Президент Фу Манчи - Сакс Ромер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты пьяная свинья! — прогремел Харвей Брэгг. — Вот кто ты! Пьяная свинья! Ты весь день заливал глаза. И теперь плетешь небылицы, чтобы оправдаться. Марш к машинам! Мы уже опаздываем!
— Мне не нравятся твои слова, — яростно проговорил Герман Гроссет. — Они безосновательны и несправедливы.
— Справедливы — несправедливы! — выкрикнул Брэгг. — Займись своей работой. А я займусь своей.
Спустя две минуты три мощных автомобиля пронеслись по Парк-авеню в сторону Карнеги-холла. В первой машине сидели четыре вооруженных телохранителя, во второй — Харвей Брэгг и Сальвалетти, а в третьей — еще три телохранителя и Герман Гроссет.
Синяя Борода находился под надежной охраной.
2Во временном офисе Найланда Смита наступило молчание, полное невысказанных мыслей.
Морис Норберт только что перестал говорить и, улыбаясь, переводил взгляд с одного лица на другое. Найланд Смит сидел на краю стола, обхватив худыми смуглыми руками поднятое колено, и пристально смотрел на молодого человека. Сара Лэкин тоже смотрела на него неподвижным, серьезным взглядом.
Незадолго до этого к ним присоединился сенатор Локли — один из наиболее преданных приверженцев Орвина Прескотта, — и его добродушное румяное лицо выражало сейчас крайнее удивление и сомнение. Тишину нарушил Найланд Смит.
— В вашей истории, мистер Норберт, есть несколько странных моментов — но в настоящее время мы не имеем возможности проверить факты. Если мы правильно поняли, доктор Прескотт связался с вами по телефону приблизительно в то же время, что и с мисс Лэкин, и дал вам определенные инструкции, которые вы выполнили. Согласно инструкциям, вы встретили в указанном месте автомобиль, на котором вас отвезли в некую неизвестную вам клинику, где доктор Прескотт проходил курс лечения у некоего неизвестного вам врача.
— Именно так.
Морис Норберт продолжал улыбаться.
— Доктор приказал вам взять его одежду и прочие вещи. Надо полагать, он пришел к какому-то соглашению с похитителями и собирался появиться в Карнеги-холле сегодня вечером.
— Именно так, — повторил Морис Норберт.
Сара Лэкин пристально смотрела на молодого человека, но ничего не говорила. Сенатор Локли откашлялся и заявил:
— Я не понимаю, почему вы покинули Орвина, едва найдя его. Думаю, даже сейчас у нас не может быть уверенности в том, что он приедет.
— Это один из странных моментов, о которых я упомянул… — Найланд Смит встал и принялся расхаживать взад-вперед по офису. Потом вдруг резко обернулся к Норберту. — Я не совсем понимаю вашу роль в этой истории. И, полагаю… — Он бросил взгляд в сторону. — Полагаю, мисс Лэкин разделяет мои сомнения.
— Да, разделяю, — глубоким, спокойным голосом подтвердила Сара Лэкин.
— Извините, конечно, — Норберт поклонился в сторону мисс Лэкин. — Но сегодня все, безусловно, крайне возбуждены и устали. Возможно, завтра факты приобретут иную окраску. Но уверяю вас всех: доктор Прескотт скоро будет здесь. — Он взглянул на часы. — В действительности я должен спуститься вниз и встретить его. Прошу вас сделать все, о чем я просил. Сенатор, не присоединитесь ли ко мне? Доктор Прескотт изъявил желание, чтобы мы находились рядом с ним на помосте.
Сенатор Локли перевел беспомощный взгляд с Сары Лэкин на Найланда Смита и вышел за Норбертом из офиса.
— Как долго он служит у доктора Прескотта? — резко спросил Смит, когда дверь закрылась.
— Морис Норберт служит у моего кузена больше года.
— Хэпберн сейчас поднимает материалы на него. Это оказалось делом довольно хлопотным, но завтра мы будем знать все детали его биографии.
В это мгновение дверь снова распахнулась, и в офис вошел аббат Тернового Венца в облачении простого священника!
За его левым плечом виднелось бородатое лицо Марка Хэпберна. Найланд Смит буквально прыгнул вперед и вскричал:
— Сэр Патрик Донегаль! Славу Богу, вы здесь — целый и невредимый!
Марк Хэпберн вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
— Мое путешествие в город, мистер Смит, — спокойно ответил аббат, — доказало, что я подвергался определенной опасности. — Он улыбнулся и пожал протянутую руку. — Но я предупреждал вас, что меня трудно удержать взаперти. В этот решающий для страны момент я счел своим долгом присутствовать здесь лично.
— Одна из наших патрульных машин, — сухо сказал Хэпберн, — подобрала аббата двадцать минут назад и доставила сюда под охраной. Хочу заметить, что охрана была совершенно необходима.
— Это действительно так, — согласился аббат. — Угрожающего вида компания в «кадиллаке» преследовала меня на протяжении последних нескольких миль. Но… — Он перестал улыбаться. — Я достиг своей цели. Если практически я продолжаю находиться под арестом, то настаиваю тем не менее на одной вещи, мистер Смит!.. В случае, если мой друг Орвин Прескотт не появится здесь, позвольте мне выступить против Харвея Брэгга сегодня.
Снизу донесся гул, подобный рокоту наступающей бури. Марк Хэпберн кивнул Найланду Смиту и вышел. Сара Лэкин встала с кресла, наконец-то проявляя первые за весь вечер признаки волнения. Смит прошел к двери и выглянул в коридор.
Гул нарастал — тысячи голосов восторженно приветствовали чье-то появление, заглушая музыку военного оркестра. Марк Хэпберн бегом возвратился назад.
— Доктор Прескотт на помосте! — выкрикнул он с несвойственным ему возбуждением. — Только что прибыл Харвей Брэгг!
3Знаменитые дебаты, вошедшие в анналы американской истории, состоялись в атмосфере крайнего возбуждения, какой не помнил никто из присутствующих. Впоследствии многие вспомнили некоторые странные особенности дебатов: например, то, что Харвей Брэгг читал текст по бумажке, хотя обычно говорил экспромтом (и если был в ударе — многие часы подряд). Кроме того, он часто поглядывал в сторону своего секретаря Сальвалетти, который как будто порой подсказывал ему.
Невидимый для публики сэр Патрик Донегаль следил за словесной дуэлью политических соперников. Не в силах теперь вмешаться в ход событий, он — как и все присутствующие в зале — очень скоро понял, что Орвин Прескотт потерпел поражение.
С точки зрения ораторского искусства выступление доктора, возможно, было лучшим за всю его карьеру: его красивый, благозвучный голос и образованность производили весьма выгодное впечатление по сравнению с грубым ревом и прискорбным историческим невежеством оппонента. Но почти каждым своим высказыванием доктор играл на руку Харвею Брэггу; он попадал в ловушки, которых избежал бы и ребенок. С достоинством и уверенностью, блестящим литературным языком он делал заявления, которые даже самый благорасположенный критик счел бы идиотскими.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});