АЯУАСКА, ВОЛШЕБНАЯ ЛИАНА ДЖУНГЛЕЙ : ДЖАТАКА О ЗОЛОТОМ КУВШИНЕ В РЕКЕ - Кузнецова

поддержания флегмы. Что такое флегма?

- Это такая магическая субстанция, - сообщил он мне. - Именно флегма дает

силу, именно в ней заключается все могущество шамана. Точнее сказать, не

в простой флегме, а во флегме очищенной. А очищенная флегма - это

марири. Она защищает шамана от магических атак, от магических дротиков.

Но не только. Еще она защищает его от болезней, которые он высасывает из

тел пациентов, и вообще, она делает шамана бесстрашным.

В ходе его рассказа выяснилось, что с этой флегмой не рождаются, ее по

ходу жизни приобретают. Есть два варианта. В первом случае ее получаешь

в дар от растения во время затворничества и ученичества в джунглях. Во

втором - ее получаешь в дар от учителя самым традиционным и нехитрым

способом: изо рта в рот. Вилсон говорит, что флегма, полученная напрямую

у растения, гораздо сильнее, чем флегма, полученная от учителя.

Каким бы образом она новому шаману ни досталась, флегма поселяется у

него в груди. Однако, оказывается, получить ее – этого еще не все. Дальше

шаман должен о ней заботиться. Он должен ее растить. Он должен ее

подкармливать – и дым мапачо как раз то, что ей требуется. Когда он курит

мапачо, флегма поднимается из грудной клетки к горлу, и там

превращается... во что бы Вы думали? Жидкость трансформируется в

воздух. Ага.... теперь понятно... когда Вилсон лечил ту женщину у себя дома,

сначала у него что-то клокотало в горле, словно там было много жидкости, а

потом она куда-то исчезала, и выдыхал он ей в макушку только воздух.

Но все равно было ничего непонятно. Понятно только то, что у меня тогда

был не обман зрения и не игра воображения. Уже хорошо. Что клокочущая и

выдыхаемая субстанция называется флегмой/марири. Что с ее помощью он

извлекал из пациентки болезнь. Назвали явление – уже легче. Появляется

впечатление, что если назвали – то значит, и поняли. А что поделаешь:

такова магия слов.

Еще стало понятно, что наличие флегмы – это знак шамана продвинутого

уровня. Что своему обладателю она дарит защиту и вселяет в него смелость.

Смелость, как говорят, не простую, а ту, что превращает сердце в сталь.

Смелость на грани бесстрашия. Так может быть, он был вовсе не

безразличный, как мне казалось раньше, а беспредельно бесстрашный?

Все остальное, как и прежде, было непонятно.

31. ДОРОГА В ТАМШИЯКУ — 4

Я и сейчас вижу, как мы с Вилсоном вдвоем бредем по охряно-красной и

пыльной дороге. Как только завидим кусочек тени, падающей от дерева,

пусть даже на противоположной стороне дороги, сразу туда переходим:

пусть хоть на несколько секунд, но она нас защитит от палящего солнца. Я

смотрю на него. Мне-то хорошо, у меня-то рюкзак нетяжелый, а вот он

закинул себе за спину мешок объемный и тяжеленный– туда он упаковал

всякие предметы вчерашнего мероприятия. Они включали, но не

ограничивались москитной сеткой, голубым одеялом, agua de florecimento,

бутылкой с аяуаской, трехлитровой бутылкой с питьевой водой. Несколько

неожиданным предметом, каким-то образом затесавшимся в мешок, была

бутылочка с одеколоном «Boss» – он им себя обильно полил перед началом

церемонии. Ну и много еще чего-то другого.

Я вспомнила его дом в Тамишьяку. Дом у него большой; из всего дома я

видела, правда, только одну гостиную, но думаю, что общая стилистическая

направленность дизайна выдерживалась и в остальных частях тоже.

Меблирована гостиная была гамаком неопределенного от времени и от

многочисленных стирок цвета; стоявшей вдоль стены длинной лавкой в

крапинку - крапинки получились, когда краска местами облупилась – и

раскладным креслом для пациентов, тоже, как и лавка, деревянным. В

центре комнаты стоял один стул и табурет. Тоже один. Под ногами - годами

утоптанный земляной пол, над головой - голая лампочка под наклонной

пальмовой крышей. Из предметов роскоши – телевизор, он транслировал

передачи всего в трех цветах, но зато таких же интенсивных, как у

анилиновых красителей. А еще там был гудящий, как небольшое скопление

шмелей, холодильник.

Я вспоминаю его жену, которая вполне могла бы сойти за фотомодель, живи

она другой жизнью и в другом мире, не будь так затерта до дыр бесконечной

работой. Она и дом убирает, и еду готовит - на дровах, и белье стирает - а

воду еще надо принести с реки, и годовалый ребенок не слезает с рук, и

двухгодовалая заводная дочка-кнопка требует неотступного внимания. Не

говоря уже про Вилсона, который и сам похож на большого ребенка. А когда

все постирано, приготовлено, убрано – это при тропической-то жаре! – она

приступает к изготовления прохладительных напитков и уходит в центр

городка продавать их, чтобы заработать несколько монет-солей для семьи.

Я еще вспомнила, как, вчера, не подумав, попросила у него дома воды

напиться. Вилсон принес мне стакан, доверху наполненный прозрачной

водой. С опозданием я поняла, что просьба была крайне неосмотрительная.

Лучше было бы сначала воссоздать всю технологическую цепочку. А

цепочка выстраивалась такая: водопровода в доме нет. Воду надо откуда-то

принести. Издалека и по жаре. Прокипятить ее надо на дровах. Дрова надо

сходить куда-то собрать... тоже далеко и тоже по жаре. Да... стакан чистой

кипяченой воды на столе – может быть предметом роскоши и

свидетельством радушия.

Мы с Вилсоном между тем подошли к кладбищу, что предвещало близость к

городу и к жизни, миновали сию обитель покоя, и вскоре вошли в город. А

там уже и до центра было недалеко. На улице, на низеньком каменном

бордюрчике, который разделял тротуар и проезжую часть дороги, уже

сидела его жена с детьми и продавала холодные фруктовые напитки. Завидев

Вилсона, к нему сразу метнулась, как выстреленная из катапульты, дочка,

прилипла к его ногам – он ее обнял, погладил по голове, но на жену даже не

глянул. Вот они, сложности подготовки к пути банко... Несмотря на мои

протесты, Вилсон, прицепив к себе малышку-скрепку, пошел проводить

меня до гостиницы – до нее, слава богу, было недалеко.

Потом он ушел – впереди у него был долгий день, заполненный

ежедневными семейными заботами. Я же вошла в свой крохотный и жаркий

номер и рухнула на постель.

32. ТРИ ДНЯ В ТАМШИЯКУ

А дальше я вроде бы забылась сном. Наверное, да, забылась, потому что

потом, когда я попыталась открыть рот, он оказался чем-то накрепко

склеенным снаружи – словно скотчем или клеем «Момент». Ладно,

нестрашно,- решила я. - Рот откроем попозже. Кушать я не собиралась, а

разговаривать все равно было не с кем. Дальше на очереди были глаза. Их я

тоже попыталась открыть – вот незадача! И это оказалось мне не под силу.

Тогда я решила еще немного полежать, набраться сил и со временем

повторить попытку. Все равно сейчас в комнате смотреть было не на что. А

кроме того, задачу можно было технически упростить: открывать глаза не

параллельно, а последовательно: сначала один, а второй уже потом.

На подготовку к открытию первого глаза ушло минут двадцать. Думаю, я бы

и дольше готовилась, но тут окончательно набрала силу физиологическая

доминанта. Жажда. Благодаря ей я открыла заодно и второй глаз, потом

поднялась с кровати, вышла на улицу и поплелась по узкой улочке к

ближайшему магазину – он был расположен прямо на углу. Было два часа

дня – самая жара; магазин, само собой, оказался закрыт на сиесту. Но по

дороге в магазин я предусмотрительно заприметила, что у соседей в

ближайшем к моей гостинице доме на цементном полу небольшим

холмиком были сложены ананасы. На обратном пути я выбрала себе самый

большой ананас, колючий и коричнево-желтый – как раз из тех, что мы

сегодня видели, возвращаясь из сельвы. В гостинице я порезала его на

треугольные ломтики и жадно вгрызалась в его желтую и сладкую мякоть –

каким же он оказался вкусным! Сок тек по рукам, медленно капал на пол.

Насытившись, я опять легла под вентилятор, и вскоре дело пошло на

поправку. К вечеру и магазин открылся - жизнь налаживалась. Так прошло

воскресенье.

Понедельник прошел еще даже лучше, чем воскресенье: я уже твердо стояла

на ногах. Вечером в центре городка мое внимание привлекли запеченные на

древесных углях овощи. У меня просто голова закружилась, до чего они

были вкусные – казалось, я заново открывала для себя вкус еды.

Весь понедельник я или лежала, распластавшись, под вентилятором в

комнате, либо же в перерывах висела в коридоре, мерно раскачиваясь в

гамаке под расплавленным белесым небом. Да... – лениво думала я. –

похоже, что наконец-то я достигла состояния, когда у меня нет больше