Соломон. Царь тысячи песен - Виктор Зонис

— Ну, тогда это нужно пресечь немедленно! Прости, великий, и не обвиняй меня в кровожадности, но это — разворовывание казны, и виновные заслуживают смерти!

Соломон кивнул:

— На этот раз обвинять тебя не буду. Ты прав. Только кого покарать — Аменхотепа, или того, кто заставил его это сделать, или и того и другого? Я привык все делать с холодной головой, и делать так, чтобы разом все разрешить.

— Мне выяснить этот вопрос до конца?

— Нет, мы выясним это вместе и сейчас. Доставь ко мне Ахисара и Аменхотепа. Первым введи Аменхотепа, а Ахисар пусть ждет. Пока мы будем говорить с евнухом, Ахисар испугается настолько, что расскажет все, что знает — сам, без всякого принуждения. Для него ожидание наказания будет страшнее самого наказания. Только думаю — не знает он ничего…

Аменхотеп застыл перед царем в низком поклоне. Его и без того бледное лицо побелело, на лбу тревожно замерли крупные капли пота.

— Давно мы с тобой не виделись, — многозначительно произнес Соломон, — не балуешь ты меня своими посещениями.

— Разве смею я отвлекать царя от государственных дел по мелочам? — Аменхотеп склонился еще ниже, пытаясь скрыть волнение. — Но я постоянно докладываю обо всем Ахисару — он назначен начальником надо мной.

Соломон подошел к евнуху, распрямил его и, глядя снизу вверх ему в глаза, ухмыльнулся:

— Я ценю твою скромность. Царя действительно не нужно отвлекать мелочами. Но у меня сейчас есть свободное время, поэтому расскажи мне, что происходит в гареме, даже если ты уже доложил об этом Ахисару.

Аменхотеп лихорадочно соображал, что известно Соломону, о чем донесли ему, кто донес… Тяжелые мысли, сменяя друг друга, пронеслись по его наморщенному лбу. Пауза затянулась.

— Перестань говорить сам с собой, — прервал тягостную тишину Соломон, — поговори немного и с нами.

Аменхотеп затравленно посмотрел на застывшего с отрешенным выражением лица военачальника, перевел взгляд на Соломона:

— Даже не знаю, что говорить, все нормально, обычно…

Соломон протянул ему пергамент. — Покупка боевых лошадей — нормальное, обычное для гарема дело? — Царь говорил тихо, вкрадчиво, опасно.

Евнух, прочтя свиток, вздохнул, как показалось Соломону, с облегчением.

Да, есть что скрывать египтянину, — подумал царь, — не все, видно, рассказывают мне наушники. Не этого вопроса опасался он. Есть что-то пострашнее разворовывания казны…

— Лошадей закупила твоя главная жена, — спокойно посмотрел на Соломона Аменхотеп. — Ты знаешь, великий царь, она на особенном положении. Царица никогда и ничего у меня не просит, у нее свои слуги, немало слуг… Я очень редко бываю в доме у Аменет. Если что нужно, она присылает кого-то ко мне.

— И ты не знал, что царица купила десяток лошадей?

— Знал, — пожал евнух плечами. — И Ахисар знал, — поспешил добавить он. Аменхотеп совершенно успокоился, и прямо смотрел в глаза царю.

Не то, не то спрашиваю я, — раздраженно подумал Соломон. — Не этого боится египтянин. Тут он чист. Я ведь сам дал принцессе египетской особенное положение. Зачем Аменхотепу враждовать с ней? Это опасно. Да и помешать ей покупать, что либо, не во власти его… Да, тут он чист. Смотрит на меня спокойно, а ведь только что… Есть что-то другое, чего смертельно боится евнух — есть!

И вдруг Соломон понял!

— Аменет ездит верхом? На десяти лошадях? Отвечай! — выкрикнул он. — На снаряженных по-боевому лошадях?! Или на них ездят слуги ее?

Египтянин рухнул на колени:

— Не знаю, не могу знать! Кто я такой? А она — царица, всемогущая царица. Если бы я сказал тебе — не жить мне после и минуты… — лепетал он.

— Лжешь! — Соломон пнул ногой распростертое тело. — Лжешь! Разве не ты обеспечил ее слугами, египетскими слугами? И почему я, посещая царицу, никогда не видел никого из них? Говори мне сейчас все! Смерть бывает разной, иногда очень мучительной. И от того, насколько ты сейчас будешь правдив, зависит — какую смерть я выберу для тебя.

Аменхотеп протяжно завыл, стал биться головой о пол. Ванея бросился к нему, но царь остановил военачальника жестом. Наконец приступ прекратился, египтянин вытер со лба капли крови, перемешанные с потом, и тихо произнес:

— В чем вина моя, великий царь, в чем? Я действительно подбирал слуг для царицы, египтян подбирал, из тех, кого прислали из дома фараона — так велела она. В чем проступок мой? Разве мог я отказать Аменет? И не понимаю я, что такое снаряжение боевое… не понимаю…

— Да, вина тут моя, — холодно изрек Соломон. Врага поставил я над гаремом, египетского лазутчика. Говори, все равно это выяснится немедленно — с тобой, или без тебя, — слуги царицы — воины египетские?

Аменхотеп мелко и часто закивал:

— Я сам узнал об этом не сразу, позже узнал, догадался, — они египетские жрецы, младшие жрецы… те же воины… Только не враг я, и не лазутчик. Я покорный раб и преданно служу тебе в гареме. Аменет не подчиняется мне, как другие жены. Если бы я рассказал тебе о жрецах, не пережил бы и ночи… Теперь жалею — наверное, следовало рассказать. И так, и так — смерть, — махнул он рукой.

— Посмотрим, посмотрим, — обнадежил его Соломон — посмотрим, насколько ты сейчас будешь правдив. Скажи, почему я, посещая царицу, никогда не видел никого из жрецов, где она их прячет?

— Днем, как правило, они в городе или еще где, выполняют поручения царицы, может, наблюдают, людей расспрашивают. Думаю, что Аменет сама не знает об истинной цели пребывания их у нее в услужении. Ночью они спят в отдельных, от остального дома, комнатах, да и от прочих слуг гарема их отличить сложно — они не выглядят как египтяне, скорее как местные…

— Ну и как сам думаешь, для чего они засланы к нам? — вмешался Ванея. — Если убить царя — они давно могли это сделать ночью, когда он посещал Аменет.

— Убить? Что ты! Нет, не думаю. Тогда немедленно казнили бы царицу — принцессу египетскую. Разве так просто фараону пожертвовать дочерью? Не знаю, могу только догадываться. Египет интересуется Израилем… Армией, делами твоими, царь… Мощь, которую ты дал стране своей, очень беспокоит жрецов египетских… Пока они только наблюдают, собирают сведения.

— Хватит догадок! — закричал Соломон. — Хватит! Сколько египтян в доме царицы? Сколько их, и где еще они расползлись?

Аменхотеп судорожно прижал руки к груди:

— Великий царь всего мира! Можешь меня казнить прямо здесь, если думаешь, что я враг тебе и народу твоему. Я сам в молодости был жрецом. Это было давно. Я любил тайно женщину — знатную, замужнюю женщину… Жрецы выследили меня, оскопили… Нет у меня других врагов, кроме проклятой жреческой касты Египта! Не знаю, правда, не знаю, сколько их запустило змеиные жала в дом твой! Но их не может быть много, это было бы заметно. Десять… пятнадцать… И они…

— Достаточно! — прервал евнуха Соломон. — Охрана! — выкрикнул он. — Евнуха в темницу! Хорошо охранять, в пище, питье не отказывать. Никого, кроме Ваней, к нему не пускать.

Когда Аменхотепа увели, Соломон хмуро посмотрел на Ванею.

— Да, жизнь царя не стоит и затертого шекеля… Великий царь, великий царь… которого легко можно прирезать в постели у жены.

— Нет, нелегко, я бы осмелился сказать — невозможно, если сам царь этого не желает. Ни у Саула, ни у Давида не было такой многочисленной и обученной охраны, как у тебя, великий. Но они, в отличие от тебя, охраной пользовались. Ты же, всякий раз, отсылаешь воинов прочь — и когда выходишь в город, и когда посещаешь гарем.

— И что, может, мне и в ложе жен своих укладываться вместе с охраной?

— Достаточно оставлять их у дверей, после того как будет проверена спальная комната. Твоя жизнь — это еще и жизнь страны, а ради этого стоит смириться с маленькими неудобствами.

— Хорошо, я смирюсь с этими маленькими неудобствами, — миролюбиво проворчал Соломон, — но кое о чем и сам теперь позабочусь.

Ванея вопросительно посмотрел на царя и, не услышав продолжения, спросил:

— Что будем делать с Аменхотепом?

— Пока ничего. Я не хочу его казнью спугнуть лазутчиков. Пусть посидит дня два-три, подумает. Потом выпусти его, строго предупредив о молчании. Он хорошо усвоит урок.

— И это — все?! — возмутился Ванея.

— Нет, не все! В самое ближайшее время жрецов — слуг Аменет — схватить. Но не в гареме, а в городе. Под любым предлогом, кроме измены. Устрой это. Воровство, драка, убийство — не знаю, подходит все, кроме измены. В Египте не должны заподозрить, что мы их раскрыли. И не всех: двух-трех из них не трогать. Мы найдем способ контролировать каждый их шаг, и заставим передавать в Египет те сведения, которые выгодны нам.

— А тех, которых возьмем, — в темницу?

Соломон покачал головой и ехидно произнес: