Узнать по глазам. Истории о том, что под каждой маской бьется доброе и отзывчивое сердце - Ярослав Андреевич Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я всегда была такая. Ничего в моей жизни не изменилось. Мне как было жалко людей до волонтерства, так жалко до сих пор. Я и раньше помогала людям. Нравится мне заботиться, защищать. Потребность уже.
Здравомыслящие люди меня спрашивают: «Оно тебе надо? Ты лучше бы себе нормальную работу нашла». А я говорю: «Я не работаю. Я служу волонтером». Кто-то из отцов церкви сказал, что свобода — в служении. Да, я служу и чувствую себя свободной.
* * *
Волонтеры сыграли огромную роль во время пандемии. Справилось бы государство, если бы не волонтеры? Думаю, нет. Представляете, сколько людей остались закрытыми дома? Если бы не волонтеры со своим пайком, бабульки бы с голоду померли.
Благодаря таким людям, как наши медики и волонтеры, мы победили в 1945-м. Люди шли на подвиг беззаветно, как и сейчас, не за деньги, не за привилегии. Думаю, у нас, их наследников, это тоже в крови, на генном уровне.
Мы должны защищать тех, кто не может сам себе помочь.
Волонтер — человек с открытым сердцем, добрый, терпеливый. Волонтерами служат по совести, по движению души. Кто-то будет смеяться, ехидничать, пальцем в тебя тыкать. Главное — делать то, к чему лежит твое сердце».
Осознанное волонтерство
Денис Терехов — фандрайзер благотворительного фонда «Елизавета», волонтер.
«Я работаю в благотворительном фонде. Занимаемся детскими домами и взрослыми делами тоже. Сам волонтер по жизни. Да, это уже образ жизни.
Если углубиться в проблему, много что можем увидеть такого, чего нет на поверхности».
Волонтеры разные
«Для кого-то волонтерство — это, как сейчас говорят, хайп, модно. Значит, соразмерно своему хайпу человек и работает: минимально затрачивает силы и время, например покупает продукты. И особой опасности нет. Но доброе дело сделал. Это нормально — такое посильное волонтерство.
Есть волонтеры-медики, это уже совсем другое.
А есть, как я называю, крайнее волонтерство. Это когда волонтерство принимается как образ жизни, как марафон. Такое осознанное волонтерство, когда люди понимают все риски, все страхи и осознанно идут на эти риски, страхи. Потому что они услышали призыв. Есть книжка «Вызов принят», а эту можно назвать «Призыв принят».
Крайнее, осознанное волонтерство сопряжено с усилиями, сложностями, опасностями. Оно скорее появляется в зрелом возрасте, когда уже многое пережито: конфликты, проблемы, боль — и скопился опыт, человеческий, жизненный. Это очень индивидуально.
У меня есть такая боль. Я не могу сейчас быть со своими детьми — они в другом регионе в силу разных причин. Когда я перестал их видеть, мне открылась возможность помогать другим детям. Благодаря этому я чувствую мир с собой, со своей совестью, вкладываю свое отцовское начало в заботу пусть не о родных, но детях.
Сейчас, помимо того, что я волонтер, моя профессия — фандрайзер. Осуществляю поиск ресурсов и финансов на реализацию проекта, в котором мы сотрудничаем с детскими домами.
Я видел, как люди кардинально меняют свой образ жизни в 35–40 лет. Девушка была юристом. Потом — бах, поменяла профессию, образ жизни и занимается добрыми делами. С чем связано? Был развод, конфликт, проблема. И она свое материнское тепло отдает сейчас сиротам в детских домах.
А бывает, у человека все в порядке в жизни, семья, работа, достаток, и вдруг появляется мысль: а не спасти ли мне весь мир? Такие волонтеры тоже есть.
Я рад тому, что у нас в обществе появилась и формируется культура волонтерства. Раньше-то ее вообще не было.
Большинство столичных компаний так или иначе занимаются благотворительностью. Они помогают детским домам по области — в московских детских домах давно всё есть.
Но ни государство, ни бизнес не могут дать ни любви, ни наставнических отношений. И основная проблема заключается в том, что дети, которых оставили родители, не верят в любовь. Наставнические отношения формируют доверие, показывают любовь. Но для этого нужно время, для этого нужна искренность. Для этого нужно что-то большее, чем зарплата преподавателя. Здесь должна быть другая мотивация. И такая мотивация есть у волонтеров».
Выгорать, но двигаться дальше
«Почему сейчас возникла потребность в волонтерах? Государство может что-то не усмотреть в материальном плане. Скажем, не хватает ИВЛ, масок, каких-то технических вещей.
К пандемии нельзя было подготовиться с человеческой точки зрения. Невозможно 20 тысяч медицинских работников специально обучить, чтобы они сидели и ждали, что когда-то случится пандемия, и они тут же выйдут на борьбу с ней. Это же не военнообязанные, которые в случае войны отправляются в армию.
В моем понимании здесь нет такого, что правительство упустило, что-то сделало неправильно. Все, что касается человеческого ресурса, — это такая проблема, которую заранее не решит правительство ни одной страны.
И оголились те места, где понадобилась помощь волонтеров.
Деятельность волонтеров всегда сопряжена с жизнями, с судьбами людей.
Сначала работаешь на каком-то кураже, ты участвуешь в чем-то великом. Ты спасаешь, помогаешь врачам. Потом это становится естественным. Культура волонтерства уже внутри тебя, и ты часть этой культуры.
В любой сфере человек что-то открывает для себя, у него искра загорается. А потом это становится чем-то привычным. И тебе надо искать внутренние мотивы для этой деятельности.
Посмотрите на медиков. Они же выключают свои эмоции. Пациент прибыл, они приняли его, сделали, что надо. Дальше другой пациент, потом еще, еще. Кто-то умер. На нем не останавливаемся, не переживаем, не размышляем. Дальше, нам нужно действовать дальше. У врачей это профессия.
А у волонтеров идея индивидуальна у каждого. Может наступить момент… Через месяц, год. Когда уже на автомате все делаешь и у тебя уже нет определенного вдохновения. Тебя уже не удовлетворяет внутренняя мотивация. Происходит выгорание.
Либо, например, ищешь деньги на проект, ищешь, ищешь, вроде бы нашел определенную сумму. И вдруг упираешься в какой-то тупик. Не дает денег ни одна компания, ни одно физическое лицо. И вкладываешь свои, чтобы этот проект завершился либо чтобы ребенок был спасен.
И как только ты начинаешь сам доплачивать ради доброго дела — опять идет выгорание. Ты понимаешь, что это никому уже больше не интересно, кроме тебя, что никто не чувствует так боль, как
