Улыбка Лизы. Книга 1 - Татьяна Никитина

– Ну и каков же смысл сей басни? – нетерпеливо потребовал Лодовико.

– А мораль, ваше сиятельство, в том, что подобный исход ожидает всех, кто предаётся безделью вместо того, чтобы работать, – пояснил Леонардо, наблюдая за Чечилией. Изящными мазками он выплёскивал на белый грунт тополиной доски обожание и нежность к женщине.

Полюбить можно лишь то, что хорошо понимаешь и принимаешь всей душой, рассуждал он и впервые в жизни сожалел, что не владеет поэтической строфой также виртуозно, как кистью. Ему отчаянно не хватало красок, дабы передать новое, не испытанное им доселе чувство, переполнявшее сердце.

Глава двадцатая

Джакомо

МИЛАН. 1493 ГОД

По долгу службы при Миланском дворе, но более – по прихоти капризной девчонки он беспрестанно всем нужен.

«Леонардо! Кто видел мессере Леонардо?» – с восхода до заката разносилось под сводами дворца. Вот и сейчас:

– Синьор! – задохнувшись от бега, вопил посыльный, потирая ушибленное колено. Запнувшись за балясину лесов, только что он растянулся во весь рост на утоптанном пустыре, где делали разметку для установки конной статуи.

– Её сиятельство опять изволят видеть меня? – бросил Леонардо с досадой, посему как третий раз за утро был оторван от дел, дабы выслушать новую фантазию юной хозяйки Кастелло Сфорцеско. Не успел он три дня назад закончить фреску сводов в зале дела Ассе, как ей захотелось превратить свою спальню в «райские кущи», украсив стены невиданным доселе орнаментом из цветов и птиц, а четверть часа спустя понадобилась ванна с подводом горячей воды. А потом – музыкальная шкатулка, но гораздо изящней и занимательней той, что запримечена на прошлой неделе у Изабеллы Арагонской1. Он давно бы завершил конную статую, кою посулил герцогу шесть лет назад. Конь был готов в глине. Оставалось лишь отлить статую из бронзы, а лучше из сплава бронзы с выжженной медью. Леонардо всё продумал и рассчитал. Остальное зависело от Моро.

– На сей раз его сиятельство желают немедля… Они желают видеть синьора инженера безотлагательно, – отдышавшись, вымолвил посыльный.

Мощный, со смуглым, как у мавра, лицом, красавец Моро могучим только казался, а в нежных женских ручках уподоблялся воску – столь же мягкому и податливому. Сын кондотьера был честолюбив и груб, но Господь не лишил его устремлений к искусству, в коих, впрочем, он мало что смыслил. Недостаток образования заменял ему ум возлюбленных. Чечилию Лодовико полюбил за красоту, равно как и за умение слагать стихи, приводившие в восторг гостей. Женившись, Моро попал под очарование кокетки Беатриче, капризной, но такой обворожительной в своих прихотях. Шестнадцатилетняя хозяйка Кастелло забавлялась, точно балованный ребёнок. Она и Леонардо пыталась превратить в свою игрушку. Поселившись в замке, тотчас объявила войну Чечилии Галлерани и победила без особого труда, поскольку оная не имела склонности к интригам, а полгода назад Моро выдал бывшую возлюбленную замуж за старого графа Бергамини. Трёхлетнего Чезаре оставил при себе, как и двух других бастардов. После изгнания любимой из замка Леонардо старался бывать там как можно реже и всецело погрузился в работу, поскольку она – лучшее лекарство от уныния.

С превеликой неохотой, отобразив её на лице гримасой неудовольствия, Леонардо прервал работу над разметкой и отправился во дворец. Хмурый Моро грозовой тучей утопал в резном кресле по центру залы для аудиенций, окружённый бестолково толпившимися служащими канцелярии, писарями и шутами.

– Леонардо, доколе будем мы ожидать конную статую нашего отца Франческо Сфорца? – воскликнул негодующий герцог, едва мастер перешагнул порог залы.

– Ваше сиятельство, глиняный конь, каковой послужит основой для последующего отлива из бронзы, уже изготовлен и бьёт копытом в ожидании перемещения на замковую площадь, истинным украшением коей он вскоре явится, – бодро отвечал Леонардо.

Перенос гигантской статуи Леонардо готовил загодя, тщательно выверяя математические расчёты. Путь из Корте Веккио до Кастелло по кривым улочкам Милана был непрост. От идеи везти глиняного гиганта по обводному каналу он тоже отказался, предвидя подвохи и препятствия. И наконец его осенило – переместить исполина целиком, приподняв с помощью блоков на опоры, с коих тот под собственным весом по пеньковым канатам наикратчайшим путём прибудет через весь город на площадь ко дворцу.

– А насколько верны расчёты по затребованной тобой бронзе на отливку?

– Шестьсот пятьдесят центнеров и ни грамма сверх того, – сообщил Леонардо, предвкушая грядущий триумф, когда изумительная статуя Франческо Сфорца на вздыбленном коне вознесётся над площадью Кастелло Сфорцеско.

– Непомерно много. Бронза потребуется мне для отливки пушек, – сердито молвил герцог, насупив брови.

– Ваше сиятельство, все расчёты верны и проверены небезызвестным Вам Лукой Пачоли2.

– А если её покрыть золотом?

– Бронзу золотом? Но зачем? – удивился Леонардо. – Статуя и без того будет прекрасна.

– Глиняную болванку твою покрыть патиной, дабы придать нужное великолепие, а когда будет лишняя бронза, отольёшь статую, – брюзгливо разъяснил Моро и вопросительно взглянул на Леонардо.

Он желал иметь конный памятник, коего не было ни у кого из государей Европы, но он хотел и воевать. Регент боялся потерять герцогство. Законный герцог миланский – племянник Джан Галеаццо, слабый характером и хилый здоровьем, на правление не посягал, но супруга оного – неаполитанская принцесса Изабелла Арагонская сеяла смуту среди горожан. Люди Лодовико ежедневно отлавливали её письма к отцу. Пока Моро готовился к схватке с королём Неаполя, в Кастелло шла ожесточённая битва двух кузин: юной Беатриче и законной герцогини Милана Изабеллы Арагонской.

Беатриче – всюду первая, ибо гордость не позволяла ей быть на вторых ролях. С младых лет отличалась она недюжинной волей в достижении желаемого: будь то детская игрушка-забава, чистокровный арабский скакун или бриллиантовое ожерелье на груди другой дамы. Выйдя замуж за Моро, тотчас возжелала заполучить официальный статус герцогини, а не оставаться таковой по сути. Леонардо усмехнулся: недолго осталось девчонке ждать – здоровье Джан Галеаццо таяло с каждым днём, будто лёд в летний зной, а злые языки шептали на улочках, не таясь, что недуг поразил оного сразу по приезду в Кастелло Беатриче. Слухов и кривотолков хватало, но, как знать, может, и не зря поминали недруги Моро мочёные яблоки, посланные Беатриче к столу молодого герцога?

Домой Леонардо возвращался поздно, когда закатные лучи обагрили кровавым край небосклона, а солнце нырнуло за берег Тичино. Ещё на улице услышал он крики пятнадцатилетнего ученика Антонио Бельтраффио. Навстречу ему из стремительно распахнувшихся дверей – взъерошенным воробьём – выскочил Джакомо3, за коим с проклятиями гнался Антонио. Леонардо перехватил мальчишек и завёл обратно в дом.

– Что случилось в этот раз?

– Ничего, – заверил Джакомо, распахнув бездонные голубые глаза.

– Он опять украл! Двадцать четыре сольди и серебряную пряжку, оставленную мной на столе вместе с рисунком, – выкрикнул красный от гнева и от невозможности немедленно поколотить врунишку Антонио, сжимая кулаки до побеления костяшек.

– Я не крал. Докажи, – отпирался Джакомо, а между чёрными зрачками и небесно-синей радужкой прыгали весёлые чертенята.

– Кроме тебя там никого не было, – прошипел Антонио.

– Как это не было? А Матурина? А Марко? – перешёл в нападение бессовестный мальчишка.

– Джакомо, где пряжка Антонио? – вмешался Леонардо, придав голосу надлежащую суровость. – Немедленно верни.

– Я не брал! Побей меня Бог, лопни мои глаза… – клялся лгунишка.

– Кстати, сегодня утром я не обнаружил в шкафу куска телячьей кожи, подаренной мне маэстро Агостино да Павия месяц назад, из коей помышлял заказать пару сапог4. Ты не знаешь, где она? – спросил Леонардо, желая пробудить совесть воришки.

Но Джакомо всё отрицал, покачав золотисто-кудрявой головой, а в глазах – ни слезинки, ни тени раскаяния.

– Я же видел, как ты вчера держал её в руках, – не выдержал Томмазо.

– Но мне захотелось анисовых конфет, и я продал её сапожнику, – чистосердечно сообщил мальчишка.

– За сколько же ты её продал?

– За двадцать сольди, – Джакомо одарил их обворожительной улыбкой.

– О! Святая матерь! Клянусь чревом Христовым, эта продувная бестия заставит рыдать самого дьявола, – воскликнул Томмазо. Обхватив голову, он хлопнул дверью, дивясь самообладанию Леонардо.

– Джакомо, три дня назад я давал тебе на конфеты шестьдесят сольди. Почему ты берёшь чужие вещи? Немедленно верни деньги Антонио или будешь наказан, – посуровел Леонардо, сдвинув брови.