Золотая валькирия - Айрис Джоансен

– Ничего подобного, – задыхающимся голосом возразил Ланс. – Я уверен, что это самое умное из всего, что я сделал с тех пор, как увидел тебя в первый раз. Должно быть, я совсем обезумел, если не попробовал проделать это раньше! Мы же с тобой знаем, что оба хотели именно этого с момента нашей встречи. Разве не так. Медок?

Хани медленно кивнула.

– Да, – негромко ответила она.

Какой смысл лгать ему и себе? Она действительно хотела его. Эта простая истина открылась ей со всей очевидностью только сейчас – после того, как Ланс облек ее в слова, – но подсознательно Хани действительно знала это с самого начала. Она долго гнала от себя подобные мысли – очевидно, потому, что никогда и никого по-настоящему не хотела до тех пор, пока на ее горизонте не появился этот бесшабашный, насмешливый, рыжий Скарамуш. Но теперь сама природа пришла ей на помощь, и пробудившиеся инстинкты заявили о себе ясно и недвусмысленно. Хани поняла, что все решила для себя уже в тот первый вечер, когда они возвращались из бара в такси, и вернуться к прошлому было невозможно, даже если бы она этого захотела.

Ланс протяжно вздохнул и улыбнулся ей с таким теплом и любовью, что у Хани перехватило дыхание.

– Ты не пожалеешь. Медок. Обещаю, ты получишь настоящее удовольствие.

– Я знаю, – нежно откликнулась она.

Уже сейчас для нее было удовольствием все, что он ни делал. Даже просто смотреть на Ланса было радостно, и Хани знала, что теперь так будет всегда! – Надеюсь, что и я тебя не разочарую…

– Ты? Разочаруешь меня?! – Ланс нежно провел рукой по ее щеке. – Да я теряю рассудок при одном взгляде на тебя!

Его большой палец нежно прикоснулся к остроконечной башенке, венчающей крутой холм ее груди, и Хани почувствовала, как желание пронзило все тело, словно разряд электрического тока. Тем временем Ланс, продолжая ласкать ее грудь, провел другой ладонью по ее шелковистому, мягкому животу, огибая по широкой дуге неглубокую пупочную впадину.

– Ты похожа на чистый холст, ожидающий первого прикосновения кисти, – прошептал он. – Прикосновения, которое оживит его…

Его губы двинулись вниз вслед за рукой, оставляя на пути цепочку легких возбуждающих поцелуев. Один раз он, играя, захватил зубами ее кожу, и Хани едва не задохнулась от восторга.

– Я хочу написать твой портрет в пурпурных тонах страсти! – шептал Ланс, слегка раздвигая ей бедра. – Пурпур страсти в золотой раме совершенства…

Его руки осторожно коснулись ее сокровенной тайны, и Хани невольно ахнула – такими изысканными и сладостными были неведомые ей прежде ощущения. Ланс быстро поднял голову и, убедившись, что все в порядке, с любовью улыбнулся ей.

– А когда после всего ты уснешь в моих объятиях, ты будешь мягко мерцать темно-розовым светом счастья…

Его руки сдвинулись еще на дюйм – еще ниже, еще глубже, – и Хани застонала от восторга, подхваченная жаркой пенной волной невероятного, небывалого блаженства.

– Ты позволишь мне раскрасить твой портрет всеми красками любви, Медок?

– О да! Да!!! – воскликнула Хани, которой казалось, будто ее тело сжигают изнутри языки раскаленного пламени. – Да, Ланс, прошу тебя!..

Раздвинув ее бедра еще сильней, Ланс приподнялся на руках и оказался между ними, а потом наклонился и приник к губам Хани долгим сладким поцелуем.

– Прости, я не могу больше терпеть, – пробормотал он, задыхаясь. – Я ждал тебя слишком долго – целую вечность.

– Тогда не жди больше, – шепнула Хани, слегка приоткрывая губы и подставляя их Лансу.

Его язык проник между ними, и Хани не сдержала гортанного, горлового звука; ее язык отозвался на это действо с такой неистовой страстью, какой она в себе никак не ожидала.

Не переставая целовать, мять ее губы своими губами, Ланс сделал быстрое атакующее движение бедрами, и Хани приглушенно вскрикнула. На мгновение Ланс замер; когда он взглянул на нее сверху вниз, его застывшее лицо выражало крайнее потрясение.

– Медок, ты?.. – пробормотал он ошеломленно.

– Неважно, – отозвалась Хани горячечным шепотом и впилась ногтями в его твердые плечи. Ее ощущения были непередаваемы: она одновременно чувствовала и гордость, и счастье, и дразнящую полноту, и трагическую незавершенность.

– Не останавливайся! – простонала она. – Только не останавливайся!..

– О Боже, Медок! – хрипло выдохнул Ланс. – Я не мог бы, даже если б захотел!

Его бедра снова задвигались – ритмично, мощно, и Хани чувствовала, что при каждом его движении по телу словно растекаются волны раскаленной лавы. Она корчилась в мучительной агонии желания, выбрасывала бедра навстречу его ударам, прижимала Ланса к себе и снова отталкивала, а ее пальцы скользили по его влажной от пота коже.

Все краски любви, которые он обещал показать ей, были здесь! Они проносились перед ее закрытыми глазами чередой ярких вспышек. С каждым рывком их напряженных тел, с каждым сокращением сведенных судорогой мускулов этот ослепительный, переливающийся всеми цветами радуги свет становился все ярче. Но Ланс продолжал нашептывать ей на ухо жаркие, полные любви слова, подстегивая ее, подбадривая, умоляя сделать последнее, самое важное усилие. Хани почти не различала его слов, но тело ее само откликнулось на эту бессвязную мольбу, взорвавшись таким ослепительным великолепием, которое можно увидеть только тогда, когда все краски, все тончайшие оттенки чувства лягут на холст любовного огня.

Потом они лежали утомленные в объятиях друг друга, прислушиваясь к отголоскам затихающего любовного урагана. Голова Хани удобно расположилась на плече Ланса, а рука лежала на его широкой груди, чуть ниже сердца, ровное и частое биение которого наполняло ее чувством покоя и благодарности.

– Ты забыл кое о чем упомянуть, – пробормотала она. – Эта картина, которая у нас получилась… Я представляла ее несколько иначе. Ты ничего не сказал об алом цвете радости, которую испытываешь, когда даришь кому-то наслаждение, и об этом лавандово-лиловом блаженстве усталости…

Его губы легко скользнули по виску Хани.

– Я сам открыл для себя немало новых цветов и оттенков, – шепотом ответил Ланс, нежно проводя рукой по ее волосам. – И я даже не представлял себе, что такое чудо может существовать! Ты, оказывается, тоже талантливый художник, Хани Уинстон… – Его рука на мгновение замерла, прервав свое ласковое, осторожное движение. – Ты знаешь, ты меня просто потрясла… – добавил он странно изменившимся голосом.

– Я знаю, – ответила Хани. – Моя подруга Нэнси уверяет, что я – последняя на этой Земле двадцатичетырехлетняя девственница. Была… Я ничего не сказала тебе, потому что боялась, что это тебя оттолкнет. – Она слегка приподняла голову и тревожно поглядела ему в лицо. – Я не слишком тебя разочаровала?