Мемуары - Лени Рифеншталь

Фанку это было на руку. С начала триумфального шествия моего фильма отчужденность между нами еще увеличилась. Ему так никогда и не удалось сделать фильм более успешный, чем мой.

Но «Юнивёрсал» хотела заполучить меня во что бы то ни стало и предложила фантастический гонорар. И если я решила принять предложение, то в основном не из-за денег — куда больше меня прельщала неповторимая возможность познакомиться с Гренландией. Конечно, сыграл свою роль и шанс стать известной в США — благодаря американской версии фильма. Но последний стимул был все же чисто эмоциональный. Решающее значение имела перспектива еще раз — возможно, в последний — поработать в экстремальных условиях вместе со своей командой.

Я должна была играть летчицу, муж которой, научный работник, пропал без вести во льдах Гренландии. Съемки предстояли чрезвычайно трудные. Для этого фильма удалось заполучить Кнута Расмуссена,[183] некоронованного короля эскимосов, правда наполовину датчанина. Его знание Гренландии и связи с местными жителями были неоценимы. Кроме того, Паулю Конеру, директору картины, удалось пригласить на роли членов экспедиции Вегенера,[184] ученых доктора Лёве и доктора Зорге.

Пока полным ходом шла подготовка к фильму, меня преследовала навязчивая идея. После речи Гитлера во Дворце спорта появилось желание познакомиться с ним лично. Мне хотелось составить о нем собственное мнение. Кто он — шарлатан или действительно гений? Чем меньше времени оставалось до отплытия в Гренландию, тем сильнее становилось желание встретиться с человеком, вызывающим такие жаркие споры.

Хотя казалось практически невозможным своевременно получить ответ, я все же написала Гитлеру письмо — позднее мне часто приходилось его цитировать. Я опустила письмо в почтовый ящик 18 мая 1932 года. Итак:

Уважаемый господин Гитлер.

Недавно я впервые в своей жизни посетила политическое собрание. Вы выступали с речью во Дворце спорта. Должна признаться, что и Вы, и энтузиазм слушателей произвели на меня очень большое впечатление. Мне бы хотелось лично познакомиться с Вами. К сожалению, в ближайшие дни я должна буду на несколько месяцев покинуть Германию для съемок фильма в Гренландии. Поэтому встреча с Вами до моего отъезда вряд ли уже возможна. К тому же я не знаю, попадет ли вообще письмо в Ваши руки. Ответу от Вас я была бы очень рада.

Адрес я нашла в газете «Фёлькише беобахтер», там же прочла, что в Мюнхене существует Коричневый дом.[185] Письмо я послала туда. Правда, в газете говорилось, что Гитлер сейчас находится в Северной Германии, совершая предвыборную поездку по Ольденбургу.[186] На получение ответа до отъезда я, таким образом, рассчитывать не могла.

Мне спешно пришлось заняться последними приготовлениями к поездке, которая должна была продлиться пять месяцев. Для своей роли я достала лётный костюм и меховую одежду, считая, что Гренландия состоит из сплошного льда, и лишь позднее убедилась, что это не так. Предполагая, что в гренландском холоде у меня будет много свободного времени, взяла с собой два ящика книг.

Перед отъездом ко мне неожиданно пожаловал необычный гость — католический священник монсеньор Фрингс, ставший позднее кардиналом в Кёльне. Перед визитом он сообщил в письме, что его попросили из Рима побеседовать со мной о возможности снимать фильмы для католической Церкви. Такое предложение меня крайне удивило, особенно если учесть, что сама я протестантка. В беседе с духовным лицом я узнала, что «Голубой свет» и прежде всего его мистический подтекст произвел на Ватикан сильное впечатление.

Ситуация не из легких. Не желая разочаровывать священника, показавшегося очень симпатичным, я поблагодарила за оказанные честь и доверие. Попросив дать время на размышление до возвращения из Гренландии я попрощалась с ним несколько озадаченная и сбитая с толку.

В доме доктора Фанка «Юнивёрсал-филм» устроила прощальный прием для прессы и всех членов экспедиции. Только теперь мы узнали некоторые подробности. Удет возьмет с собой три самолета — небольшую «Проныру», знаменитую «Бабочку» и гидросамолет. Доставит нас в Арктику английское судно, оно же потом заберет нас. В наше оснащение входили два моторных бота, сорок палаток, двести центнеров багажа да еще два белых медведя из гамбургского зоопарка.

— Снимать в Гренландии живущих на воле белых медведей мы не можем, — сказал Фанк.

Позже я убедилась, насколько он был прав.

За день до нашего отъезда у меня настойчиво зазвонил телефон.

— С вами говорит Брюкнер, адъютант фюрера… — Я затаила дыхание. — Фюрер прочел ваше письмо, и мне поручено спросить, сможете ли вы завтра приехать на один день в Вильгельмсхафен,[187] мы бы встретили вас на вокзале и доставили в Хорумерзиль, где сейчас находится фюрер… — Возникла пауза, затем я услышала: — Вы могли бы рано утром выехать из Берлина и в четыре часа быть на месте.

Я подумала, что кто-то захотел надо мной подшутить, и прокричала в трубку:

— Вы еще у телефона, кто со мной говорит?

— Вильгельм Брюкнер, — услышала я ответ. — Что мне передать фюреру?

— Я не знаю, кто вы. Вы утверждаете, что вы адъютант Гитлера? — спросила я, все еще сомневаясь.

Он засмеялся и ответил:

— Именно это я и хочу сказать, верьте мне.

Сомнения стали рассеиваться. Тут я вдруг вспомнила, что завтра в то же самое время я должна быть на Лертовском вокзале, откуда группе предстояло ехать в Гамбург. «Юнивёрсал» арендовала отдельный вагон и пригласила берлинскую прессу. Перед отплытием парохода режиссер и исполнители главных ролей должны были дать интервью в поезде, при этом моему присутствию придавалось особое значение. Эта мысль с молниеносной быстротой промелькнула у меня в голове. Было ясно, что я ни в коем случае не могу подвести съемочную группу, но с удивлением услышала свой ответ:

— Да, я приеду.

— Спасибо, непременно передам фюреру.

В полном остолбенении я положила трубку.

Что со мной случилось? Как могла я это сделать? Глубокое беспокойство овладело мной, но любопытство и рискованность встречи с Гитлером оказались сильнее.

В нескольких строках я сообщила Фанку, что ввиду непредвиденного обстоятельства не смогу прибыть на Лертовский вокзал: «Пожалуйста, не беспокойтесь, я непременно успею к отплытию».

На следующее утро господа из «Юнивёрсал», участники экспедиции и журналисты тщетно ожидали меня на Лертовском вокзале.

В голове все настолько перемешалось, что в вагоне я не могла читать ни газет, ни книг. Я пустилась в такую авантюру, словно находясь под неким мощным воздействием. Чем ближе подъезжал поезд к Вильгельмсхафену, тем неспокойнее становилось на душе. Никоим образом мне не хочется, поклялась я себе, чтобы Гитлер оказал на меня влияние, даже в том случае, если произведет благоприятное впечатление. Где много света, думала я, там много и тени; мне вспомнились слова Манфреда Георге: «Человек этот — гений, но опасен».

Точно в четыре часа пополудни я вышла из вагона на вокзале Вильгельмсхафена и стала оглядываться. Ко мне подошел мужчина высокого роста и представился Брюкнером, адъютантом фюрера. Был он в штатском, поскольку, как я узнала позднее, СА[188] запретили носить униформу. Мы подошли к черному «мерседесу», в котором сидели несколько мужчин, также в штатском. Мужчин мне представили как Зеппа Дитриха и Отто Дитриха.[189]

Во время езды, занявшей около часа, я спросила у господина Брюкнера, как получилось, что ответ пришел так быстро.

— Все решил случай. За несколько часов до того, как мне приходит почта из Мюнхена, я прогуливался с фюрером по пляжу. Мы разговаривали, в том числе и о фильмах. И тут он заметил: «Самое прекрасное, что я когда-либо видел в кино, это танец Рифеншталь у моря в „Святой горе“. Когда я потом в гостинице разбирал почту и на одном из конвертов увидел ваше имя, я вынул письмо и принес фюреру. Прочитав, он сказал: „Постарайтесь успеть связаться с фройляйн Рифеншталь, я бы с удовольствием познакомился с ней“».

Что это было: случай или судьба?

Недалеко от пляжа машина остановилась. Гитлер пошел мне навстречу и вежливо поздоровался. Из группы стоящих сзади людей выскочил мужчина, который явно собирался сфотографировать сцену приветствия. Но Гитлер махнул рукой:

— Оставьте, Хоффманн,[190] это может навредить фройляйн.

Я не поняла. Почему это должно было навредить мне?

Гитлер был в штатском. Темно-синий костюм, белая сорочка и скромный галстук. Непокрытая голова. Он казался естественным и раскованным, как совершенно обычный человек, ни в коем случае не как будущий диктатор. Этого я не ожидала. С тем, кого я видела во Дворце спорта, этот Гитлер, кажется, не имел ничего общего.