Имперские войны: Цена Империи. Легион против Империи - Александр Мазин

Весть о скором отцовстве Коршунов, к своему собственному удивлению, воспринял совершенно равнодушно. Но договорился с Крикшей, чтобы тот нанял задорого греческого лекаря и организовал его доставку в гревтунгский бург. Готы, конечно, – нация здоровая, но лучше подстраховаться. Уж больно условия там антисанитарные. Позаботился, одним словом. Хотя для Коршунова и Рагнасвинта, и все его готское «семейство» отошли на задний план, в прошлое. А он смотрел в будущее. А в будущем был Рим. Колизеи, дворцы, театры… на этом фоне готские избы с куском кожи вместо дверей смотрелись жалко.

Коршунов прошел в носовую часть судна – там пронзительный голос флейты, задававшей ритм гребцам, не так резал уши – и уселся на край палубы (у триремы только на самом носу было некое подобие фальшборта), свесил ноги и долго смотрел на спокойное море, ни о чем не думая.

Спустя некоторое время рядом устроился Агилмунд. Тоже молчал и смотрел. Такие, как он, умеют молчать, если слова не нужны. Коршунов раньше этого не умел. Ему казалось, что общаться – значит что-то делать вместе, разговаривать… не умел, но здесь научился. У готов.

Из молчания родились другие мысли.

Зачем он куда-то плывет? Разве ему плохо было в Херсонесе? В своем поместье, с Настей… Херсонес – это уже не хижины с блохами. Это нормальные каменные дома, стеклянная посуда, гимнастические площадки, бани, культурное общество. Хочешь – с греческим философом пообщайся, хочешь – с иудейским…

Тут Коршунов усмехнулся, потому что виденные им иудейские теологи, на его взгляд, мало отличались от греков. И даже имена носили греческие. Вот христиан в Херсонесе было совсем мало… а надоест умствовать, можно выпить винца с «соплеменными» боранами, на мечах попрактиковаться…

Приличное общество, где тебя уважают, теплое море, превосходное вино (о кухне даже лучше не вспоминать, учитывая, чем он питался последнюю неделю), любимая женщина… А кони! Это ж какой кайф – ехать верхом ранним утром по тропе, оплетающей гору, и увидеть вдруг, над собой, над зеленым склоном, ослепительно белое здание языческого храма.

«А я, дурак, поперся куда-то через море, по своим дилетантским выкладкам, в неизвестность, зато с оравой свирепых варваров – воевать с Римом!» – Коршунов хмыкнул.

Ну разве не глупость? Воевать с римлянами, которых Коршунов видел в бою. Правда, и победил, но ведь исключительно числом, а не умением. Ну ладно, может, и на этот раз обойдется. Но променять нежность Насти, изысканную пищу, чистую постель – на походную баланду, пот, зуд, пыль, нервотрепку (кто знает, что будет завтра) и – хуже того – кровь, вонь, боль… Почему?

На самом деле, Алексей знал – почему. Как там у Бродского, кажется… «А что гнало его в поход, вперед, как лошадь плеть? То, что гнало его в поход, искать огонь и смерть…» Страсть. То, что гнало Коршунова когда-то в горы. Страсть. Ну и еще – чисто мужское: поставил цель – добивайся. Поставил себе цель: урвать кусок Римской империи (плевать, что никогда ее не видел, плевать, что за этот кусок придется беспощадно драться) – добейся ее! Даже если это нерационально и неумно. Не важно. Отступить – значит перестать себя уважать. Взялся за гуж… Коршунов вздохнул.

– Что-то ты печален, Аласейа, – заметил Агилмунд.

Сказал и замолчал. Продолжал смотреть на море.

Но так он это сказал, что печаль Коршунова сразу ушла. Не дело это: адмиралу проявлять слабость при подчиненных. Даже если этот подчиненный – старый, проверенный друг, родич, можно сказать, видевший Коршунова во всех видах и даже вытащивший его, считай, из выгребной ямы.

– Да вот, по женам своим заскучал, – после паузы, неспешно ответил Коршунов.

– Бывает, – тоже после паузы, солидно ответил Агилмунд. – А долго ль нам еще плыть, Аласейа?

– Дней десять.

На всякий случай Алексей прибавил несколько дней. По его прикидкам, они должны были увидеть берег примерно через неделю. Коршунов целил на город Одисс, во времена его рождения называвшийся Варной, город, по утверждениям информаторов, весьма богатый. Вдобавок Одисс был изрядно удален от Данубия, и, следовательно, его обитатели должны быть более беспечны, чем жители придунайских территорий. Кроме того, как ему говорили, правый берег великой реки, разделявшей Рим и варваров, находился под постоянным контролем пограничных легионов, которые, как ему опять-таки говорили, передвигались с невероятной быстротой. Разумеется, в Одиссе тоже имелся гарнизон и крепость. Но Коршунов рассчитывал проделать с ним тот же финт, что и с Питиундом. Ввести в гавань трирему, высадить десант, ворваться в город и держаться до подхода основных сил. Ну а если за крепостную стену прорваться не удастся – тоже неплохо. Вокруг – богатые земли, виллы, храмы (мести языческих богов он, разумеется, не опасался) и прочие «достопримечательности». Быстро пройтись по окрестностям, загрузиться на корабли, запастись водой и пищей – и опять уйти в открытое море. И пусть римские боевые корабли, если таковые окажутся поблизости, рыщут вдоль берега, выискивая врага. А даже если они, наплевав на традиции, станут искать их в открытом море – нехай ищут. Не те здесь средства обнаружения, чтобы из этого вышел толк. Короче, уйти в море, а затем так же внезапно появиться у города Месемврии. Затем Халкедон, Гераклея, Синопа и так далее. Пройтись по десятку городов, разворошить муравейник, а затем, набив до отказа трюмы, тоже открытым морем, проскочить к Боспору. Отправить домой гепидов, боранов и прочие «вспомогательные войска», разгрузить свою долю добычи, что можно – превратить в золото, остальное добро отправить частью в Херсон, частью – дальше, по Днепру – родичам, а самим, сушей, пройтись по краю Боспорского царства: поддержать партию Фарсанза, а заодно и долю ему отдать. Пусть видит, что Аласейа слово держит. И наказать Фарсанзу: пусть позаботится о кораблях. В следующем году Коршунову понадобится не двадцать восемь кораблей, а вдесятеро больше.

Вот такие наполеоновские планы строил Алексей Викторович Коршунов, сидя на краю палубы римской триремы, глядя на спокойное море.

Но планам этим не суждено было сбыться. Прошло два дня – и Алексей в этом убедился. Хорошо хоть он не стал никого посвящать в свои стратегические проекты. Ой как было бы стыдно!

Глава четвертая,

в которой скифская эскадра сталкивается с римлянами, а Алексей Коршунов узнает, что штурман из него никудышный

Утром они увидели берег. Увидели все, а не наблюдатель на верхушке мачты, который, кстати, еще и вскарабкаться наверх не успел. Серая туманная полоска над темной синевой моря. Берег. А между берегом и их флотилией – корабли. Четыре крохотных кораблика, почти неподвижных, потому что утро было совсем безветренное. Ёш твою двадцать!

«Если это боевые корабли, то мы попали!» – подумал Коршунов. Придется драться. И не факт, что его флотилия окажется в выигрыше. Конечно, у него теперь тоже есть трирема, да и три боспорских корабля, таких же узких, боевых, оснащенных таранами, – это тоже сила, хотя в сравнении с триремой они – как собаки рядом с лошадью. Но от остальных судов, даже боспорских, и вовсе проку нет. Так, емкости для перевозки груза. Зато суммарный экипаж у них – пять тысяч клинков. Ладно, где наша не пропадала…

Коршунов поднес к глазу монокуляр. Теперь он мог разглядеть противника поподробнее… но тоже ничего определенного. Ну корабли и корабли. Один поменьше, три – побольше.

– Можно мне? – застенчиво попросил бородатый боспорец-кормчий.

Он робел перед «великим Аласейей» и еще больше – перед волшебным устройством.

– Взгляни, – разрешил Коршунов.

Боспорец взял монокуляр. Смотрел минуты две, потом возвратил прибор Алексею.

– Ну? – требовательно спросил тот.

– Великое чудо! – благоговейно произнес боспорец.

– Сам знаю. О кораблях можешь что-то сказать?

– О кораблях? – Боспорец неохотно вернулся к прозе жизни. – Могу, мой господин. Три «торговца», больших, и один – военный: бирема или трирема, но скорее бирема. Еще я на берег смотрел, но не признал. Я дальше Истрии не ходил.

– Ничего, – сказал Коршунов. – Скоро узнаем, скоро мы все узнаем! – Он хищно улыбнулся. – Агилмунд! Где Агилмунд?

– Я тут, вождь!

– Командуй парням: всем на весла! Но парус не спускать и особо не торопиться. Тем, кто на верхнем ярусе, скажи, чтоб римские шлемы надели для маскировки. И дай знать на боспорские боевые, чтобы шли за нами!

– Добыча? – Глаза гревтунга алчно блеснули.

– Три римских торгаша! Правда, с ними один боевой, но мы с ним справимся, я уверен!

Последнюю фразу он договаривал уже пустому месту. Агилмунд исчез. Зато на корме тут же раздался его зычный бас. А на триреме все пришло в движение. Десяти минут не прошло, как на корме сипло хрюкнула флейта – и все сто шестьдесят два весла разом опустились в воду. И трирема пошла…

Они не торопились. Коршунов предпочитал до времени не показывать себя врагом. Он изрядно погонял свой экипаж в Херсонесе, но все же его ребята недостаточно опытны, чтобы на равных схватиться с настоящими моряками. И вообще он не собирался рисковать ни своими людьми, ни кораблем. С ходу отправить на дно боевой корабль римлян, а уж с «купцами» проблем не будет.