Затылоглазие демиургынизма - Павел Кочурин

Саша поотнекивался было, но, поблагодарив, взял два огурчика.

У Галины чуть ли не на каждом пальце правой и левой рук блестели кольца с камушками. Обручальное особо выделялось. На запястье левой руки золотые часы на золотой браслетке. В ушах серьги с лучистыми каминами. Саша хвастался, что с войны не пустым вернулся. И Федосья о том намекала в разговорах. Да и отец у невесты при хлебной должности… Это они, Анна с Пашей, и Агаша вот, навозницы. Что в праќздник, что в будни — один наряд…

Все, кто был в деревне, вышли на улицу, поглядеть не столько на Сашу, сколько на молодуху. Наставительно про себя, старухи молвили: "Праздничное-то на час, а живется-то будничным".

Анна знала, что Агаша никогда не признается, что Толик сын Саши-Прокурора. Но сам-то он как?.. Вот стоит, улыбается. Наверно и приеќхал больше затем, чтобы подразнить Агашу. Пройдет равнодушно не дроќгнув и бровью не поведет и мимо сына, как вот Федосья проходит не взглянув на внука.

На ферме, во время дойки коров, Анна не могла смотреть в глаза Агаши, чтобы не вызвать жалость. Сама Агаша суетилась, чтобы и миќнуты не быть без дела. И все же накопилась горечь, глянула на Анну, подошла, и слезы скатились со щек. Отвернулась, утерлась платком и тут же рассмеялась:

— Дура, какая же я дура, — осудила себя, — все ведь от стыда: брошенная, фронтовичка, вишь, вроде из бардака в мир пришла, опоганенная таким же вот Сашей Жоховым. А что честная, в то не верится…

Анна подошла к ней, прижалась, обе помолчали.

— А так-то я и рада, — призналась Агаша. — Жизни бы с ним не было. Горе-то во мне о своих не изжилось, одна осталась. Вот и поддалась. А с ним и хорошая плохой станешь.

— А ты и убеди себя… И сыну, Толюшке, никогда ничего не говори. Оно и лучше, — советовала Анна, тоже думая, что Агашу иссушили бы упреки Жоховых. — И держись одного, что комиссар. И что о сыне он не знает, потому и записала на Дедушку.

— Комиссар… — промолвила Агаша, — он и верно хлопотал за меня. В часть-то защитник ему написал. Сама-то не видела его. Да и никогќда ничего у меня с ним не было. Тоже вот сказала… комиссар, а вдруг да до него дойдет такое. Хотя, кто скажет, какой комиссар… Безымянный…

— Ну и ладно, — прервала ее Анна. — Толик вырастет, все поймет… Ему и правду потом можно будет сказать. А чего к нам-то с Толиком не заходить. Дедушка и то спрашивает, как там сынок? И заходи.

Агаша не отходила от Анны в этот вечер. Паша им не мешала, с разќговорами к Агаше тоже не подходила. Вера и Надя тоже вели себя так, будто ничего и не произошло.

Паша сказала наедине:

— И ободри ты ее, разубеди, жалеть-то чего. Все и будет ладно, и добром, как вот говорит дедушка.

2

Как раньше велось, так и ныне, все в деревенском мире начинается со слухов. Кто-то, где-то побывал, с кем-то встретился, что-то узнал и пересказал другому то тайное, что узнал тоже тайно. И пошло оно крутиться, вертеться, как ветер в проулках. И все с "тайной". Не всем в раз весть узнают, а каждый порознь. В этом и кроется завораживающая сила слуха. Он плод безгласности. Полнится догадками, а то надеждами, а чаще чем-то и угрожающим тебе. Последнее время слухи больќше тревожили. Где-то что-то решалось, творилось и выскакивало горьќкой пилюлей. И народ свыкся, уверяясь в плохом: сколько перетерпеќли и от новых перемен хорошего не жди, все идет непутьем, словно кто напускает его на тебя. Ладное-то рождается от доброй мысли и слова, что в душе твоей. А если тебе вздыху нет, то на пакость и тянет. И новости уже без прежнего интереса, не от кого хорошего тебе ждать.

На этот раз Моховцев облетела весть о новом слиянии колхозов. Не только малых с малыми, но и больших в еще большие. Деревни будут сноситься и выстраиваться вентральные усадьбы. Помещичье словцо в "новой жизни" приметано. Притесняют-то теперь мужика половчее бывших баринов. Тут и словечки покруче: обязать, исполнить, выпол-нить, проконтролировать. И все это висит над колхозником безмолвные, не обремененным ответственностью, как что-то неодушевленное, двиќгающегося только механически, как заводная машина-игрушка.

Сначала слухи о слиянии были далекие и моховцев не больно тревоќжили. Надеялись, что их могут и обойти, Мохово недавно слилось с Сухеркой. К такому слиянию моховцев и сухеровцев подтолкнули пастухи. Помогли и эмтеэсовские трактористы. На сухеровском лугу скотина пасется, а моховцы свой луг на сено берегут. Коровы, ясно дело леќзут на свежую траву в цветах. Да и пастухам чего глядеть — луг один, вдоль Шелекши. Тоже и с полями: моховцы убрали хлеб и стадо пустили пастись, а на сухеровском рядом озимь. Потрава. А трактористы — те порой возьмут да и созорничают: вспашут подряд и сухеровское и мохо- ское поля. Разбираейтесь председатели, ищите прежнюю межу. Дедушка со Стариком Соколовым Яковом Филипповичем встречались на таких полях и прикидывали: поменяться бы надо полями и лугами. Но где там! По конторам изќбегаешься, бумаги пуды изведешь, пока позволение получишь. Да и жаќлко со своими привычками расставаться. И вот как-то пришел к дедушке Яков Филиппович и сказал просто: "А что, Игнатьич, возьми-ка нас в свой колхоз. У тебя хорошо, и мы не так плохи. Худа никому и не будет. А то нас не оставят в покое, прилепят к Большому селу… Я бы плотничать у тебя стал. А там, даст Бог, мастерскую бы открыли, овчины стали выделывать. Ныне шкуры овечьи никто от народа не берет, пропадают. Глядишь, и кирпичный заводик соорудили бы. Кирпич-то выпрашиваем у государства и завозим за тыщу верст. А раньше сами делали, когда храм строили. И у коммунарок вот был свой завод, сами кирпичи делали. Неужто не додумаются запретов колхозам не городить на такие работы. Как бодливую скотину нас огораживают, чтобы не навредили чем.

Дедушка признался, что и сам обо всем этом подумывал. И тоже готов был в объединенном колхоз быть под началом Якова Филипповича, коммуниста. Но Старик Соколов и слова вымолвить не дал: "Что пустое говорить, я уж тогда вроде парторга у тебя буду".

И объединились, препятствий не было. Вместо двух — один председатель. Бригадир-учетчик тоже один. Кладовщик и счетовод — моховские. Сразу четверо прибавилось для работы в поле. Ферму в Сухерке оставили. И там сделали скребки для очистки стойл, и телегу на резиновом ходу для раздачи кормов. Старик Соколов Яков Филиппович единственный в колхозе коммунист — партийный советчик председателю. Его и в райком на совещании вызывали, как парторга. Моховцы вполусерьез, вполушутку говорили: "И верно, что за колхоз без коммуниста, вроде без попа".

Такое объединение моховцев с сухеровцами — своя воля, без нажимов. К Большому селу вскоре присоединили Великое село и пять деревенек. Это уже под нажимом. В таком колхозе, где из одного края не видно, что делается в другом, не заживешь по-моховски, как мечталось мужикам других деревенек. О выделке кож и о кирпичном заводике оставалось только мечтать. Все же и объединенному моховско-сухеровкому колхозу сквозила угроза слиться с Большесельским. Уж больно Авдюха Ключев этого хотел. Но в райкоме пока не торопились с этим.

Весть лихую моховцам принес Саша-Прокурор. Ровно для того и явился, чтобы "огорошить куркулей". Вечером в субботу позвал Федора Пашина на Шелекшу, помочь сети поставить. Особые, капроновое, сказал: "По больќшому блату достал". На реке ему и рассказал: "Время настало к единой системе все подводить. Больно вы особняком зажили со своим Корнем и Староверской Бородой. Давно к вам присматриваются. А то, глядя на вас, и другие к отсебятине потянулись. Овинники, коровы, другая скоќтина, ульи, о них больше заботы. Общественное уже нипочем".

Федор поведал об этом разговоре с Сашей Прокурором своей Паше, а Паша на ферме дояркам, и Мохово загудело.

Утром Саша пошел проверять сети. Старик Соколов Яков Филиппович поправлял изгородь возле телятника, окликнул:

— Наше Вам почтение, Александр Ильич! — Все понемножку приучались лукавить, с пороком узаконенным сживаться, льстить казенному человеќку, приближенному к власти.

Саша Прокурор свернул с тропки в сторону изгороди, подошел к Стаќроверской Бороде. Яков Филиппович воткнул в столб топор. Начал с тоќго, чтобы добродушно упрекнуть Сашу, попенять, что забыл свою деревню.

— Совсем отбились от дома-то, Александр Ильич, знамо, не наше дело, можно сказать городской житель. Районный центр — это уже считай и город. — Усмешка крылась в бороде коммуниста во Христе, но Саша Прокурор не уловил этого, важничал.

Яков Филиппович огладил бороду и перешел, помедлив, "к государственќному вопросу". Иначе с Сашей нельзя. Спросил, какие они ныне установки. В таких выспросах казенные чины юмора не понимают, важность мешает. Установки, как осенняя погода меняются и чего бы всерьез о них говорить. Но все же любопытство берет. А прокурору ли того не знать, что сверху спускается. И Саша лестно поведал новости, о чем Федору на реке сказывал.