Тургенев и Виардо. Я все еще люблю… - Елена Первушина

Днем я познакомился с одним молодым русским скульптором – польским евреем из Вильны – который одарен незаурядным талантом. Он изваял статую Ивана Грозного, сидящего с Библией на коленях, небрежно одетого, погруженного в мрачное и зловещее раздумье. Я считаю эту статую просто шедевром по исторической и психологической глубине – и по великолепному исполнению. И сделано это каким-то чахоточным, бедным, как церковная крыса, евреем, который и начал-то работать – и учиться читать и писать лишь в 22 года – до этого он был рабочим… Spiritus flat ubi vult[96]. B этом бедном юноше, уродливом и тщедушном, несомненно, есть искра божия – к сожалению, здоровье его загублено. Его посылают в Италию (но хорошие времена наступили для него слишком поздно). Зовут его Антокольский. Это имя останется.

Я спокойно отобедал у моего старого друга Анненкова. До завтра!

Понедельник, 27/15 февр., полночь.

Я только что вернулся из шахматного клуба, где прочитал официальные сообщения… Итак, Эльзас и Лотарингия потеряны… пять миллиардов. Бедная Франция! Какой страшный удар и как от него оправиться? Я очень живо представил вас и то, что вы должны были перечувствовать… Что ж, это мир – но какой мир! Здесь все полны сочувствия к Франции – но от этого становится еще горше.

Вот как я провел день:

Сегодня утром – длительный визит к художнику Ге, который ваяет бюст Белинского, знаком с ним он не был, а для работы располагал лишь посмертной маской и плохими литографиями. Я постарался помочь ему своими воспоминаниями и думаю, что побудил его сделать полезные изменения. Ге хочет сделать мой портрет, он просит лишь о двух сеансах – он уже сделал превосходный портрет Герцена. Затем я имел долгое совещание со своим редактором – обедал я с теми двумя молодыми русскими – Жуковским и Онегиным, – которых вы видели в Баден-Бадене – потом играл в шахматы в клубе – одну партию выиграл, другую проиграл. Написал письма своему управляющему – в Москву – вот и все. Завтра я снова буду у Луизы.

Павел Алексеевич Анненков – русский литературный критик, историк литературы, мемуарист, друг писателя. Автор одной из самых известных книг о жизни и творчестве Ивана СергеевичаТургенева

До свидания, theuerste, liebste Freundinn[97]. Будьте здоровы, пишите мне и позвольте мне поцеловать ваши дорогие руки. Да хранит вас небо.

Der Ihriger[98] И. T

Москва.

Пречистенский бульвар, в доме Удельной конторы.

Четверг, 11(23) марта 1871.

Дорогая и любимая госпожа Виардо, приехал из Спасского мой управляющий и привез мне два письма: одно из Ливерпуля, другое из Лондона. Первое огорчило меня – вас положительно преследует неудача[99]; второе пролило немного бальзама на мои раны. Ваши «субботы» очаровательны, и я был бы счастлив присутствовать на них – и вскоре буду на них присутствовать. Прежде всего я должен вам сообщить вот что:

1) Я решил не ездить в Спасское – и все устроить здесь.

2) Выехать из Москвы в будущую среду, 10/30 марта.

3) He возвращаться в Петербург, а ехать прямо в Кенигсберг через Смоленск и Витебск.

Кладя десять дней на путешествие – а, по-моему, это гораздо больше, чем нужно – я, как видите, имею все шансы прибыть в Лондон между 10-м и 15-м апреля. Таким образом, задержка будет незначительной, и «вершина горы» осталась уже далеко позади, что наполняет меня радостью.

Холера принимает в Петербурге ужасающие размеры, и я вовсе, вовсе не желаю подвергать себя риску не вернуться на Devonshire placea.

Вот в каком порядке мы с Луизой расположили романсы в Альбоме:

1) «Marchen» (по-русски «Лесная тишь», «Waldeinsamkeit»);

2) «Verfehltes Leben»;

3) «Der Gartner»

4) «Allein» (по-русски) «Ожидание» – attente);

5) «Rosenzeit» (по-русски) «Былое счастье»

6) «Es ist ein schlechtes Wetter»[100].

Вы меня спрашиваете, имеется ли «хижина и сердце» в истории Луизы. Увы! (я говорю: увы!) ничего подобного нет. Bce то же, что и прежде: горькое и гордое одиночество – около нее несколько существ женского пола в положении рабынь – и будущее – я сказал бы, почти умышленно неопределенно. Она по-прежнему «рубит свои канаты» – чтобы скитаться по волнам. Что касается общества, то она, мало сказать, его не любит – просто ненавидит. При всем том не следует забывать, что она по-настоящему больна. Я, кажется, уже писал вам, что мы с ней много говорили о ее ребенке: это, кажется, льстило ее материнской гордости – но она оставалась непреклонной, как скала. Это существо, отмеченное печатью рока, – к которому, несмотря на невольное отвращение, нельзя не чувствовать глубокой и острой жалости.

Я послал вам хорошую свою фотографическую карточку. Что касается двух портретов, я их и не думал заказывать – портреты редко удаются.

Мои письма доходят до вас очень нескоро… а я-то – когда и как дойдут до меня ваши? Я, разумеется, отдал распоряжения в Спасское. K счастью, скоро этому всему конец.

Прядь моя – раз уж вам угодно осведомляться о ее делах и поступках, опять начинает завиваться.

Мой брат (который, кстати сказать, чувствует себя превосходно и продает лес по баснословным ценам) снесет это письмо на почту, и я кончаю писать, говоря: до завтра. Он благодарит Виардо за память.

Клоди и Марианна! Завтра вы получите колоссальное письмо!!

A пока обнимаю всех и с благоговейной нежностью целую ваши дорогие руки.

Der Ihrige[101] И. T.

Ура! десятому апреля![102]

Полина Виардо – Тургеневу

Лондон, 29 марта 30, Девонширская площадь

О, дорогой друг, спешите возвратиться! He оставайтесь ни часа дольше, чем будет совершенно необходимо. Умоляю вас, если у вас есть хоть малейшее чувство к нам! He надо ехать через Петербург или, по крайне мере, не надо там останавливаться. Обещайте мне, что и на мгновение не задержитесь в этом роковом городе Бога ради.

Вчера я ответила H. Рубенштейну, поблагодарив за предложение, которого принять не могу. Я не могу разлучиться с семьей на 7 месяцев, а о том, чтобы везти туда Луи, не стоит и думать. Предложите ему от меня Луизу. Если им нужен хороший педагог, то сейчас, когда она чувствует себя лучше, может статься, она примет предложение из Москвы. Они не найдут никого, кто лучше нее знал бы семейную методу[103]. Вчера вечером очаровательно провели время в мастерской у Лейтона. Розенгейм играл превосходно, его жена хорошо, но не слишком приятно исполнила «Kennst du das Land»[104] Бетховена, толстушка Брандес восхитительно играла на пианино, я а спела сцену из «Альцесты» и андалузскую песню. K моему великому удивлению, я была в голосе и, кажется, была в чести на этой вечеринке. Сегодня ночью впервые за полмесяца хорошо выспалась! с утра чувствую себя лучше. Теперь мои письма должны до вас доходить. Ho ведь мы не знаем, куда вам писать. Поедете ли вы в Спасское? Надеюсь, что нет. Пришлите нам ваш молодой портрет. O да, пишите нам каждый день и возвращайтесь, друг, возвращайтесь к тем, кто не может быть счастлив без вас.