Жуков. Портрет на фоне эпохи - Лаша Отхмезури

Гражданская война содержала также зерна того спора, который в 1924–1931 годах вели Свечин и Тухачевский. Первый предостерегал от принятия основывавшейся на опыте Гражданской войны чисто наступательной доктрины, направленной на быстрый разгром противника; он полагал, что, благодаря исключительно благоприятным возможностям СССР для обороны, стране выгоднее навязать сильному неприятелю войну на истощение, постепенно отмобилизовывая промышленность. Тухачевский же придерживался диаметрально противоположных взглядов. Германское вторжение 1941 года покажет, что Красная армия не была ни свечинской, ни тухачевской, то есть не была готова ни к обороне, ни к наступлению. Она была сталинской – дезорганизованной, затерроризированной и до крайности закостеневшей. Продолжение боевых действий, начиная с 1942 года, подтвердит правоту обоих теоретиков.

Как и все видные фигуры сталинской системы, будущий маршал Жуков будет искать в истории Гражданской войны примеры, которые окажутся непригодными для Второй мировой войны. Первым из них станет применение мер устрашения для удержания солдата на позициях. В отличие от своей предшественницы – царской армии – РККА использовала террор в очень широких масштабах. Ни одна другая армия в XX веке, в том числе и гитлеровская, не расстреляла столько своих солдат. По данным историка И. Кораблева[116], первый расстрел отказавшихся подчиняться 20 красноармейцев имел место 29 августа 1918 года под Свияжском. Он был произведен в соответствии с приказом Троцкого. Молодой комиссар Эдуард Дуне так рассказывал о своем прибытии в Нижегородскую дивизию, сформированную из крестьян, которые массово сдавались белым: «Один полк не сдался в плен только потому, что был отправлен на усиление соседней дивизии. Но, узнав, что их родная дивизия сдалась, полк тоже начал бузить. Бойцы устроили митинг под лозунгами: «Долой войну, даешь мир!» По приказу нового комполка бойцы построились, но отказались занимать боевые позиции. Когда уговоры не помогли, полк был окружен батальоном матросов, построен с командирами во главе и разоружен. Без винтовок, под дулами направленных на них пулеметов, люди по-прежнему отказывались идти на позиции. Потом некоторые все-таки согласились. Наконец, полк был разделен на две части, и в той, что упорствовала в своем отказе, командир приказал взять каждого десятого. Как только выбранный выходил из строя, его немедленно расстреливали на глазах у всех. Это продолжалось до тех пор, пока полк не принял новую резолюцию: идти на фронт»[117].

Такая жестокость к проявляющим неповиновение солдатам и во время Гражданской войны, и в войну 1941–1945 годов объяснялась, с одной стороны, трудностями комплектования армии, а с другой – отсутствием политического и идеологического единства в народе. Широкие слои общества оставались настроенными антибольшевистски и мечтали о падении режима. Массовая сдача в плен, проявления паники, дезертирства, пьянства, отказы от выполнения приказа, членовредительство были бичом Красной армии в 1919–1920 и в 1941–1942 годах. В октябре 1920 года взбунтовалась даже гордость РККА – Первая конная. Бунт сопровождался отвратительными сценами: «В Овече красноармейцы изнасиловали почти всех женщин… В Вахнове было сожжено восемнадцать домов, двадцать человек убиты, женщин насиловали прямо на улице, на глазах населения, а самых молодых увели в эшелоны как сексуальных рабынь»[118].

Был ли Жуков свидетелем подобных сцен? Нам это неизвестно. Но можно догадываться, что он о них, по крайней мере, слышал. Не мог он не знать и приказа Троцкого от 30 сентября 1918 года относительно военспецов: «Пусть же перебежчики знают, что они одновременно предают и свои собственные семьи: отцов, матерей, сестер, братьев, жен и детей. Приказываю штабам всех армий Республики, а равно окружным комиссарам представить по телеграфу члену Реввоенсовета Аралову списки всех перебежавших во вражеский стан лиц командного состава со всеми необходимыми сведениями об их семейном положении. На т. Аралова возлагаю принятие. необходимых мер по задержанию семейств перебежчиков и предателей»[119]. Этот приказ он вспомнит осенью 1941 года в Ленинграде, издавая свой, почти повторяющий этот по смыслу.

В том же духе был выдержан изданный 31 мая 1919 года Советом обороны под председательством Ленина декрет о мобилизации советских служащих: «Мобилизованные отвечают по круговой поруке друг за друга, и их семьи считаются заложниками в случае перехода на сторону неприятеля или дезертирства или невыполнения данных заданий»[120].

Тот же Троцкий 24 ноября 1918 года направит следующий приказ Южному фронту:

«1. Всякий негодяй, который будет подговаривать к отступлению, дезертирству, невыполнению боевого приказа, будет РАССТРЕЛЯН.

2. Всякий солдат Красной Армии, который самовольно покинет боевой пост, будет РАССТРЕЛЯН.

3. Всякий солдат, который бросит винтовку или продаст часть обмундирования, будет РАССТРЕЛЯН.

4. Во всякой прифронтовой полосе распределены заградительные отряды для ловли дезертиров. Всякий солдат, который попытается оказать этим отрядам сопротивление, должен быть РАССТРЕЛЯН на месте»[121].

Даже заградительные отряды, создание которых ошибочно приписывается Сталину, появились уже в годы Гражданской войны, что подтверждает приказ от 5 декабря 1918 года Совета рабоче-крестьянской обороны, предписывавший командиру бригады, что в случае отступления с позиции резервный батальон должен принять все меры к восстановлению положения, применяя против своих же бойцов массированный пулеметный огонь: сначала предупредительный, затем огонь на поражение»[122]. В этом Жуков нашел готовые рецепты, которые он будет широко применять в 1941 году. И не он один.

Трагедия Гражданской войны стала прототипом, матрицей для другой, еще более масштабной трагедии, каковой станет Великая Отечественная война, как советские люди назвали свою войну против Третьего рейха. В обоих случаях власть с первого дня организовала тотальную войну в гораздо более страшном и полном значении этого выражения, чем то, что вложил в него Геббельс, выступая в берлинском Дворце спорта в феврале 1943 года. Экономика была практически полностью поставлена на службу войне, невзирая на лишения, от которых из-за этого страдало гражданское население. В отношении последнего террор и принуждение сочетались с пропагандой и убеждением, осуществлявшимися различными партийными структурами. Никаких слабостей, никаких полумер: все для нужд войны. Жуков полностью проникся этой истиной – которая лучше всего прочего объясняет советскую победу в 1945 году.