарахались два дрона – окна были вырезаны. Что они искали, непонятно, успели смыться. Но это не важно, это – грубое и наглое вторжение в частную жизнь, кто-то демонстративно переходит черту и
