Из прошлого: далекого и близкого - Николай Яковлевич Мерперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме нас предполагались членами экспедиции: знаменитый наш антрополог профессор Г.Ф. Дебец, супруга Киселева — Л.А. Евтюхова, этнограф К.В. Вяткина, уже пожилой человек. Она была дочерью чаеторговца, а торговля чаем до революции была только с Китаем. Вяткина — единственная из нас знала монгольский язык, поскольку «штаб» чаеторговли размещался в городе Троицко-Савске, на границе внешней Монголии, потом он был переименован в Кяхту, а рядом была таможня, которая и тогда, до революции, называлась Кяхтой.
Монголия 1948 г., Улан-Батор. Монастырь Гандон. В центре Киселев
Монголия 1948 г., Улан-Батор. Монастырь Гандон, слева направо — М. Брагин, лама, Н.Я. Мерперт, С.В. Киселев, К.В. Вяткина (этнограф)
Вот такой был состав... Все мы были вызваны к заведующему отделом кадров президиума Академии наук. Обстановка была не слишком приятная, и я, будучи полностью уверенным, что меня не пропустят, когда пришла моя очередь, сразу ткнул в тот пункт, который был посвящен службе в армии моего отца всю Первую мировую войну. Я не помню, указывал ли сведения о матери, потому что она служила хирургической сестрой в фронтовом санитарном поезде. Ткнул, очевидно, но этот высокопоставленный чиновник почему-то сказал: «Не лезьте со своими вопросами, я сам разберусь. Эти сведения меня не интересуют. Вот лучше ответьте, штурмбанфюрер СС Меркварт вам не родственник?» После выяснения моей генеалогии он благожелательно кивнул, и я понял, что пропущен. Не пропустили Г.Ф. Дебеца. На то была очень веская причина: он пришел в президиум в сапогах и толстовке. Допрашивающий спросил: «Вы что, за границу думаете ехать в таком виде?» Дебец, человек крайне оригинальный, спросил — а он полуфранцуз, полусибиряк, картавил: «Вам не нравится мой вид? Вы думаете и им там, за рубежом, не понравится? Так пусть приезжают ко мне, плевать я на них хотел». Тот возмутился, и Дебец выпал. А жаль, у него уже тогда было мировое имя.
Чуть отвлекусь от Монголии... Через много лет был я с Р.М. Мунчаевым и еще небольшой группой — В.И. Гуляевым, В.А. Башиловым, Н.О. Бадером — в США, в Музее естественной истории, с моей точки зрения, одном из лучших музеев мира. Директор его, известнейший палеонтолог, настолько уважаем, что даже был освобожден от возрастного ценза (ему было около 80). Однажды он пригласил нас в свой кабинет, когда мы осматривали музей. На меня приятно пахнуло родиной — все было заставлено ящиками, шкафами с разными коллекциями, не помещавшимися в музее. В кабинете директора стояли рабочие столы, было очень тесно, но один стол привлек мое внимание, потому что на нем большие гвоздики лежали по диагонали стола; работать за ним было бы невозможно. Я подошел и прочитал записку: «За стол не садиться. За этим столом работал крупнейший антрополог современности русский профессор Георгий Дебец». Тогда я вспомнил, как его в первый раз не пустили в Монголию.
Потом началась подготовка. В основном она заключалась, во-первых, в получении многочисленного оборудования, теодолитов, фото- и чертежных принадлежностей, был куплен фотоаппарат «Контакс», последняя новинка в фототехнике, и даже кинокамера. Грузилось все на трехтонки, продовольствие на полгода, оборудование, материалы — все это было довольно трудоемко, но мы уже были уверены, что мероприятие, казавшееся вчера фантазией, становится реальностью, и с удовольствием участвовали в его подготовке. В самом начале июля выехали. На Ярославском вокзале нас провожали семьи, а также Татьяна Сергеевна Пассек и Михаил Михайлович Герасимов, передавший со мной для кяхтинского музея восстановленный им по черепу портретный бюст древнего уйгура.
С глубокой грустью думаю о том, что никого ни из провожающих, ни из спутников моих уже давно нет в живых, а сам я окружен навсегда дорогими мне тенями. Тогда же настроение было приподнятое, нас не покидало сознание экстраординарности происходящего — начала первой зарубежной советской археологической экспедиции (тогда мы и не вспомнили даже, что для России она была отнюдь не первой, но об этом позже). Багажа у нас было совсем немного; я уже упоминал предварительно отправленный на трех платформах основной груз, заполнявший три трехтонки в сопровождении двух шоферов (третьего сначала не пустили, он прилетел позже). «Воссоединиться» мы должны были на пограничной станции Наушки, от которой рукой подать до г. Кяхта, где строилась железная дорога Москва—Пекин, которая ответвлялась у Улан-Удэ. Тогда только начинали ее строить... Там должна была нас ждать машина с грузом. Почти не умолкая, очень много рассказывал Киселев, ведь он, наряду разве что с Михаилом Петровичем Грязновым, был крупнейшим из археологов, обследовавших, а потом активно копавших памятники Южной Сибири именно в районах Минусинска, Иркутска, Улан-Удэ, и поэтому рассказ о каждой местности, которую он описывал, оказывался крайне интересным... Описание местностей чередовалось с описанием людей, причастных к ней, живших здесь сейчас или сто лет тому назад, но не забытых, много сделавших, очень заслуженных. Ехать было очень интересно. Наконец, приехали мы в столицу Бурятии Улан-Удэ. Здесь нам нужно было пересесть на рабочий поезд, идущий в Наушки.
Тогда на все была поставлена печать экстраординарности. Есть даже специальная книжка одной из сотрудниц Президиума Академии наук «Зарубежные связи наших историков». Археологии там было посвящено больше всего страниц, потому что она имела реальные результаты. Достаточной была подготовка экспедиции. У нас имелась и рабочая одежда, и обувь, и новые палатки, и новое оборудование, и, наконец, продовольствие. Мешками! Для того времени все это было бесценно. С.В. Киселев получил достаточную информацию и прекрасно подготовил экспедицию. Но все-таки Монголия — страна не из богатых, и что мы сможем там получить, а чего не сможем, никто не знал, поэтому и мука, и крупы, и консервы, и консервированные овощи — все это грузилось на платформы, которые должны были нас там ждать — и ждали — а это тоже была целая операция.
В дороге Киселев рассказывал о тех русских, кто предшествовал нам, не археологах, а путешественниках, естествоиспытателях, географах. Некоторые из них были нам хорошо известны. Естественно, книги П.К. Козлова и Н.М. Пржевальского были изданы незадолго до того большими тиражами: и «Мертвый город Хорохота», и другие книги путешественников.
