Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России - Ева Михайловна Меркачёва

Заключенные Игорь Фролов (уже осужден, ждет этапа в колонию) и сотрудник Росгвардии Бахарев говорят, что проблем нет, атмосфера соответствует тюремной.

В следующей камере заключенные — среди них экс-чиновник Минкультуры Борис Мазо, арестованный по делу о хищении, иностранный гражданин Спектор, взятый по делу о посредничестве во взятке, экс-глава Осетии Сергей Такоев, бывший сотрудник администрации Чеховского района Московской области Игорь Грыжанов, которого обвиняют в хищении, — подготовили целый перечень вопросов, которые касаются новых ПВР.

— В этих правилах нет понятия «промышленные товары». В итоге у нас стали изымать не только вешалки, но и разделочные доски. Резать продукты прямо на столе мы не можем — иначе нас обвинят в повреждении казенного имущества. Так что пытаемся делать это на тарелке. Но вот новая беда: запретили иметь более двух тарелок на одного человека. Как нам быть? Запретили резиновые перчатки, так что теперь убирать туалет надо голыми руками (а ведь мы используем чистящие средства). БАДы в медицинских передачках больше не пропускают, хотя некоторые из них — это, по сути, обычные витаминные комплексы.

— И все же здесь намного лучше, чем в «Лефортово», — говорит бывший чиновник Минкульта Борис Мазо. — Я уже несколько лет сижу. Скоро буду про себя говорить: «Человек тюрьмы»…

Среди всего этого ян (мужского) есть и инь (женское) начало. Единственная женщина во всем СИЗО — в прошлом юрист Ольга Голубева. Она уже осуждена по 159-й, часть 4 («Мошенничество в особо крупном размере») на два года. Сидеть осталось совсем ничего — до декабря.

— Это только кажется, что мало… — вздыхает она.

Все это время она провела в одиночной камере. Шахматы и шашки, которые здесь лежат, ей ни разу не пригодились. Ольга поднимает важнейший вопрос про детей осужденных, которые, по сути, подвергаются дискриминации. Ведь если мать или отец когда-то получили срок, это автоматически ставит для детей запрет на прием на работу в госслужбу, в некоторые общественные движения.

— У меня сын окончил колледж полиции. После того как меня осудили, на работу по профессии его не возьмут. Получается, что дети отвечают за родителей. Чтобы не испортить им карьеру, нужно сделать так, чтобы лишили родительских прав. Я не шучу. Это единственный вариант. Я детям написала, что готова — пусть меня лишают, только бы у них все было хорошо.

— Это же абсурд, — замечаю я.

— Это нынешние реалии, — отвечает она.

— Спасибо, что пришли! — бросается к нам совсем юный заключенный по фамилии Кондрат. — Они перед вашим приходом специально вывели его, чтобы вы не увидели.

— Кого?

— Сатаниста. Людоеда.

— Давайте по порядку. Это вы про соседа?

— Да. Понимаете, он не совсем здоровый человек. У него расстройство личности. Он людей убивал и ел. И вот все это он каждый день и каждую ночь рассказывает.

Кондрат говорит об Андрее Трегубенко, который обвиняется в совершении ритуальных убийств и употреблении человеческой крови «ради здоровья». Самого Трегубенко я видела в апреле этого года во время проверки Центра им. Сербского. Помню, мы тогда его застали в кабинете психолога, где он рисовал чудовищ. Смотреть на эти рисунки, честно признаюсь, было жутко. Да и сам молодой мужчина выглядел устрашающе: весь в татуировках, которые, по его словам, имеют исключительно оккультное значение. Но тогда Трегубенко уверял, что раскаялся, отошел от Сатаны и якобы даже пришел к православной вере. По крайней мере, нас он просил привести к нему батюшку и принести религиозную литературу. Выходит, врал?

— Он круглые сутки рассказывает, что собирается покончить с собой, — продолжает Кондрат. — Я не могу это слушать. Это кажется тем более кощунственным, что сначала меня поставили на учет как склонного к суициду (хотя я глубоко верующий), а теперь заставляют слушать про способы совершения самоубийства, о которых рассказывает Трегубенко. А эти его истории о сатанизме! При этом администрация СИЗО отлично знает мое отношение к религии.

Кондрат не врет. Когда его арестовали, мне звонили прихожане храма, в котором он был алтарником. Они говорили, что он много лет служил в церкви. К слову, вменяемые преступления тяжкие: студент-отличник московского вуза якобы был организатором убийств. Его мать сейчас тоже в СИЗО № 6 по обвинению во взятке, сын в «Кремлевском централе» — обвиняется в заказных убийствах. А отец — между прочим, в прошлом заместитель генерального прокурора России (!) — пытается доказать невиновность членов своей семьи. Но эта история заслуживает отдельного рассказа.

Меж тем заключенный Кондрат продолжает:

— Трегубенко написал два заявления, где указал, что чувствует агрессию и может причинить вред сокамерникам. Он просил перевести его в другую камеру. И что? Ничего!

Мы просим рассмотреть вопрос о переводе Трегубенко. Но оказывается, это не единственная проблема.

— С мая этого года стали требовать особой заправки кровати, — продолжает Кондрат. — По три-четыре раза в день в «домофон» неизвестный невидимый сотрудник кричит, что я неправильно заправил кровать и буду наказан за это. При этом способы заправки кровати в ПВР не предусмотрены. Так что требования считаю незаконными. Еще одно новшество этого СИЗО: если ты встаешь с кровати (сходить в туалет, попить и т. д.), то должен мгновенно все с нее убрать — книги, тетради. Чем это регламентировано?

Еще один житель этой камеры — предприниматель из Ижевска Сергей Магданов, который, как писали СМИ, подозревается в том, что организовал в даркнете фирму, принимающую заказы на убийства. В постановлении о его аресте говорится об убийстве семейной пары в лесу под Владимиром. В момент проверки ОНК Магданова в камере не было. Но сразу после он написал супруге, что его якобы специально вывели и продержали в следственных кабинетах, чтобы он не мог что-то рассказать правозащитникам.

Наверное, кто-то позавидует арестантам «Кремлевского централа». Кто-то скажет, что жаловаться на дозаправку кровати, в то время как другие заключенные живут в скотских условиях, мягко говоря, неэтично. Но в том-то и дело, что до приговора суда перед законом все равны. А значит, претензии к тюремной администрации предъявлять можно и нужно, только так реально добиться соблюдения прав людей за решеткой. Иначе мы неминуемо скатимся к тем временам, когда заключение человека в тюрьму (хотя его вина еще даже не доказана) фактически означало его смерть.

Часть II

ТЮРЕМНЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ

В этой части в числе прочего представлены публичные отчеты о проверке СИЗО и тюрем разных регионов