Шалость - Анри Ренье

Вот в каком состоянии, мой дорогой Вердло, были они мне возвращены. Я с трудом могла узнать скромных юношей, которых отец увозил ко двору великого герцога, в тех двух скрытных и неряшливо одетых бездельниках, которых привез мне обратно г-н де Морамбер, О, как вульгарно изменило их это горестное путешествие! Ничего не осталось от тех почтительных, полных угодливой боязливости манер, которые я воспитывала в них с таким терпением. Ничего от той скромности и сдержанности в разговоре, которыми не могли нахвалиться те, кому приходилось с ними встречаться. Какая-то злая фея тронула их своею палочкой. У них были теперь дерзкие взгляды, манеры самого подозрительного происхождения, наглое зубоскальство и в разговорах нескромные намеки на те удовольствия, о которых они сохранили грязную память и которыми столь недостойно гордились. Я не узнавала больше их манеры выражаться, их речи, густо пересыпанной итальянскими словечками и добавляемой замечаниями, смысл которых ускользал от меня, но где, как я догадываюсь, было очень много намеков на непристойность. Наглецами и развратниками — вот кем сделал своих сыновей г-н де Морамбер. Прибавьте ко всему этому в высшей степени нелепый наряд, который они привыкли там носить, следуя за итальянскими модами, производящими на нас впечатление крайнего безвкусия и экстравагантности. Вот; мой дорогой брат, какое зрелище представилось моим глазам, и Вы можете себе вообразить, с каким гневом и какой печалью я его созерцала.

Не сомневайтесь, однако, в том, что, размышляя над глубиною своего несчастья, я в то же самое время изыскивала способы от него избавиться. Вы достаточно меня знаете, чтобы предположить, будто я соглашусь оставаться простой зрительницей подобной беды. В моем характере достаточно твердости и мужества, а трудность задачи не в состоянии меня остановить. Я скоро поняла, что мне следует делать. Необходимо немедленно прервать это словоблудство и положить конец всяким дерзостям. Нужно снова взять в твердые руки управление вышедшим из рамок приличия поведением и кратчайшей дорогой вывести его на путь добродетели. Зло слишком глубоко пустило корни, чтобы можно было обойтись одними увещеваниями и выговорами. Молодые люди, привыкшие к самым предосудительным вольностям, не очень охотно возвращаются к здравому смыслу. Здесь необходимы самые решительные меры. И я твердо решила их применить, чтобы восстановить в своем доме подчинение и добрый порядок. К счастью, господь одарил меня не только правильным и твердым умом, но и снабдил мои кулаки достаточной полновесностью: к этому их свойству я и решила прибегнуть, чтобы положить начало реформам теми средствами, которые казались мне и полезными и необходимыми. Когда я пришла к этому решению, мне уже не терпелось взяться скорее за дело. Мне очень хотелось, мой дорогой Вердло, чтобы Вы были здесь в тот день, когда я начала применение метода, который твердо решила провести в жизнь, и когда, от погреба до чердака, раздались две первые великолепные пощечины, какими я наградила своих юных повес. Первым великолепным следствием этих пощечин было то, что они доставили мне бесконечное удовлетворение и полнейшее освобождение от забот. Это удовольствие было удвоено впечатлением, которое произвели на виновных звучные доказательства моего авторитета. Я никогда не видела ничего более забавного, чем гримасы моих шалопаев, когда, бросая вызов своими насмешками и пышными итальянскими плюмажами, они ощутили на своей щеке самую великолепную на свете оплеуху. Все это было похоже на чудо, которое и сейчас еще заставляет меня смеяться. Блистательное зубоскальство сменилось состоянием тупого изумления. Мои бездельники сразу же поняли, что время фатовства миновало. Кто мог быть более смущен и сконфужен, чем мои олухи, обменявшиеся взглядом, потирающие щеку и опустившие голову в ожидании грозы. Они были так растеряны и так смущены, что я оставила их на этот раз вполне удовлетворенная только что проделанным мною опытом. Отныне у меня в руках было верное средство к достижению моей цели: теперь я была уверена, что в состоянии привести своих бездельников к добродетели. Я не стану, дорогой брат, утруждать Ваше внимание тем, что происходило в эту неделю оплеух, в этот месяц пощечин. Их приходилось рассыпать направо и налево, как в лучших фарсах наших итальянских комедиантов или на ярмарочных подмостках, и я достигла в этом искусстве необычайной ловкости. Должна сознаться, мое удовлетворение превзошло всякие ожидания. День ото дня я с удивлением следила за теми успехами, которых удалось достигнуть. Куда только девались взгляды исподтишка и неуместные перешептывания, дерзкая манера держать себя, разговоры, полные грязных намеков, итальянские словечки, песенные куплеты? Возвращались понемногу скромность, повиновение, порядочное поведение и благопристойность. Говорят тихо и мало. После обеда, подчиненного строгому режиму, удаляются в свою комнату, где ожидает какая-нибудь полезная работа. Никакого товарищества. Никаких развлечений. Благочестивое и разумное чтение. Время от времени прогулка в Ботаническом саду. Правильный режим бодрствования и сна. Словом, все, что полагается выполнять порядочным людям. Иногда, вечерами, партия в бирюльки, которые Вы так любите и все тайны которых Вы объяснили этим повесам во время их пребывания в Эспиньоле. Вот счастливый результат моих начинаний. Я не оставлю их и впредь, пока не буду убеждена, что в этих бездельниках не сохранилось и намека на то горестное распутство, в которое повергла их пагубная снисходительность г-на де Морамбера.

Не думайте, однако, что я способна довести до крайности свою строгость, которая рисковала бы в таком случае стать неуместной. Вы прекрасно знаете, что я ни в какой степени не являюсь врагом некоторых удовольствий, полезных для здоровья и самочувствия молодых людей, а также и взрослых мужчин. Я не отказываюсь признавать то, чего требует природа, и вовсе не желаю, чтобы мои сыновья жили как какие-нибудь отшельники. Я отношусь с уважением ко всем потребностям чувств, и г-н де Морамбер в этом отношении не мог бы на меня пожаловаться. Я даже была слишком снисходительной к увлечениям этого несчастного Шомюзи. Есть темпераменты — а он был одним из них — настолько требовательные, что им многое приходится прощать. И в особенности нельзя переносить тяжесть их ошибок на тех невинных, которые являются следствием подобных заблуждений. Разве не служит этому доказательством то обращение, которое я применяла к дочери г-на де Шомюзи, и все, что я для нее сделала? Впрочем, я не раскаиваюсь в том, что мне пришла в голову счастливая мысль отправить ее в Эспиньоль, так как благодаря этому не произошло ничего досадного.