Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Фрэнсис Дик

— Значит, ты все-таки нашла дорогу.

— Без проблем.

— Хорошо выспалась? Элли наморщила нос.

— Вроде да. Но, знаешь, этот Хентсфорд-Менор — настоящий сумасшедший дом! Ничего не работает! Если хочешь спустить воду в сортире, надо звать мисс Джонстон. Больше никто с ним управиться не может. Но вообще-то эти бедные старые клуши ничего, славные.

— Тени давно минувших дней.

— Вот-вот, они самые! Они мне показывали свои альбомы с газетными вырезками. Ты знаешь, лет тридцать-сорок назад они имели большой вес в мире скачек! Выигрывали призы на всяких там шоу. А теперь еле сводят концы с концами. Боюсь, они скоро помрут с голоду.

— Это они так говорят?

— Да нет, что ты! Просто видно же.

— С Черным Огнем все в порядке?

— Да, конечно. Они помогли мне его загрузить. Это было очень кстати — сама бы я нипочем не управилась.

— Он не сопротивлялся?

— Он тихий, как ягненочек.

Я обошел прицеп сзади и заглянул внутрь через заднюю дверцу, на четверть не доходящую до крыши прицепа. Черный Огонь стоял в левом станке. А в правом лежала полная сетка сена. Может, старушки и умрут с голоду, но их питомцы — ни в коем случае.

Я вернулся к Элли.

— Ну что... Удачи тебе.

— И тебе тоже.

Она одарила меня ослепительной улыбкой, закрыла окно и осторожно вырулила с площадки, влившись в поток машин, мчавшихся на север.

Главное — время и точный расчет.

Я сидел в машине, кусал локти (в переносном смысле) и поглядывал на часы каждые полминуты (в прямом).

Скачка Паделлика была последней, шестой. Барьерную скачку для новичков часто назначают последней, потому что на нее собирается меньше зрителей. Дни в январе короткие, поэтому скачка должна была начаться в половине четвертого.

Джоди, как и другие тренеры, обычно привозил своих лошадей на ипподром часа за два до скачки. Позже лошадей привозили редко, зато очень часто бывало, что их доставляли заранее.

Чтобы доехать от конюшни Джоди до ипподрома в Стратфорде, фургону-коневозке нужно два часа. Стало быть, фургон отправится в путь, самое позднее, в половине двенадцатого.

Но, скорее всего, они выедут гораздо раньше. Приезжать впритык опасно — можно задержаться в дороге, или вдруг возникнет какая-то заминка на ипподроме. Сейчас, когда так много было поставлено на карту, я на месте Джоди и Дженсера Мэйза накинул бы час на всякие непредвиденные случайности.

Значит, половина одиннадцатого... А если они поедут раньше?

А что, если Джоди по какой-либо причине отправил лошадь совсем рано и ее уже провезли мимо? Тогда все наши планы идут коту под хвост...

А если он отправил лошадь накануне? А если он отправил ее с лошадьми другого тренера, чтобы сэкономить на дорожных расходах? А если вдруг шофер по какой-то причине поехал другой дорогой?

Эти «если» плодились, как кусачие муравьи.

Четверть десятого.

Я вылез из машины и выдвинул антенну большой мощной рации. Конечно, британским гражданам не положено пользоваться такой рацией без разрешения, получить которое практически невозможно. Но ведь мы займем эфир всего на несколько секунд. А сигнальные огни на вершинах холмов привлекли бы слишком много внимания.

— Чарли! — сказал я, нажав на кнопку передачи.

— У меня все отлично.

— Хорошо.

Я выждал пять секунд, потом снова нажал на кнопку.

— Оуэн!

— Здесь, сэр.

— Хорошо.

Оуэн и Чарли могли слышать меня, но не друг друга — мешал тот самый холм, на котором находился я. Я оставил антенну выдвинутой, переключил кнопки в положение «прием» и положил рацию обратно в машину.

Продолжал моросить слабый дождь, но во рту у меня пересохло.

Я представил себе всех нас пятерых, как мы сидим и ждем. Интересно, у остальных тоже такой мандраж?

Рация внезапно затрещала. Я схватил ее.

— Сэр!

— Да, Оуэн?

— Пит Дьювин только что проехал мимо меня.

— Отлично!

Мой голос чуть-чуть дрожал от напряжения, его — от возбуждения. Появление Пита Дьювина означало начало настоящих действий. Я положил рацию на место и с неудовольствием отметил, что рука у меня дрожит.

Пит Дьювин со своим фургоном остановился на площадке через девять с половиной минут после того, как он проехал мимо Оуэна. Оуэн караулил у дороги, ведущей к конюшне Джоди. Фургон Пита был голубым, с его именем, адресом и телефоном, написанным большими черно-красными буквами спереди и сзади. Я видел фургон и его владельца на ипподроме. Собственно, это был тот самый молодой человек, которого я нанял в Сэндауне, когда пытался помешать Джоди забрать Энерджайза.

Пит выключил мотор и выпрыгнул из кабины.

— Доброе утро, мистер Скотт.

— Доброе утро, — ответил я, пожимая ему руку. — Рад вас видеть.

— К вашим услугам! — Пит весело улыбнулся, давая мне понять, что я малость того, но он ничего против не имеет, поскольку вреда я никому не причиняю и плачу исправно.

Пит был крепко сбитый светловолосый молодой человек, с обветренным лицом и жиденькими усиками. Открытый, умный и честный. Его предприятие состояло из него одного, и он неплохо управлялся.

— Моя лошадь с вами? — спросил я.

— Да, конечно.

— И как он себя вел в дороге?

— Не видно, не слышно.

— Можно на него взглянуть?

— Да, конечно, — повторил Пит. — Но, честно говоря, он и ухом не повел, когда его загружали в фургон. По-моему, ему все по фигу.

Он отпер и откинул часть боковой стенки фургона, образующую пандус, по которому заводят лошадей. Фургон был побольше, чем у Джоди, но в остальном почти такой же. Конь стоял в переднем ряду станков, в том, что был дальше всего от выхода, и, похоже, совершенно не интересовался происходящим.

— Ну, все равно, — сказал я, запирая фургон. — Неизвестно, вдруг перемена обстановки пойдет ему на пользу.

— Может быть, — сказал он, всем своим видом демонстрируя, что он так не думает. Я улыбнулся.

— Хотите кофе?

— Да, конечно.

Я открыл багажник своей машины, достал термос и налил нам по стаканчику.

— А бутерброд?

Пит не отказался. Он с удовольствием съел бутерброд с холодной говядиной.

— Я рано выехал, — объяснил он свой аппетит. — Вы ведь говорили, чтобы я был здесь после половины десятого...

— Говорил, — согласился я.

— А... а зачем так рано?

— Днем у меня будут другие дела, — пояснил я. Пит явно решил, что я еще более сумасшедший, чем он думал, но набитый рот помешал ему высказать свое мнение.

Облака начали расходиться, дождик перестал. Я рассуждал о скачках вообще и о Стратфорде в частности и мучительно соображал, как же мне задержать его. Что, если фургон Джоди появится только в самую последнюю минуту.

К четверти одиннадцатого мы успели выпить по два стаканчика кофе, и Пит наелся бутербродами до отвала.

Он начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу и показывать, что пора бы ехать. Я его красноречивых жестов в упор не замечал. Болтал себе и болтал о том, как приятно держать скаковых лошадей. А под ложечкой у меня сосало от тревоги.

Двадцать минут одиннадцатого. Двадцать пять минут. Половина одиннадцатого... Ничего.

«Все пропало!» — думал я. Что-то сорвалось, и все пошло насмарку.

Тридцать пять минут.

— Слушайте, — вкрадчиво начал Пит, — вы ведь говорили, что у вас сегодня уйма дел, и, честно говоря, я...

И тут затрещала рация.

Я буквально одним прыжком подлетел к машине и схватил рацию.

— Сэр!

— Да, Оуэн.

— С проселка только что выехал синий фургон и повернул на юг.

Я вздохнул. Это, видимо, были две лошади Джоди, которые отправлялись в Чепстоу.

— Что это? — спросил Пит, заглядывая мне через плечо с самым невинным любопытством.

— Просто радио.

— А звучит прямо как полицейская рация! Я улыбнулся и вернулся в фургону, но едва я успел снова втянуть Пита в бессмысленный разговор, как рация опять затрещала.