Черный венок - Марьяна Романова

холодом, как будто бы он только что побывал в подземном склепе и принес в безмятежное, пахнущее травами и жужжащее пчелами летнее утро немного могильной сырости.

За ним веселым пуделем семенила Лада, которая пыталась заглянуть ему в лицо и робким вилянием воображаемого хвоста потребовать, чтобы ее любили. Даша разобрала ее слова: «Девчонка, конечно, глуповата, но ее тоже можно использовать… Прибежала сама, ночью… Случайно ее нашли… Ну и хорошо, а то после Пашки-дурака кто-то нужен для обряда…»

Мужчина отмахнулся от нее, брезгливо поморщившись:

– Уйди. Я сам с ней.

– Да как же сам? Она ведь опоена, – певуче запричитала Лада. – Она же меня знает, я ее кормлю.

– Уйди! – слегка повысив голос, повторил Хунсаг, и это «уйди» было как глыба льда. – Лучше отнеси в подвал еды. У Веры стало мало молока.

– Она что, опять у тебя брюхатая? – Обветренные губы сжались в тонкую линию.

– Не твое дело. Уходи.

Дальше Лада спорить не решилась, хотя и выражение ее лица, и дернувшиеся плечи, а потом и удаляющаяся спина были полны обиды.

Мужчина же уселся на скамеечку рядом с Дашей и некоторое время молчал, как будто к чему-то прислушивался. Молчала и она, с трудом сохраняя на лице отстраненно-туповатое выражение.

– Выходит, Ладу тебе удалось обмануть, – наконец сказал Хунсаг. – Как тебя зовут?

Даша уперлась остекленевшим взглядом в серую пыль под ногами. Не так она проста, чтобы угодить в примитивную ловушку!

– Лада глупа, – все так же, без выражения, заметил мужчина, – но у нее есть опыт. И глаз хороший. Раньше она всегда замечала, когда кто-то не пил отвар.

«Так у нее и до меня были строптивые пленники? – усмехнулась про себя девочка. – Интересно, что с ними случилось потом?»

– А потом с ними случилось то, чего с тобою не произойдет, – сказал он насмешливо, и Даша поняла, что ему каким-то образом удалось прочитать ее мысли. – Во всяком случае, если ты мне доверишься и будешь послушной.

«А может быть, совпадение? Может быть, он не маг, а просто хороший психолог? – засомневалась Даша. И, стараясь, чтобы мысли звучали четко, как произнесенные слова, подумала: Ты – придурок. Убожество. Идиот». Ей было и весело, и страшно, как на американских горках.

Выходка девочки не разозлила мужчину, скорее развеселила – боковым зрением Даша заметила, как уголки его губ немного приподнялись.

– Забавный ты человек, – сказал он. – И храбрый. Это хорошо. Если, конечно, не перебарщивать. Меня зовут Хунсаг.

– Знаю, – все-таки решилась заговорить она. – Меня – Даша. Вы же здесь начальник, да?

– Скорее – вдохновитель. Сколько тебе лет, Даша?

– Тринадцать… почти.

– Я был немногим старше, когда нашел своего учителя, – слегка улыбнулся Хунсаг. – Вернее, когда учитель нашел меня… Значит, тебя привели они? Мертвые?

– Не знаю, можно ли это назвать «привели». – Даша тоже позволила себе улыбку. – Но кажется, я никогда так быстро не бегала.

– Хорошо, – уже без улыбки кивнул мужчина. – Я буду о тебе думать. Больше можешь не скрываться, я велю Ладе не давать тебе отвар. Живи, делай, что она попросит, ни с кем особенно не общайся и жди. Скоро я тебя позову.

Глава 7

Хунсаг прожил на свете больше века и, поскольку за весь столь долгий срок любовь ни разу не встретилась на его пути, привык считать ее чем-то вроде оправдания слабости. Людям слабым и тупоумным скучно наедине с собою, вот они и заполняют саднящие пустоты возмутительными в своей примитивности теориями. Большинство из них, произнося сокровенное «люблю», на самом деле имеют в виду «желаю обладать». Или даже «желаю поработить, отнять душу и превратить в идеал, соответствующий моим личным представлениям о счастье».

Классическая история человеческого мира – залюбоваться золотым завитком, обрамляющим чье-то ухо (или четко прорисованными «кубиками» на чьем-то атлетическом торсе). И внушить себе, слабоумному, что обладатель сих божественных черт похож на того, о ком ты неосознанно мечтал с того момента, когда в главных жизненных приоритетах числилась вообще-то не любовь, а ягодный пломбир и карусели в парке. Обладатель завитка, увидев себя божеством в глазах оппонента, тоже очаровывается и легко внушает себе, что счастье – свет, льющийся из конкретно этих, таких восхищенных глаз. И эти двое начинают древнюю игру, в основе которой – притворство.

Искусство притворяться отточено человеческой расой как драгоценный алмаз, достойный короны красивейшей из императриц. Каждый из так называемых влюбленных притворяется идеалом другого, а в итоге они создают основанный на лжи союз. Который в конце концов приходит к краху, потому что наступает день, когда тот, чье имя казалось священной мантрой, становится привычным, и уже не так хочется угождать ему, круглосуточно играя принца (или принцессу). Союз, прогнивший изнутри, лопается по швам, и разочарованные влюбленные, зализав раны, отправляются на поиски новых обманщиков.

Когда Хунсаг был много моложе, ему нравилось подтверждать человеческую неспособность любить экспериментами, жестокими и веселыми. Редко, но случалось, что он неделями зависал в городах – Сан-Франциско, Лондоне, Бомбее, Москве, Мехико. Уже к пятидесяти годам его восприятие мира было достаточно гибким, чтобы в считаные дни влиться в поток любой чужеземной жизни, понять ее механизмы, научиться говорить на любом языке. И вот, впившись когтями в сердце очередного города, он находил обожествлявших друг друга неразлучников. Особенно ему нравилось выхватывать из толпы молодоженов, которые с максимализмом подростков лелеяли свои иллюзии. Отыскав такую пару, он начинал действовать – продуманно, быстро, внезапно. Самое забавное тут то, что любая из подобных операций даже не нуждалась в творческом подходе – схема была проста, груба, в каждом случае одинакова и оскорбительно лишена уточняющих деталей.

Он попадал в поле зрения выбранных жертв, представлялся иностранцем, был предупредителен, мил, остроумен и в конечном счете всегда получал приглашение на ужин. Его принимали и в белокаменных дворцах, и в малогабаритках, его кормили и гусиной печенью, поданной на серебряном блюде, и залитыми кетчупом целлюлозными сосисками. С ним говорили об искусстве, политике и рассказывали ему анекдоты, приправленные грубым матерком. Люди были разными, но исход – всегда один.

Хунсаг умел очаровывать – к концу вечера мужчины хотели дружить с ним до скончания века, а женщины опасно блестели в его сторону глазами. Он не использовал свои способности внушать кому угодно собственную волю, нет – нарочно вел себя как обычный человек. Просто был таким, каким его хотели видеть, вот и все.

Однако надо отдать людям должное: не все человеческие самки мгновенно складывали свои тела и сердца к ногам Хунсага. На некоторых ему приходилось тратить второй вечер. Но к третьему холодных не оставалось.

Во время непринужденной беседы Хунсаг узнавал примерный график, в котором существует молодая семья, и в следующий раз появлялся в отсутствие мужа. Непременно с водевильно растерянным лицом. Женщины встречали его радушно и не то чтобы вовсе без задней мысли, но скорее