Распущенные знамена - Александр Антонов

— … Мы решили не подчиняться и оружия не сдавать, как это сделали наши питерские товарищи!

Говоривший, Пётр Аршинов, покосился на бывшего командира питерских отрядов «Чёрное знамя» Иуду Гроссмана, предпочитавшего, впрочем, чтобы его именовали Рощин. Тот лишь ехидно улыбнулся:

— И как разобрался с демаршем товарищ Бокий, когда ему надоело вас уговаривать?

— Чёрт ему товарищ! — в сердцах воскликнул Аршинов. — Подогнал к нашим позициям две артиллерийские батареи, — восемь орудий против наших двух! — под их прикрытием растащил с помощью броневиков баррикаду, а потом натравил на нас «чёрных дьяволов»: красногвардейскую бригаду морской пехоты. Ты их должен хорошо помнить по Эзелю, — обратился Аршинов к Фёдору Щусю.

Тот лишь мрачно кивнул. Воспоминание было не из приятных. Приехал черноморский матрос поддержать балтийских братишек и попал как кур в ощип: всучили ему морпехи Шишко, как активному участнику мятежа на Моонзунде, лопату и заставили до окончания операции «Контр Страйк» строить укрепления. Потом пинком под зад вышибли с флота.

— Так эти черти, — продолжил меж тем Аршинов, — ворвались к нам вообще без оружия, мы от растерянности и стрелять не стали, а в рукопашную мы против них и пяти минут не продержались.

— И что потом? — поинтересовался Рощин.

— А у них теперь одна песня, — вздохнул Аршинов, — вот он знает, — кивнул он на Щуся. — Кто согласен с установками новой власти — шаг вперёд и в общий строй; кто не согласен или в чём таком замаран — «на пра-во!» и шагом марш на штрафные работы.

— А тебя почему отпустили? — не успокаивался Рощин. — Или ты в «согласные» записался?

— Может, мне тебе в морду дать? — угрюмо поинтересовался Аршинов и сделал шаг в сторону Иуды. Тот вскочил и принял оборонительную стойку.

— Кончай бузу! — прикрикнул Махно. — Остыньте оба! А ты, — он посмотрел на Аршинова, — на вопрос всё-таки ответь.

— Да чего там отвечать-то, — произнёс тот, возвращаясь на место. — Кропоткин за меня похлопотал, вот и отпустили.

В завязавшемся после рассказа Аршинова диспуте приняли участие все присутствующие на посиделках, кроме одного. В углу затаился Артур Слепаков и оттуда с интересом наблюдал за происходящим.

АРТУР

Я был готов целовать фотографию прямо на газетной полосе. Не вру, удержался с трудом. Делать это в присутствии «добрейшего» Порфирия Карловича, чья рыжая бородёнка топорщилась у меня за спиной, значило подарить доктору ещё один аргумент в пользу поставленного им диагноза. А ведь он, «редиска», ошибся, и меня чуть не заставил в эту ошибку поверить. А я не сумасшедший. Я — не сумасшедший! Не сумасшедший я!!! Подтверждением тому лицо с фотографии, подпись под которой гласила: «Герой Рижско-Моонзундской операции генерал Абрамов». Моя почти фотографическая память не подвела и на этот раз. Помню я, как корчил он в хмельном угаре рожи перед «мыльницей» в руках аппетитной и столь же хмельной бабёнки возле зачуханного домика на берегу Оби. И делал он это не в одиночестве, а в компании двух подвыпивших типов. Потом по глазам ударила ослепительная вспышка, и прозвучал колокол, возвестивший о начале великих перемен в моей размеренной жизни.

Теперь мне надо было крепко подумать, для чего следовало избавиться от докучливого присутствия доктора Вайнштейна. Надеюсь, мне удалось сохранить невозмутимое лицо.

Я сложил газету, протянул её доктору, после чего улёгся на кровать и отвернулся к стене. Не надо иметь глаз на затылке, чтобы представить картинку за моей спиной. Сейчас доктор изучает мой затылок и задумчиво чешет свою козлиную бородку. Сейчас это ему наскучило, и он направляется к двери.

Когда лязгнул тяжёлый засов, я повернулся на спину, сложил ладони под голову и уставился в серый потолок. Итак, это не сумасшествие. Я стал случайной жертвой Божьего ли промысла или научного эксперимента — не важно! Здесь ключевым является словосочетание «случайная жертва». Нет, не ради меня затевалась эта фантастическая переброска на сто лет назад! Определённо главными героями нашей общей, увы, истории, являются те трое подвыпивших мужиков, и, может быть ещё баба с «мыльницей», а меня сюда зашвырнули как случайного свидетеля.

Складно, Артур, очень складно. И что я с этого имею? То, что я не псих, — это, конечно, здорово. Но что мне теперь делать? Для начала надо вспомнить всё, что я читал из написанного в жанре «альтернативной истории», — спасибо папе с мамой: подсадили в детстве на книжки! — и сделать это основой анализа моей собственной ситуации.

Сколько времени я провёл в размышлениях, не знаю, в камере, пардон, палате, часов не было. А до чего додумался, извольте, поделюсь. «Кто?» и «Как?» я отбросил сразу — не моих гуманитарных мозгов дело. Начал сразу с «Зачем?». Чтобы перекроить всю столетнюю историю? Это маловероятно: слишком прямолинейно, да и хлопотно. Проще поставить на ветвь истории шунт (глянь-ка, что-то я в технике всё же петрю!) или просто бросить параллельную ветвь в пространственно-временной континуум. Исполнителями «сами знаете чьей» воли были назначены, хрен знает почему, трое барбосов (зря я их тогда в работяги записал!) из силовых структур — кусайте меня, если я не прав! — и при них баба. И думается мне, — ох, как мне это думается! — что вся эта великолепная четвёрка здесь подле «товарища» Абрамова обретается. Интересно, Абрамов уже в ТОМ времени генералом был? Нет, не думаю. В ТОМ времени генералы давно в «господ» превратились, а значит, для дела пролетарской революции вряд ли годны. Был он в том времени либо полковником, либо под ним.

Ну, да не суть. Суть в другом. Ребята эти тут так лихо развернулись, что катится здешняя история уже по параллельной ветке. А я-то в ум не возьму, почему мои прогнозы то наполовину, а то и вовсе не сбываются? Вот ведь и эту газету злыдень Карлович притащил, чтобы уличить меня в неверном прогнозе на исход Моонзундского сражения. А ребята-то повторяются. Был Колчак ТАМ «кровавым» диктатором, ТУТ стал героем, но ведь один чёрт утоп! Ладно, это всё хихоньки да хахоньки, а мне-то что делать? Добраться до ребят и попросить их перебросить меня обратно? Заманчиво. Только что-то мне подсказывает, что в жизни никто рояльных фабрик в кустах строить не будет, а, значит, нет у них с тем миром двухстороннего портала. А помогать им строить социализм с человеческим лицом, где и Ленин такой молодой, и Сталин добрейший мужик, мне, знаете ли, в лом, да и не верю я в успех этого предприятия. Всё одно получится «как всегда». Думаете, ошибаюсь? Посмотрим. И лучше со стороны. И лучше через океан. Понимаете, куда я клоню? В Америку, в неё, родимую, и как можно скорее. Вот только без бабосов делать там нечего. ИМХО надо их добыть! Тень Остапа Ибрагимовича прямо поперёк кровати. Ничего. У него не получилось — у меня получится!

**

Порфирий Карлович сиял лицом, пока извещал меня о том, что мы едем на работу в институт к самому Бехтереву: он ассистентом — я материалом для исследований. Я тоже сиял лицом. Как же, такая честь, такие перспективы! Быть подопытным животным у великого Бехтерева!

Добрый доктор поверил в мою искренность — ну, не чудак? — и с охотой ответил на два моих вопроса: «Когда?» и «На чём?» Как только он, доктор, закончит сборы. На поезде. Это хорошо, что гражданская авиация у них пока в загоне. На поезде и ехать дольше, и сбежать из вагона легче. А вы думали, я всерьёз мечтаю переселиться из одной психушки в другую?

Который день под моим временным домом стучат колёса. Который день усыпляю я бдительность алчных санитаров — не задаром же они согласились сопровождать нас в Петроград? Вроде и усыпил, вроде и бежать можно. Вопрос: когда и куда? А как увидел за окошком надпись «Гуляй-Поле» так сразу понял: сейчас и туда! Я ведь по Махно дипломную работу писал.

Как тронулись, так сразу запросился в туалет. Психу отказать в такой просьбе нельзя, псих он и под себя наделать может. Как оказался в туалете, так сразу открыл окно и полез на волю. Поезд ещё не разогнался, но всё одно прыгать пришлось на ходу. Приложился о землю основательно, но руки, ноги, голову, и, надеюсь, потроха исхитрился от порчи уберечь. Покинутый мной поезд ещё отстукивал «Пока!» на выходной стрелке, а я уже был занят поисками батькиных опричников. Долго маяться не пришлось. И вот я уже в бричке со всеми удобствами (бланш под левым глазом, руки связаны и два бугая используют меня в качестве подставки под густо пахнущие гуталином сапоги) еду в гости к Махно.

С первого взгляда я батьке не глянулся. Обматерил моих сопровождающих и хочет вернуться в дом. А меня, стало быть, к стенке? Кричу ему прямо в спину:

— Сюда бы пулемёт приспособить — знатная бы тачанка получилась!

Тут же получаю прикладом под дых, падаю на колени, и, пригнувшись к земле, ловлю ртом насыщенный пылью воздух. Но слово моё до ушей Махно долетело. Обернулся, подошёл, спрашивает: