Отбытие Орбитсвиля - Боб Шоу

– Привет, Джеральд, – с натянутой улыбкой проговорил Даллен. – Не желаете приобрести билет на участие в мятеже?

Мэтью выдержал его взгляд.

– Такие разговоры приводят на нок-рею, мистер Христиан.

"Христиан? – смущенно подумал Даллен. – Почему Христиан? Это из какой-то книги, несмотря на просьбы Коны, я так и не начал их читать…" Мэтью свернул за угол и скрылся из вида. Высокая фигура, уверенная походка, безупречной чистоты комбинезон серебристо-серого цвета. Внешне он ничуть не изменился, и все же в его облике Гарри почудилось нечто новое.

Может, выражение глаз? В них появилась какая-то отрешенная-невозмутимость. Скорее всего, результат действия фелицитина, однако не исключено, что сыграло свою роль и чудесное спасение. Такое событие не может не повлиять на характер человека.

Неважно, твердил себе Даллен, это не имеет никакого значения. Он упорно гнал неотвязную мысль, что перед ним уже другой Мэтью, совсем другая личность. Вообще-то Гарри никогда не отличался терпимостью к преступникам, склонным к насилию. А уж те, на чьей совести неспровоцированное убийство невинных людей, и подавно не заслуживали ни малейшего снисхождения. Но самым возмутительным казалось Даллену то, что многие из этих выродков сразу же после ареста подавали просьбу о помиловании "ввиду глубокого раскаяния в содеянном" и в ожидании решения высоких инстанций коротали досуг, сочиняя книги и пьесы о святости человеческой жизни. Помня об этом, Гарри заранее отказывал Мэтью в праве ходатайствовать о смягчении своей участи. Существуют понятия, которые должны оставаться незыблемыми: жизнь и смерть, преступление и наказание, вина и расплата. Довольно с него и той неразберихи в мозгах, которая возникла из-за Карала Лондона с его открытиями.

Как ни старался Даллен развести Лондона и Мэтью по разным углам сознания, разделить их образы, они все равно переплетались, наслаивались друг на друга. А интеллектуальное и нравственное потрясение, вызванное историей с Мэтью, было столь сильным, что временами затмевало даже собственную семейную трагедию.

Допустим, смерти в традиционном понимании нет, она представляет собой лишь мгновенный переход к новой форме существования. Можно ли тогда считать карой смертную казнь? Какое же это возмездие, если оно только ускоряет наступление очередной стадии в жизни злодея? Да и за что наказывать, если убийство не отнимает жизнь, а лишь дарует жертве вполне реальное бессмертие?

"Демагогия, бесполезная казуистика", – мысленно отмахнулся Даллен, досадуя на свои колебания, вызванные встречей и коротким двусмысленным разговором с Мэтью.

Он вернулся в каюту, достал небольшую дорожную сумку и в который раз изучил ее содержимое. Перед отъездом он набил в нее уйму всякой всячины, начиная от бритвенных лезвий и гибких проводов и кончая упаковками сильнодействующих медицинских препаратов. Эти разнородные предметы объединяло одно: каждый из них при подходящих обстоятельствах мог стать орудием убийства. Определенного плана у Даллена не было, но какое-то смутное предчувствие привлекло его внимание к небольшому аэрозольному баллончику, самому, пожалуй, безобидному на вид экспонату в этой коллекции средств умерщвления. Незадолго до отлета он прихватил его в мэдисонской автомастерской.

Первое свидание на корабле с Сильвией Лондон оставило у него не менее тягостное впечатление.

Они не виделись с того дня, когда Сильвия в исступлении разбила мозаику. В полете ее должны были сопровождать двое служащих фонда "Анима Мунди". Оба конвоира оказались женщинами, которые отлично справлялись со своим делом: перед стартом очень ловко отбили атаку журналистов, жаждавших взять интервью у их подопечной. Судя по всему, им предстояло подготовить Сильвию к выступлениям перед широкой аудиторией. А это, в свою очередь, свидетельствовало о предусмотрительности и трезвом расчете Карала Лондона. Сейчас, вспоминая слова Ренарда об отношениях между супругами, Даллен был уже не так уверен в его правоте.

Поведение Сильвии после известия о дискарнации Лондона показывало, что она не столь примитивна, как пытался представить Ренард, и ее внутренний мир намного богаче внутреннего мира стандартной красотки. Даллен с радостью убедился в этом, но, как ни старался он подавить столь низменные мысли, куда больше его привлекала возможность стать первым мужчиной, который очутится в постели с этой великолепной, чувственной женщиной. Его смятение усугублялось неопределенностью ситуации, он не понимал безмолвного языка Сильвии и мог лишь гадать об истинном смысле происшедшего между ними. То ли ему впрямь улыбнулась удача, остается только протянуть руку за самым роскошным из плодов, то ли он, как прыщавый подросток, просто тешит себя иллюзиями.

"В чем проблема, старина? Почему тебе не попытать счастья?" – мог бы спросить себя Ренард, не будь он сам частью проблемы.

– Действительно, почему бы и нет, – сказал Даллен, поворачивая к пищеблоку на четвертой палубе. Издали он заметил черное платье Сильвии возле раздаточных автоматов. Но для этого нужны нормальные обстоятельства, где нет места ни внутренним конфликтам и терзаниям, ни чувству вины перед женой и сыном, ни планам уничтожения Джеральда Мэтью. Лучше не спешить, решил Даллен, все может оказаться притворством и игрой, победить в которой суждено не ему, а Ренарду. Как-никак деньги, власть и непрошибаемая самоуверенность дают ему солидное преимущество.

Сильвия разговаривала с одной из своих спутниц. Выглядела она вполне нормально, и только нездоровая бледность напоминала об ужасном испытании, которое ей пришлось перенести. Даллен смотрел на прекрасное лицо с решительным подбородком и чувственным ртом, на высокую грудь, рельефно выступавшую над плоским спортивным животом, и, казалось, всей кожей ощущал, как погружается в поток спокойной силы и женственности. Где-то внутри его родилась боль из-за неспособности выразить свои чувства к ней. Он никогда не интересовался поэзией, а сейчас вдруг понял всю важность слов, всю степень своей беспомощности… Сильвия повернулась в его сторону, и он едва не рванулся к ней, с трудом овладев собой. Она безмятежно продолжала беседу, но ее глаза следили за ним все время, пока он шел к следующему ряду автоматов.

Он улыбнулся ей, надеясь, что улыбка получилась такой же официальной, как при встрече с Мэтью, и демонстративно занялся механическим буфетчиком. Напряжение понемногу спало. Даллен, не торопясь, выбрал обед, а когда с подносом тронулся обратно, возле автоматов уже никого не было.

В каюте на краешке своего ложа, сонно моргая, сидела Кона. Даллен начал расставлять на откидном столике судки и порционные упаковки со снедью. Тяжелый воздух в помещении отбил бы аппетит даже у человека в здравом рассудке.