Шаги по воде - Инна Бачинская

Легкий шорох заставил меня вздрогнуть. Он доносился сверху, и я задрала голову, пытаясь рассмотреть, что там. Под куполом, далеко в вышине, среди бледных фресок кругами вился белый голубь. Я, как зачарованная, смотрела на его движения и очень скоро поняла, что бедная птица не получает ни малейшего удовольствия от своего полета. Голубь не летал, а метался. Он стремился наружу – в его понятии это значило вверх. Он не догадывался, что нужно, наоборот, спуститься вниз и вылететь через раскрытую дверь, которая светила маяком во мраке. И никто не мог помочь, и не было выхода.

Утомившись, голубь сел на карниз. Мне казалось, он смотрит на меня.

– Спасибо, бабушка, – прошептала я. – Я поняла. Не буду виться кругами, буду искать дверь. Я постараюсь…

Выйдя из церкви, я медленно побрела домой, раздумывая о своей жизни, сделавшей внезапный крен. Чувство ожидания не покидало меня. Моя «сущность», выбившись из повиновения, выкидывала странные кульбиты, а мне оставалось только ждать с трепетом, что же будет дальше. В древних глубинах прасознания, повинуясь неизвестно кем данной команде, проснулось спящее мертвым сном шестое чувство. Или седьмое. Или седьмое с половиной. И я, временный жилец и временный пользователь духа и генетической начинки, переживала все последствия неожиданного и непрошеного «включения».

Дома было пусто. Реклама перегорела, и комната без привычного красноватого цвета выглядела чужой. Бесцельно походив по квартире, стараясь неизвестно зачем ступать бесшумно, я опустилась на кушетку. Как я ни избегала думать об этом, видимо, никуда не денешься. «Подобьем бабки» (я вспомнила капитана) и подумаем, как жить дальше. Итак, что мы имеем налицо? Или в натуре?

По неопытности и… Ладно, чего уж там! Желая произвести впечатление на Александра Урбана – вот, мол, ты – экстрасенс, и я тоже где-то рядом, я, дуреха, засветилась со своим даром. А бабушка ведь предупреждала! «Не только, – одернул меня строгий внутренний голос. – Не только по неопытности! Ты испугалась. И тебе, как всякому нормальному человеческому существу, захотелось, чтобы тебя взяли за руку, погладили по головке и утешили. Не кто иной, как Александр. Ты разрешила ему быть старшим в вашей команде. Ты склонила голову, признавая его старшинство. Ты хотела ему понравиться. Да, да, да, и не спорь!» – «Не спорю, – ответила я, – все верно. Все так и есть».

Это если смотреть на события с моей колокольни, раздумывала я дальше. Я, мне, моя колокольня… Мне обломился непрошеный дар – и что дальше? Смолчать, как велела бабушка? Увы, не всякий человек может смолчать, видя, как совершается убийство. Чтобы не сойти с ума, он должен поделиться с кем-то. С Александром, с капитаном Астаховым, с соседкой. С кем угодно, иначе психушка в перспективе. Те, кто всучил мне этот подарок, прекрасно знали, что утаить его невозможно. И бабушка, давая мудрый совет, скорее всего тоже знала. Это талант, и зарыть его в землю не удастся. Непрошеный, ненужный, обременительный, а куда денешься?

Зайдем с другой стороны. Какой в этом смысл? Чего от меня хотят? Чтобы я раскрывала убийства? Помогала правоохранительным органам? Подвергалась скепсису капитана и дурному любопытству толпы? Отрабатывала карму?

Мне едва не стало дурно при мысли, что рано или поздно обо мне узнает широкая общественность. Что тогда начнется! Люди понесут мне свои беды, тайны и страхи. Негодяй Урбан сделал первый шаг, рассказав обо мне в своей передаче. Мне казалось, я уже слышу крики «ату ее!».

«Так, спокойно! Без паники!» – приказала я себе. Что, собственно, произошло? А произошло то, что я увидела картинку-вспышку убийства… Стоп! Мне впервые пришло в голову, что убийства-то я и не видела. В первый раз я видела сон: я бежала по лесу, смеялась и звала кого-то, кто бежал следом. Серебряный перстень я увидела, когда Александр стал задавать мне вопросы…

Затем я увидела отшатнувшуюся Стеллу и красные брызги на стене, которые приняла за кровь. А в третий раз – мужчину и женщину на лестничной площадке… Но я не видела самого убийства, per se, так сказать. Мои картинки скорее предшествовали убийству. Я видела сцену за минуту, а то и меньше, до финала и чувствовала при этом страх и тоску.

И еще была странность… Две первые картинки я увидела во сне, третью наяву. В первый раз я перевоплотилась в жертву. Я помню, как бежала по лесу и ветки цеплялись за мои длинные волосы, помню холодную черную воду озера, дыхание за спиной. Формат восприятия менялся – каждый раз он был другим.

Каждая картинка была другой!

И еще одна мысль пришла мне в голову – я видела три убийства. Три! Почему только три? В городе за это время их случилось много больше. Почему именно эти три? Я не напрашиваюсь, боже упаси, но просто интересно. Чем они отличаются от других? Что их связывает? Или следует спросить, что связывает их со мной? Первую жертву, легкомысленную молодую женщину с Черного озера, я никогда в жизни не видела. Никого из ее компании не знаю.

Стелла… Случай со Стеллой можно хотя бы объяснить, пусть с натяжкой, – мы дружили, были близки. Я почувствовала ее боль и отчаяние. Это, конечно, не объяснение, но за неимением лучшего…

Динка работала со мной. Мы были не близки, а совсем наоборот. «Лучше бы я ее уволила», – подумала я. Я похожа на приемник, ловящий сигналы лишь на определенной частоте. В каком-то детективном романе жертве вставили зубную пломбу с радиоприемником. Перед моим мысленным взором появилась старинная бабушкина радиола «Латвия». Деловито мигая зелеными огоньками и потрескивая, она принимала радиоволны со всех концов земного шара и превращала их в человеческую речь и музыку. На долгую секунду я превратилась в приемник, и волны, щекоча, бились внутри меня. С трудом освободилась я от наваждения… Хватит!

Я опять не спала всю ночь. Вы ни за что не догадаетесь, чем я занималась. Я разбирала чемодан, упакованный прошлой ночью. Подъем мой прошел, и на Мальту мне больше не хотелось. Я не верила, что она существует – лежит посреди Средиземного моря, искрясь на солнце; не верила, что под платаном сидит и ждет меня безмятежный господин Бьяготти, покачивая головой. Мне казалось, вокруг меня образовался вакуум, водоворот, воронка, в которой исчезали люди, мысли и поступки.

Вопросов было много, ответов – ни одного! И самый главный: как жить дальше? Жизнь впереди казалась безрадостной и страшной. Я представила себе, как бреду неизвестно куда по разбитой безлюдной дороге, а в воздухе быстро сгущаются сумерки…

Почему я? Я вдруг вспомнила, как Александр сравнил меня с человеком, нашедшим золотую монету. Только то, что я нашла, было не монетой. И золотом это не назовешь. Это скорее закрытая шкатулка, и внутри что-то гремит и перекатывается, а ключ давно потерялся. Можно лишь строить фантастические предположения о том, что там спрятано. И выбросить нельзя, и отдать никому нельзя… Ничего нельзя…

Я уже жалела, что бросила трубку, не желая разговаривать с Александром. Затмение нашло. Он-то каким боком? Мне стало стыдно. Если б Урбан был со мной, он с его опытом сумел бы найти объяснение… Хоть какое-то. Он больше знает об этих вещах. Я вспомнила, как он успокаивал меня, как повторял: «Ксенечка, не нужно бояться», и мне стало еще горше. Даже если бы он сидел молча и держал меня за руку, мне было бы легче. Я вспомнила голубя из церкви, его бессмысленный и безнадежный полет… Вот прицепилось! То я кажусь себе приемником «Латвия», то заблудившимся голубем.

– Позвони! – взмолилась я. – Пожалуйста! Я больше не буду. Ты мне нужен!

Был еще капитан Астахов – материалист, не верящий в чудеса. Я беспокоила капитана – его прагматизм отвергал меня, а суеверие, загнанное глубоко в подполье, бубнило под нос и сучило ножками. «А ведь было, – бубнило суеверие. – Было же! А может, и правда что-то в этом есть… хоть чуть-чуть… а?»

Мне казалось, я коверкаю жизнь капитану.

Я уснула сразу и проспала до самого утра. И в эту ночь мне ничего не снилось.

А капитан Астахов, материалист и диалектик, в тот вечер допоздна засиделся с друзьями в маленьком баре «Тутси», где, как правило, собирались только свои.

Друзей было двое: Федор Алексеев и Савелий Зотов. То есть сначала пришел Алексеев, бывший коллега капитана, тоже капитан, сменивший военный мундир на академическую тогу, образно выражаясь, и преподающий философию в местном педагогическом университете. И только потом примчался взмыленный Савелий Зотов – главный редактор местного издательства «Арт нуво», и плюхнулся на свободный стул.

– Кто это? – Капитан Астахов с изумлением уставился на Федора. Тот пожал плечами.

– Ребята, вы чего? – Савелий смотрел на друзей своими небольшими, близко посаженными глазами. – Сердитесь? Честное слово, не мог раньше.

– Вроде похож на Савелия, – продолжал неуверенно капитан Астахов. – Но прическа другая…

Зотов немедленно прикрыл лысину ладонью и побагровел. Еще недавно у него действительно была другая прическа. Он маскировал лысину жидкими прядями пегих волос, зачесывая их справа налево. Но потом молодая жена убедила Савелия, что лысина его совсем не портит, и… вот! Ему казалось, что всем только и дела что до его новой прически, и он страшно стеснялся. Особенно беспокоил его невоспитанный капитан Астахов, который с легкостью необыкновенной мог сказать любую гадость.