С отрога Геликона - Михаил Афинянин

– Что случилось? – спросил Геракл.

– Право, не знаю, – ответил человек, – но умоляю вас подождать. Его сейчас позовут.

Вскоре из того же самого прохода послышались быстрые шаги и заколебался отражаемый стенами и приближающийся свет факела. Подошедший Сфенел выглядел несколько взволнованным.

– Вот, Сфенел, как ты просил, фиванские гости, – заискивающе сказал царю щупленький человечек. В высшей степени неубедительно он пытался изобразить удовольствие от исполнения каждого приказания.

– Хорошо. На сегодня ты свободен, – ответил ему Сфенел.

Человечек удалился в том направлении, откуда пришли Геракл с Лаодамантом.

– Геракл, у меня дело к тебе, – сказал царь.

Юный герой обратился к кадмову потомку:

– Я скоро вернусь.

– Прости, что забираю у тебя друга, – извинился Сфенел перед Лаодамантом и пожелал тому приятных снов.

Геракл же вместе с сыном Персея направилcя по боковому проходу.

– Что все-таки случилось? С отцом все в порядке? – волновался юноша.

– Да, в порядке, в порядке… – ответил царь и посмотрел на гостя какой-то странной нервной улыбкой, – сейчас увидишь.

Шли они совсем недолго. В конце прохода они поднялись по ступеням, затем как-то оказались на открытом воздухе, но не на улицах города, а где-то на верхних этажах дворца. По этому открытому пространству они обогнули часть здания, снова вошли внутрь и поднялись еще выше. Эта лестница привела их ко входу в большой, прямоугольный и хорошо освещенный зал. Геракл едва успел осмотреться и полюбоваться искусной росписью, как Сфенел дважды громко хлопнул в ладоши. После этого началось настоящее действо. Через вход с противоположной стороны зала двумя стройными рядами начали заходить девушки. Они выстраивались вдоль боковых стен до тех пор, пока не заняли их и, вдобавок, еще и противоположную стену. Все без исключения девушки были одеты в белые платья, затянутые поясами. Стояли они строго по росту: ближе к Гераклу – те, кто пониже, и дальше, соответственно, те, кто повыше. В каждую из колонн были вкраплены по три старшие женщины. На них были темно-красные с золотой вышивкой платья. Прийдя на свои места, они вышли из общего строя, встав позади более юных участниц этой странной процессии.

В зале на некоторое время снова воцарилась тишина. Геракл был ошарашен и, в самом деле, не знал, как ему себя вести. Он вопросительно посмотрел на Сфенела. Царь сделал достаточно красноречивый жест, приглашая гостя пройти внутрь. Геракл сделал несколько шагов, но затем обернулся назад: Сфенел махнул ему рукой, чтобы тот, не боясь, продолжал движение. Юный герой принялся рассматривать девушек. Они были самые-самые разные. Наиболее высокие стояли у противоположного входа в зал. Одна из этих тиринфянок, смотревшая на Геракла сверху вниз, напоминала ему гостий из неведомых северных стран, которые время от времени останавливались в Фивах: она была голубоглаза и с волосами белее снегов Парнаса. Вот другая тиринфянка, ростом пониже и потемнее, с выраженной даже под платьем округлостью бедра и полными губками. Вот третья – стройная и светловолосая с легким рыжеватым оттенком и милыми веснушками. Рядом с нею – такая же стройная, но темная, чем-то отдаленно напомнившая Гераклу дочь Феспия Эрато. Все они были по-своему хороши, от каждой исходил свой круживший голову аромат. Как показалось Гераклу, платья у всех девушек были одеты не на хитон, а на голое тело. При этом, их взгляды мало соответствовали созданной их красивым выходом торжественной обстановке. Они боялись встретиться глазами с Гераклом и вообще, как ему показалось, были невеселы.

– Я слышал от моего учителя Лина, – сказал юный герой, обойдя круг и вернувшись к Сфенелу, – что на каких-то островах так выстраивают хор. Они что будут петь?

Со своей стороны сын Амфитриона не сомневался в том, что петь эти девушки не будут. Но для чего же тогда собрал их царь в этом зале?

– Они хотят порадовать тебя, Геракл, а как, об этом ты сам у них и спроси, – попытался ободрить недоумевающего юношу Сфенел, но его улыбающееся лицо сохраняло какую-то странную неуверенность. – Ну, смелее!

Гераклу ничего не оставалось, как обратиться к девушкам. Чтобы далеко не ходить, он направился к одной из самых маленьких тиринфянок. Как и сам сын Амфитриона, она была огненно-рыжей. Особенно отличали ее необыкновенно добрые светло-зеленые, как весенняя листва, глаза. Едва поняв, что Геракл собирается заговорить с ней, она испугалась, покраснела и опустила взгляд.

– Как твое имя? – спросил юноша со всем возможным участием, видя ее смущение.

– Я Метанира, дочь Амафонта, – ответила девушка.

– Амафонт – один из наших виднейших торговцев, – раздался от входа голос Сфенела.

Прислушавшись к нему, Геракл лишь слегка повернул голову в его направлении, но быстро вернулся к своей собеседнице.

– Скажи мне, Метанира, – спросил он снова, – для чего вы собрались здесь и как хотите меня порадовать?

Девушка отвечала неохотно, медленно и явно заученными словами:

– О Геракл! Нам известно, что люди называют тебя сыном бога… Потому… для нас большая честь видеть тебя здесь. Я и мои подруги, – тут Гераклу показалось, что Метанира едва ли не всхлипнула, – мы готовы подарить тебе свою невинность и исполнить любое твое желание.

Пока несчастная Метанира открывала Гераклу цель этого представления, Сфенел осторожно, чтобы не спугнуть ни девушки, ни фиванского гостя, приблизился к ним.

– Как это понимать? – обратился Геракл к царю.

– А что? Разве Метанира недостаточно ясно объяснила? Мы собрали для тебя сто девушек из самых знатных семейств нашего города. Ты волен выбрать любую из них или нескольких или всех вместе, хочешь – по отдельности, хочешь – сразу. Как тебе будет угодно.

– Сфенел, могу я сказать тебе пару слов наедине?

Юноша вывел из зала сына Персея. Внутри у него все клокотало, но он понимал, что впрямую рассердиться сейчас было бы неуместно.

– Послушай, Сфенел, – сказал царю Геракл, когда они спустились на несколько ступеней по темной лестнице, – я знаю, что, находясь в гостях, невежливо отказываться от угощений и даров. Но этот подарок я в самом деле принять не могу.

– Как так? – возмутился Сфенел. – Ведь я узнавал, и мне стало известно, что, находясь у Феспия, ты…

– Все верно, – прервал Геракл речь царя, не желая, однако, его переубеждать. – Твои люди тебя не обманули, но, как говорят, товар не по купцу.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то, что в Фиваиде в деревнях девушки краше. А уж про тех, что показываются при дворе Креонта, я и вообще молчу. Я не хотел говорить при твоих тиринфянках.

– Как так?

– Ну так. Приезжай к нам в гости – убедишься сам, – пригласил он царя, хорошо понимая, что тот не приедет. – Да и подарками мы уже обменялись, и мне как-то… не с руки…

– Понимаю, но все же…

– Сфенел! Я надеюсь, что ты в самом деле понял меня. Скажи, что я плохо себя почувствовал, устал или еще что-нибудь. А то они ведь все сгорают от желания, – ехидно улыбнулся юноша. – Счастливо тебе!

Прийдя в свои покои, Геракл поднял уже засыпавшего Лаодаманта. Затем, они вместе подняли Амфитриона, и уже втроем – давно видевшего сны Клита. Юный герой ни мгновения больше не хотел оставаться в этом доме. Далеко за полночь фиванцы достигли хижины Алкея. Там все поначалу перепугались, ибо посреди ночи собаки подняли необычно громкий лай, но в итоге были рады снова видеть у себя столь редких и столь дорогих гостей. Этот долгий-предолгий день закончился для путников там же, где и начался.

Засыпая, Лаодамант благодарил богов за то, что Геракл выдержал все испытания и теперь вернется со всеми в Фивы. Амфитрионов же сын в душе посмеивался над Сфенелом. «Да…, – думал он, – в делах Эрота все же нету на свете мужа искуснее кекропийца Феспия.»

Глава 7.

Следующий день фиванцы вместе с Алкеем, как и предполагалось, провели у Электриона. Тот жил в городе Мидее, что между Тиринфом и Микенами. Дом его был, конечно, не как пастушеская хижина амфитрионова отца, но все-таки тоже очень и очень скромным. Далеко не бедный Электрион объяснял это тем, что его любимые дома плавают по морю. Путешествия были его страстью, разделяемой так же и Анаксо. Бесстрашно, даже с грудным ребенком на руках, сопровождала она его всюду – и на Крит, и на тот, пока безымянный остров, о котором рассказывал Гераклу Эврисфей, и в Италию и в куда более дальние как западные, так и восточные моря и земли. Уйдя с царской службы на вольные хлеба, Электрион стал без опаски плавать всюду, а не только по налаженным городом связям. Так что фиванцам было о чем с ним потолковать.

Его и Анаксо сын впитал запах моря и корабельной сосны даже не с молоком матери. По словам родителей, он был зачат на корабле во время одного из плаваний. Так вот этот двенадцатилетний Иолай – так звали сына Электриона – тоже подпал очарованию Геракла. Совсем юный и столь щедро одаренный юноша, уже побывавший в битве и получивший первый удачный опыт начальства был, конечно, примером для мальчика. Иолай рассказывал Гераклу о путешествиях с отцом и матерью. Глубокое не по годам знание дела сочеталось у него с детской увлеченностью: он не только знал многое о тех странах, где ему удалось побывать, о расстояниях и длительности пути в то или иное место, об опасностях, подстерегающих путника, о неблагоприятных ветрах, течениях, мелях, – помимо этого он изумлялся тому, что в своих путешествиях нигде и никогда они не встречали края земли: больше того, всюду от местных племен они узнавали об их еще дальше живущих соседях. Ничтожными показались Гераклу сведения из рассказа Эврисфея, взгляд сфенелова сына – мелочным в сравнении со взглядом этого почти еще совершенного ребенка. Почувствовав в Иолае родственную душу, юный герой поведал ему о странах, куда нельзя доплыть на корабле и дойти посуху, странах, в которые душа человека попадает после смерти и в которых живут боги. Это вызвало у слушавшего с раскрытым ртом сына Электриона массу вопросов, отвечать на которые Геракл отказался, сославшись на то, что он уже и так рассказал очень многое и что ему, Иолаю, надо сначала это хорошенько обдумать.