Меж двух миров - Нандор Фодор

Не пришли в восторг от появления в доме невидимого «волшебника» и Вебстеры из Рэйкис-Фарм в Беверли, Англия. Судьба не предоставила им особенно уж большого выбора мирских удовольствий, но поселившийся в доме кудесник явно вознамерился лишить эту многодетную семью последней радости — хлеба.

Если верить статье в «Дэйли экспресс», перепечатанной 24 октября 1903 года журналом «Лайт», ферма давно уже относилась к числу «обитаемых». По ночам здесь то и дело раздавались странные шумы, шаги и таинственные песнопения. Но хуже всего — начиная с первой недели марта 1903 года в доме стал крошиться и исчезать хлеб. Мыши и крысы явно были тут ни при чём: хозяева предпринимали все меры предосторожности — прятали буханки в закрытые сковороды, обставляли их мышеловками, усыпали пол мукой и наглухо запирали все двери, однако хлеб продолжал исчезать.

Взявшись за пироги, миссис Вебстер вздохнула с облегчением: выпечка, оставленная рядом с поражёнными буханками, осталась нетронутой. Но сожрав весь хлеб до последней крошки, Хлебный домовой принялся и за неё! Процесс прекращался в ту же секунду, как только булки оказывались за стенами дома. Домовой был явно привязан — либо к строению, либо к семье.

В истории магии пожирание невидимкой съедобных и несъедобных веществ — не новость. Выдающийся парапсихолог древности по имени Ибн-Халдон, умерший в должности главного судьи Каира (1406 год н. э.), рассказывал в предисловии к своей «Универсальной истории», что в Индии находились умельцы, которым достаточно было лишь указать на человека пальцем, чтобы тот рухнул замертво. Впоследствии оказывалось, что у мертвеца начисто отсутствует сердце.

Весьма характерна и история, рассказанная отцом Лабатом в «Nouveaux Voyages aux Isles d’Amérique», главная героиня которой, чернокожая колдунья, попавшая на борт корабля графа Геннеса, направлявшегося в 1696 году к берегам французских колоний, способна была «выесть» сердце или печень у любого из своих соотечественников. Корабельный хирург несколько раз хлестнул женщину концом верёвки, после чего её привязали к орудийному стволу и жестоко выпороли.

Колдунья объявила: жестокость эта дорого обойдётся врачу. Два дня спустя тот скончался в страшных муках. При вскрытии выяснилось, что его сердце и печень сухи, как пергамент. Капитан тут же пообещал колдунье отправить её на родину, заручившись обещанием никому больше не причинять вреда. «Дабы произвести на офицера впечатление, — продолжает Лабат, — колдунья спросила, нет ли на корабле фруктов или чего-нибудь в этом роде. Тот ответил, что есть несколько дынь. «Покажи мне их, — сказала она, — и, не притрагиваясь к ним, я обещаю съесть их в течение суток». Капитан принял вызов и запер дыни в ящик на ключ.

Наутро, отомкнув замок, он, к своему удовлетворению, обнаружил их нетронутыми. Преждевременная радость эта, однако, сменилась удивлением, когда он решил приподнять одну из дынь. Плоды оказались пусты: от них осталась лишь высушенная, как пергамент, кожура. Корабль вынужден был развернуться и отправиться к берегу для пополнения провианта. Можно, конечно, подвергнуть сомнению этот невероятный рассказ, однако, согласитесь: наш невидимый современник с фермы Рэйкс — явно дальний родственник африканской колдуньи.

А вот ещё одна история: её оставил нам отец Синистрати из Амеро. Этот францисканский монах, преподававший богословие в монастыре Святого Распятия (Павия, Италия), умер в 1701 году.

Невероятные события, описанные им в книгах «Dеmoniality» и «Incubi and Succubi» (Париж, 1879), касаются происшествий с некой Иеронимой, «замужней дамой безупречного поведения». Следующий случай в описании отца Синистрати выглядит совсем как сказка «Тысяча и одной ночи».

«В день Св. Стефана муж Иеронимы созвал на ужин друзей-военных и, дабы ублажить гостей, приказал уставить стол обильными яствами. Пока все мыли руки, вожделея занять свои места, стол из столовой внезапно исчез: тарелки, блюдца, кастрюльки, глиняная посуда вместе с кувшинами, бутылками и стаканами — вся кухонная утварь пропала бесследно.

Можно представить себе изумление остолбеневших гостей, коих числом было восемь! Находившийся среди них испанский пехотный капитан обратился к товарищам со следующими словами: «Не пугайтесь. Стол стоит там, где стоял. Это, должно быть, всего лишь, фокус. Глядите, сейчас я его нащупаю…» — после чего прошествовал по комнате, растопырив руки в надежде ухватить невидимое. Совершив несколько тщетных круговых обходов и уловив при этом один только воздух, капитан признал свою ошибку и подвергся всеобщему осмеянию. Поскольку пришло время ужина, каждый из гостей взял свой плащ, дабы отбыть к себе домой. Вместе с мужем Иеронимы, решившим, отдавая дань уважения, проводить гостей, они достигли парадной двери, как вдруг в столовой раздался необычайный шум. Все остановились, пожелав узнать причину оного.

Появился слуга и объявил: кухня завалена новой посудой и блюдами, а стол вернулся на своё прежнее место. Вернувшись в столовую, гости остолбенели: стол был накрыт скатертью с салфетками, солонками и многочисленными подносами, не принадлежавшими этому дому. Еда тоже явно была приготовлена не здесь.

Вдоль стен комнаты в идеальном порядке выстроились хрустальные, серебряные и золотые кубки, а также разнообразные амфоры, графины и чаши. Все они наполнены были заморскими винами — критскими, канарскими, рейнскими и так далее. Вся кухня была заставлена обилием диковинных блюд, каковых прежде здесь и не видывали.

Некоторое время гости стояли в замешательстве, не зная, можно ли пробовать эту пищу, однако, подгоняемые робким взаимным примером, вскоре расселись и вкусили яств, которые оказались необыкновенно вкусными. Завершив трапезу, все расселись вокруг камина, как требовали того погодные условия. Внезапно стол с остатками пищи исчез и на его месте появился прежний, накрытый знакомой скатертью и местными блюдами. Гости, в достаточной степени утолившие голод, даже не притронулись к еде, из чего неоспоримо следует, что заморские кушанья были реальны и не являлись плодом фантазии».

Иерониму, «замужнюю даму безупречного поведения», давно уж преследовал демон, так что отец Синистрати этот фокус отнёс на его счёт. Ну а вы, дорогой читатель, кого предпочли бы иметь в доме — злого демона, накрывающего сказочный стол, или доброго домового, поедающего последний ваш хлеб?

«Живая машина» преподобного Джона Мюррея Спиэра

Идея поиска «принципа жизни» и контроля над ним давно уже вертится в самых смелых умах человечества. Но вряд ли найдётся в истории индивидуум, который двинулся бы к осуществлению её более странным путём, чем это сделал преподобный Джон Мюррей Спиэр, создатель «электрического младенца» и основатель движения «нового моторизма».

История эта, долгие годы остававшаяся погребённой в анналах американского спиритизма, представляет немалый интерес и заслуживает того, чтобы к ней вернуться — хотя бы в свете последних утверждений последователей Спиэра о том, что тот был «последним Божьим гением на земле», призванным «революционизировать общественное сознание» и «наполнить новой энергией материю — живую и мёртвую».

Мысль о создании «живой машины» — своеобразного гибрида гомункулуса с вечным двигателем — зародилась у знаменитого пастора-универсалиста Джона Мюррея Спиэра около ста лет тому назад. Стоит заметить, что первую часть своего имени наш герой заимствовал у Джона Мюррея, основателя универсализма. Более того, до самой своей смерти он утверждал, что постоянно пользуется подсказками своего покойного учителя с того света.

Открытие электричества произвело на Спиэра необычайное впечатление. Человек, подверженный суевериям и от науки безнадёжно далёкий, он тут же приступил к очень странным экспериментам с батареями из меди и цинка, всерьёз полагая, что если облепить ими, как панцирем, тело медиума, то можно будет сразу же сделать массу чудесных открытий. Идея эта настолько завладела разумом Спиэра, что он стал проявлять симптомы личностной диссоциации, а именно — с помощью «духов» предрекать самому себе величайшие открытия на этом совершенно новом пути научного исследования.

Постепенно мечты преподобного Спиэра стали приобретать конкретные очертания. Первым делом новоявленному Франкенштейну понадобилась своя Мэри. Он обрёл её в лице миссис Саманты Меттлер, жены бостонского врача, несомненно, обладавшей определёнными медиумическими способностями. Однажды, впав при ней в одно из своих «высших состояний», Спиэр произнёс буквально следующее: «Ах, как всё-таки горячо, постоянно и повсеместно миссис Меттлер любима всеми! Как прекрасно влияние, оказываемое ею на окружающий мир! Где бы ни находилась она, все тянутся к ней. Она обладает необычайной притягательной силой. Друзья испытывают к ней симпатию, которая поистине безгранична, и не существует такого подвига, на который не решились бы они ради того лишь, чтобы возблагодарить её за присутствие. Удивительное влияние этой женщины на окружающих божественно, но природа его не только религиозна — не каждому дано понять его практический смысл. Влияние её — чудесный компост (почему именно этому сельскохозяйственному термину отдал предпочтение Спиэр, остаётся догадываться), все элементы которого смешаны и переплетены, что обеспечивает этой женщине сильное и весьма прилипчивое воздействие. Сей медиум (здесь уже Спиэр говорит о себе) призван высшими силами к тому, чтобы мудро проинструктировать эту женщину в отношении её истинного предназначения. Ей предстоит новая прекрасная миссия, истинный смысл которой будет открыт завтра, в десять часов утра. Пусть в назначенный час эта женщина пребывает в состоянии полного умиротворения».