Брянские зорянки - Николай Егорович Бораненков

— Неужели?

— Да! Я еще… ах, простите, не знаю, как вас звать.

— Прасковья Фроловна. А вас?

— Спиридон Захарыч. А точнее — Спиридон Захарыч Корольков Разрешите ваш кузовочек?

— Будьте любезны, — с удовольствием сняла с плеч лукошко Прасковья Фроловна.

Спиридон Захарыч повесил на ствол курковки пустое лукошко, одернул мундир.

— Выражаясь словами Аристотеля, ничто так не истощает и не разрушает человека, как продолжительное физическое бездействие. А посему, как говорится, не будем стоять на причале, снимаемся с якоря и уйдем в плаванье.

Он легонько взял Прасковью Фроловну под локоть и повел по еле приметной тропинке через редкий березняк.

Бухгалтеру совхоза Спиридону Захаровичу еще с первого дня понравилась приезжая дамочка — Прасковья Фроловна. Он давно уже ловил случай с ней познакомиться, поговорить. Но все как-то не удавалось. То мешали посторонние люди, то не позволяли дела, но тут заманчивый вариант встречи предложил Сергей Максимович, и Спиридон Захарович с радостью принял его.

С утра до вечера просидел он в ожидании приезжей миловидной дамы в полосатом платье и синей шапочке с гусиным пером. Ждал с нетерпением. И вот теперь вел ее под ручку. Вел, куда придумывал, куда хотел, потому что в чужом лесу дама из Малаховки была беспомощна и послушна, как слепая в руках поводыря.

— Как ваше самочувствие? — осведомился Спиридон Захарович.

— Хорошо. Спасибо.

— А как вам нравятся наши кулундинские места?

— Да так… не особенно.

— О-о, это напрасно! У нас здесь такой простор, такая красота! И особенно весной, когда над степью полыхают голубые зори и брызжут первые цветы. Выйдешь в раздолье, глянешь кругом, и верите — крылья растут. Лететь за лебедями хочется.

Спиридон Захарович очарованно вздохнул и умолк. Но тут же опять оживился, заговорил:

— А вы когда-нибудь едали наши сибирские грузди?

— Нет, не приходилось.

— Напрасно. Это такое блюдо! Такая прелесть, что во всем свете вкуснее не сыскать. А кулундинских уток вам кушать не приходилось?

— Нет, не приходилось.

— И напрасно. Нет вкуснее утки, чем наша кулундинская.

Спиридон Захарович причмокнул и продолжал:

— А приходилось ли вам, дорогая, дышать воздухом, настоянным на степных цветах и хлебном экстракте?

— Нет, не приходилось.

— Очень жаль. Вы многое потеряли.

— Скажите, а что такое хлебный экстракт? Я очень страдаю одышкой и нехваткой обмена веществ.

— Смею вас заверить, Прасковья Фроловна, что хлебный экстракт вам чрезвычайно полезен. Изготовляется же он у нас в Кулунде очень просто. Берется небольшой, этак гектаров на триста, пшеничный массив, смешивается с чистым воздухом, солнцем, и получается чудесный целебный бальзам. Один день им подышишь — год лишний проживешь. Два дня — два года лишку. А если каждое лето им дышать, то человеку сносу не будет. Я сам когда-то страдал и одышкой, и катаром верхних дыхательных путей, а сюда вот приехал, и все как рукой сняло. Здесь такой воздух, такой аромат! Вы чуете, как приятно пахнет кулундинскими цветами?

— Ах, да-да! Это чудесно! — восхищалась Прасковья Фроловна. — Мне и в самом деле дышится легче.

— Вот именно! Именно легче, дорогая Прасковья Фроловна. Еще на стенах древнего храма Дианы в Эфесе было написано: «Только солнце своим лучистым светом дает жизнь» — и, заметьте себе, Гиппократ говорил: «Праздность и ничегонеделание влекут за собой порочность и нездоровье». Вот так, уважаемая. Вот так…

Спиридон Захарович легонько полуобнял одной рукой завороженную милыми речами тетушку Прасковью и незаметно повернул в ту сторону, откуда только что пришли.

Дело в том, что лесок, где заблудилась Прасковья Фроловна, был настолько мал, что днем просматривался из конца в конец. Из него можно было выйти давно. Но Спиридону Захаровичу никак не хотелось расставаться с полюбившейся ему московской дамой, и он продолжал колесить по березовой роще.

Недалеко от озера тропинку путникам преградил говорливый ручей и небольшая лужица. Спиридон Захарович, не раздумывая, подхватил Прасковью Фроловну на руки и, бережно, осторожно ступая по воде, понес на сухую отмель.

Прасковья Фроловна обомлела от счастья. Сердце ее сладко заколотилось. Щеки, как у молодой девчонки, запылали огнем. Первый раз в жизни ее поднял на руки мужчина! Первый раз к ней проявлено такое внимание, такая приятная любезность.

Все остальное происходило как во сне. Они куда-то шли, где-то стояли… Над головой то шумели ветки берез, то хмельно качались звезды. Прасковья Фроловна очнулась от сладкого забытья только тогда, когда совсем близко загорланили петухи.

— Ой, батюшки! Уже рассвет, — всплеснула она руками и сожалеючи посмотрела на Спиридона Захаровича — Вас, поди, дома ждут?

— Некому, — вздохнул Спиридон Захарович. — Одинок я. Бобыль бобылем.

— Ох, да и я тоже бобыль, — будто невзначай сообщила Прасковья Фроловна.

Спиридон Захарович тронул носком сапога сучок, еще грустнее вздохнул:

— Да-а… дела, дела… Значит, уезжаете, Прасковья Фроловна?

— Уезжаю, Спиридон Захарыч.

— Ну что ж… как говорится, спасибо за счастливое мгновение.

— Про-щайте, Спиридон Захарыч, — прошептала Прасковья Фроловна и, глотая слезы, побрела по пустынной совхозной улице.

* * *

На следующий день она уехала.

Уехала, чтобы продать свой дом в Малаховке и вернуться в Кулунду.

Здравствуй, армия!

Солдатская слава

Солдатская слава! И до чего же ты заманчива и прекрасна! Смотрит молодой солдат Антоша Чайкин, как генерал вручает его дружку Макару Ромашкину нагрудный знак отличника, и сердце у него замирает от зависти. Парень как будто и ростом поменьше и не так, как Антоша, ретив, а вон куда добрался. До самых сияющих вершин солдатской славы! Газета разнесла о нем весть по всему военному округу, гарнизонное радио говорит о нем утром и вечером, в полковом клубе возле его портрета девушки крутятся, командир подразделения не нахвалится Ромашкиным. На каждой политинформации его в пример ставят, сам генерал ему руку пожимает, даже повар по имени и отчеству его величает и первого пирогами потчует.

На гимнастерке у Макара Ромашкина еще издали виден золотистый нагрудный знак «Отличник Советской Армии». Рядом с ним знак механика-водителя 2-го класса. Чуть пониже — значки ГТО I и II ступени и вдобавок ко всему — значок разрядника. А у Антоши Чайкина, к сожалению, нет ни одного значка и нагрудного знака. А как приятно было бы сфотографироваться при большом созвездии нагрудных значков и знаков и послать фотокарточку любимой девушке, уехавшей на Алтай.

Приятно, да где взять-то эти награды? Не пойдешь же к товарищу одалживать чужую славу, когда своя по пятам за тобой ходит и приговаривает: «Не ленись, солдат, потрудись от души — и я твоя навсегда».

Все это Антоша Чайкин прекрасно понимает, но он не привык к настойчивости и терпеливому труду.