Изверг Род - Гилберт Соррентино
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тридцать семь
Пэтси и Род сидят на земле в укромной тени густых кустов, что растут вдоль заброшенной парковой дорожки. Род говорит, ему правда паршиво, что Пэтси получила выволочку за то, что несколько дней назад было, ему тоже задали взбучку, ну, его-то ремнем выдрали, пусть сама синяки посмотрит, если охота. Он безразлично смотрит на Пэтси, говорит, ему по правде наплевать, говорит, ему похуй, когда его ремнем бьют! Он привык, что его лупцуют, ничего нового, смех, да и только.
Интересно, а можно как-нибудь так усадить Пэтси, чтобы она снова ноги раздвинула?
Пэтси говорит, она как бы чуточку боится сидеть тут с Родом, если тот, кто их видел в прошлый раз, снова их увидит, ее убьют, просто убьют. Она смотрит на Рода, рот приоткрыла, смачно жует две пластинки «Хи-Хи-Два-Пузыря». Пэтси говорит, они наверняка из-за Рода попались, он так громко тогда разговаривал, он всегда громко разговаривает, наверное, потому что целый день сидит в классе с идиотами и дебилами.
Род смотрит на ее губы, на запаршивевшие коленки. Думает о ее липких поцелуях и как ее рука случайно его коснулась — может быть, случайно. Он хочет ее полапать, залезть ей под блузку, под юбку, в трусики. Ляжка наполовину вылезла из-под истрепанной клетчатой юбки. Род спрашивает, нравится ли ей жвачка, и Пэтси кивает, жует. Род ей не сказал, что чуть не попался, когда воровал жвачку у нового кондитера, жида, крысы этой. Пэтси надувает губки, говорит, она думала, что он, может, купит ей другой волчок или йо-йо Дункана, или, может, новых шариков, разноцветных таких. Она говорит, что не пошла бы с ним в парк, в кусты из-за какой-то жвачки. Род отвечает, что в следующий раз принесет что-нибудь правда классное, а Пэтси говорит, никакого следующего раза не будет, она боится до смерти, совсем чокнулась, наверное, если сюда пошла. Род смеется, говорит, что готов поспорить, Пэтси визжит, как резаная, когда ее отец слегка по заднице шлепает. Она бы видела, чем из него бабуля дерьмо выбивает. Пэтси кривится: говорить все время грязные слова — это грех. Род не обращает внимания, рассказывает, что привык к порке, ему теперь наплевать, хотя он здорово боялся, когда мелкий был. Род смотрит на ее маленькую грудь и прибавляет, что знает волшебное слово, скажешь — и ничего, совершенно ничего тебе не страшно. Он откидывается на локти, в тень, смотрит Пэтси под юбку.
Пэтси спрашивает, о чем это он. Спрашивает, что за волшебное слово, говорит, что волшебных слов не бывает, спрашивает, какое слово. Член Рода в боевой готовности, Род гадает, что сделает Пэтси, если он сейчас возьмет и вывалит член из штанов. Он улыбается, старательно прикрывая отвратительные зубы верхней губой. Говорит, это особенное слово, оно кого угодно от боли защитит, человек ничего не почувствует, ни порки, ни пощечин, ничего, богом клянусь. Например, говорит Род, Пэтсин отец спустит с нее штаны, отшлепает по голой заднице рукой, ремнем или щеткой, а она ничего не почувствует. Рода бросает в краску при мысли о голой Пэт-синой попе, о трусиках, спущенных до колен. О, господи, Пэтси, Иисусе, Пэтси, шлюшка.
Пэтси неуверенно хихикает, но не сводит с Рода глаз. Он рассеянно спрашивает, следит ли она за игрой «Доджеров», а то его отец столкнулся как-то в «Эбингере» с Дольфом Камилли[19], тот сливочное печенье покупал, честно, сливочное печенье! Род смотрит сквозь листву на серый огрызок неба. Пэтсина попа, голая! Между ног точно булавками колют, и притом все онемело. Пэтси спрашивает, какое волшебное слово, она хочет знать, она не верит, но если он скажет, она его поцелует. Ее передние зубы блестят слюной, Род смотрит под юбку благословенной девы грязной Пэтси, ему хочется юбку содрать. Хочется выплеснуть молофью Пэтси на старые стоптанные тапочки. Он говорит, что не может сказать слово, голос так дрожит, будто изнутри его губами шевелит кто-то другой. Пэтси говорит, он может сказать, он может, он будет гадкий, если не скажет, а если б она знала волшебное слово, хоть она и знает, что не бывает волшебных слов, она бы сказала Роду.
Род откидывается на оба локтя — ему плевать, пусть Пэтси и увидит, что у него встал; он даже как бы хочет, чтобы она увидела, он, похоже, сейчас свихнется. Он смотрит на ее влажные губы, как она жует, говорит, что скажет, но пусть она взамен пообещает, что разрешит себя потрогать, где он захочет. Она переспрашивает, потрогать? Где потрогать? Род повторяет, что, во имя всего святого, только что сказал, — потрогать, где он захочет ее потрогать. Пэтси жует жвачку очень быстро и отвечает, ладно, давай, говори слово, она обещает, Род ее потрогает, как он говорит, если скажет. Род говорит, что волшебное слово — «зеленый волчок». Пэтси смотрит на него и фыркает, говорит, что хочет настоящее слово, какой еще зеленый волчок? Род говорит, чтоб ему провалиться, если это не настоящее слово. Пэтси насмешливо улыбается и говорит, что он на днях купил ей зеленый волчок. Род садится, говорит, и что? Говорит, он потому ей и купил этот проклятый волчок, думал, волчок принесет Пэтси удачу. Она глядит недоверчиво, и Род говорит, что клянется всемогущим богом, разрази его гром на этом самом месте, если это не самое-пресамое настоящее волшебное слово. Говорит, Пэтси просто должна три раза сказать это слово, ну, вполголоса, перед тем, как ее собираются нашлепать по заднице, и тогда ничего не почувствует. Он крестится, говорит, чтоб ему по правде провалиться, если врет. Пэтси сомневается, но потрясена абсолютной чистой искренностью его глупого лица, свекольно-красного и лоснящегося от жирного пота. Он спрашивает, ну, что? Пэтси закрывает глаза, нервно заправляет блузку и кивает — мол, да. В сгущающемся сумраке густой листвы Род придвигается ближе. Говорит, все будет хорошо, ей понравится, затем неуклюже и грубо задирает юбку на костлявые бедра и сует Пэтси руку между ног. Затаив дыхание, она распахивает испуганные глаза.
Род не уверен, как это все делается, и ему плевать. Пэтси очень тихо плачет, потому что Род говорит, если их увидят, могут
