Воспоминания кавказского офицера - Федор Торнау

Имея в голове одну мысль и в сердце одно желание исполнить то, что обещал насчет осмотра морского берега, я не терял надежды сдержать свое слово, несмотря на новую неудачу с Левами. При первом свидании я объяснился с генералом *** насчет этого дела, просил его помощи и объявил ему, что намерен в крайнем случае обратиться к хаджи Джансеиду, пользуясь письмом к нему абхазского владетеля, хотя знаю всю силу его вражды против русских. Генерал не советовал мне доверяться этому человеку и отговаривал меня пускаться в том году снова в горы по причине огласки, которой подверглось мое первое путешествие. Несмотря на все его доводы, что я сделался теперь известен многим черкесам, которые станут меня караулить, я не хотел отказаться от своего намерения и просил его указать мне другого человека, если он считает опасным иметь дело с Джансеидом. Уступая моей настойчивости, он стал перебирать в уме всех известных ему молодцов и остановился на имени князя Карамурзина, который, по его мнению, мог не менее хаджи Джансеида быть мне полезным.

Сперва надо было только узнать косвенным образом, согласится ли он быть моим проводником; потом уж от меня зависело или не начинать дела, или вступить с ним в прямые переговоры. Генерал собирался ехать на Кубань и обещал мне при этом случае выведать что было нужно от Карамурзина, а я должен был пока оставаться на кавказских минеральных водах. Чтобы прекратить все разговоры обо мне и усыпить внимание, с каким горцы стали за мною следить, я просил генерала по прошествии нескольких недель распустить за Кубанью слух, что я заболел на водах и скоропостижно умер. Между тем этот ложный слух, выдуманный мною самим, едва не обратился в истину. На одной из прогулок, около Пятигорска, моя лошадь упала на всем скаку под гору, и я ударился головой о каменистый грунт дороги с такою силой, что потерял память и некоторое время не узнавал ни места, ни людей. Мамат-Кирей Лов и несколько его абазин, бывших со мною, считали меня убитым и только тогда удостоверились в противном, когда я сам встал и поднял на ноги мою лошадь. Полсотни пиявок и кровопускание избавили меня от дурных последствий падения, которое имело для меня и свою хорошую сторону, доставив мне знакомство и дружбу замечательного по своему уму доктора Мейера, выведенного Лермонтовым в его “Герое нашего времени”.

На водах я привел в порядок мои путевые записки. Если пройденная мною дорога не представляла особенного интереса, зато собранные мною этнографические сведения были новы и весьма положительны. Из Абхазии, до верховья Урупа, я шел по местам совершенно незаселенным, наполненным на нашей карте множеством несуществующих народов, которые мне пришлось стереть. Ошибки происходили оттого, что карты местностей, куда не проникали еще ни путешественники, ни войска, пополнялись через расспросы людей, дурно говоривших по-русски и которых языка мы совершенно не знали. Таким образом, верховья Зеленчугов считались заселенными довольно сильным племенем аланетов, которого я нигде не мог отыскать или, вернее сказать, находил повсюду, потому что аланет на мингрельском языке значит горец. Благодаря Эмину Шакрилову и Мамат-Кирею Лову, я познакомился с языками и наречиями, находящимися в употреблении за Кубанью, и получил этим способом возможность положить первое основание правильному систематическому разделению на племена горцев, живущих против правого фланга кавказской линии. Прежде у нас считалось за Кубанью столько же различных народов, сколько там существовало названий обществ или отдельных аулов. Древние греческие, византийские, арабские и генуэзские историки также мешали племена и народы, без разбора называя их синтами, керхетами, ахеянами, гениохами, зигами, джиками, джикетами и, наконец, абазгами. Я же нашел на берегу Черного моря и за Кубанью только три различных народа: абазин, черкесов и татар, говорящих на трех коренных, нисколько между собою несходных языках. Они не понимают друг друга; между тем как наречия, образовавшиеся из одного коренного языка, всегда сходны с ним, и не мешают объясняться между собою горцам одинакового происхождения. Не знаю, позволено ли считать убыхов, имеющих свой собственный язык, четвертым племенем, или они составились из абазин, черкесов и европейцев, выброшенных, как говорит предание, на черкесский берег еще во время первого крестового похода.

В пример разнозвучия трех указанных мною языков привожу из каждого по несколько слов. Так, слова: приятель, женщина, девушка, ружье – значат на одном из этих языков: суазар, апхыс, ипха, ашкуаки; на другом – иблагас, фыз, пшаша, фоки; на третьем – кунах, арвад, кыз, мултук.

Привожу из моих заметок несколько статистических данных, относящихся к тогдашнему времени. С тех пор все изменилось, особенно после громадного выселения, положившего конец кавказской войне: где прежде жили черкесы, ныне русские казаки пашут землю и пасут свои стада.

А. Абазинское племя.

Не останавливаясь на бесполезном разборе темных сказаний древних историков и баснословных народных преданий, я берусь только означить первое место, занятое абазинами на Кавказе. Оно находилось бесспорно в нынешней Абхазии, между морем и горами, ограничиваясь на юге Ингуром и на севере Бзыбом. Внутренние раздоры, кровомщение и недостаток удобной земли, в особенности пастбищных мест, заставили небольшую часть абазин переселиться во внутренность гор, к источникам Кодора, Бзыба и Мдзимты, и образовать там вольные общества, после того как они столкнулись с черкесами на реке Соче, распространяясь по берегу моря на север. Не находя довольно средств для своего существования и в этих местах, некоторые семейства перешли через снеговой хребет, на северную сторону гор, и поселились там на недальнем между собою расстоянии. Старшие линии всех значительных абазинских родов Цебельды, Медовея и северной стороны гор можно было найти в Абхазии, чем совершенно оправдывается мое мнение. В языке абазин, перешедших за снеговой хребет, произошло слабое изменение сравнительно с чистым абхазским языком, заметное, впрочем, только для привычного уха, а именно – утрата буквы а, прибавляемой в начале каждого существительного. Вместо адомбей, ачгун, ашкуаки, апхюс, ахюс – на северном говоре: домбей, чгун, шкуаки, пхюс, хюс и т.д. К абазинскому племени принадлежали следующие владения и общества:

а) На южной стороне гор:

1. Абхазия, от устья Ингура до Бзыба, владение фамилии Шервашидзе – около 80 000 жителей.

2. Цебельда, Херпыс-куадж или Цымпар, около верховья Кодора, вольное общество, в котором первенствующая фамилия князей Маршаниев, – до 8.000 жителей.

3. Псхо, у источников Бзыба и Апсты.