Город, в котором... - Татьяна Набатникова

— Ого! В настоящего любовника хочешь поиграть? Ну, семнадцатый.

— Заметано! — И отпустил.

Кругом благоухало лето, растрепанный ветер возился в молодых ветвях, понемногу сердце Полины отходило. Ну что ж, пусть покупает. Купюры, которыми ему выплачивают зарплату, — нежно-фиолетовые четвертные и всегда твердые, неизношенные зеленые полусотни. Полина с Проскуриным получают свою медицинскую зарплату другими бумажками.

— Ну, выкладывай, кем там тебя опять назначили?

— Ты так говоришь, будто повышение — позор какой! — надулся Юра.

— Мне тетя Лена сказала: «Не могу на место живого человека!» Кстати, почему так: если санитарка, то обязательно «тетя»? А ей всего-то лет сорок пять.

— Если ты про Егудина, — задето сказал Юра, — так это ты зря. Я не напрашивался, меня назначили. И место это было не Егудина, он его временно занимал. Что, я должен был, по-твоему, отказаться?

— Я этого не говорила.

— Ну, я же вижу, тебе что-то не нравится.

— Чепуха! Кто я тебе, чтобы вмешиваться! Давай выбирай столик… А забот у меня своих! Что заказывать будем? Я бы выпила, у меня сегодня были страшные сутки.

— Что, больные?

— Не знаю уже, кто больной, кто здоровый… Будьте добры! — окликнула она официанта. — Пожалуйста, одну рюмочку коньяку и поесть: хорошее мясо, салат… Свежие помидоры есть?

— Помидорам еще рано, — без интонаций заметил официант и ушел с заказом.

— Как это рано, тетя Лена уже три дня тому приносила.

— С базара, — объяснил Юра. — Дорого.

— А она все равно ребятишкам больным покупает.

— Миллионерша?

— Санитарка. У нас ребятишки знаешь какие иногда лежат? Не знаешь — и не дай бог знать. К некоторым вообще никто не приходит: некогда… Ой, лучше об этом не надо!

— Бедная ты моя!

— Раньше была бедная. Потом запретила себе это замечать. Мое дело лечить — и все. Может, помнишь, в фильме «Обыкновенный фашизм» есть такой кадр: немки на площади отчего-то растрогались до слез, и следует текст: «Они ничего не знают о лагерях смерти. А если бы и узнали, их легко было бы убедить, что это необходимо во благо рейха». ЛЕГКО УБЕДИТЬ, понимаешь? Вот мы тоже все так: готовы поплакать минутку, растрогаться, ведь мы так добры! Но легко нас убедить, что мы «делаем все возможное»… И что в больнице детям хорошо, что они тут «под наблюдением» и прочее. Убедил, успокоил себя, живешь — а такая вот тетя Лена ходит живым укором… В этот раз гляжу — несет в буфетную пучок зелени и тарелку свежих помидоров: накрошит и в каждую кашу подложит по щепотке. Вы что, говорю, тетя Лена, какие у вас доходы? А она мне: угощайтесь, Полина Игнатьевна! Ну, с ума с них сойдешь! Ты не замечал? — хорошие люди причиняют повсеместное неудобство! Знаешь, как у Твардовского: «Хорошо! Немножко б хуже — то и было б в самый раз!» Главное — стыдно становится, что сам не такой же. А она говорит: «Я как посмотрю на других одиноких женщин — они беспризорных кошек кормят или собак. А тут ведь дети…»

— Полина, ты очень уж углубляешься! Тебе поэтому и трудно.

— …Я к главврачу пошла. Чтоб ее поварихой поставили. Хоть воровать не будет от детей, а то ведь наши поварихи… А он мне…

— Подожди, нам несут.

Официант раскладывал приборы, салфетки, наконец удалился.

— Ну, за наши успехи? — Юра подготовил улыбку, забыв, что там Полина должна была дорассказывать ему про главврача. Действительно, что ему до главврача, до тети Лены, до той поварихи в сумраке коридора …наглое: «А больше ничего не хочешь?» — на «ты», и плечом, и мимо со своей набитой сумкой…

— Успехи, ты сказал? Что, бывают на свете какие-то еще успехи? — Полина задумчиво пропела: — «А где-то бабы живут на свете, друзья сидят за водкою…»

— Вот выпьешь сейчас свой коньяк — и все пройдет! — оптимистически заверил Юра. Его бы слова да богу в уши. Нетерпеливо выжидает момент, чтобы выложить какую-то свою новость. Чтоб красиво было. Любит, чтоб красиво. Сам рассказывал: в спортзале взять мяч исключительно неберущийся и потом бежать с самым непричастным видом… — Ну, так что там главный врач? — вспомнил.

— Ой, ну что главный врач! Неохота рассказывать. Сказал, местком не позволит без причины увольнять прежнюю повариху, чтоб поставить на ее место тетю Лену. Вот и весь главный врач. Ему незачем связываться. Ему и так хорошо. Ладно. Давай есть.

— И ты не связывайся! — мудро посоветовал Юра.

Не связывайся — и вот тогда все будет хорошо. Главное, покой и порядок. ЛЕГКО УБЕДИТЬ. А она связалась. Устроила засаду у кухни в поздний час. Путь единоборства, раз не хочет связываться главный врач. Частный детектив. Ночное дежурство, майская прохлада и стыд шпионажа. Нервная дрожь. А та ее плечом… «А больше ничего не хочешь?» Точный расчет: это Полину сразу морально уничтожило, она ведь ожидала испуга, оправданий, она привыкла к почтению и боязни младшего персонала. Оказывается, с глазу-то на глаз, без свидетелей, она, Полина Игнатьевна, никакого страху собой и почету не представляет… Повариха знала это, а Полина не знала. Замешательство — и, своротив ее с дороги, прошествовала мимо. Вот тебе и «покажите, что у вас в сумке».

— Ну, вкусно? — спрашивает Юра. — А помнишь, отмечали с тобой мое назначение старшим дисом?

Наверное, это всякий человек так: все события вертятся исключительно вокруг него. Существует только вселенная его повышений, его успехов и славы. Антропоцентрическая система мира. Да нет же, нет, не все такие. Есть много людей, загадочных для Полины. Иногда она кажется себе лучшим представителем рода человеческого. Но возникнет такая вот тетя Лена — и все спутает, и куда девается вся самонадеянность, хотя эта тетя Лена — ну просто необразованная тетка, санитарка… А Юра? Юра понятен весь насквозь. Безусловно, он хуже ее, Полины. Тем и хорош. Приятно, когда человек рядом чуть хуже тебя. Ты тогда можешь расслабить поясок и как под горку идти. А с человеком, лучшим, чем ты, приходится для равенства приподниматься на цыпочки и трудиться в гору, это тяжело. Жизнь и без того трудна. Поэтому — Юра… А чего, он красивый, забавный…

Современная женщина, труженица, вся в тисках рабочего времени, долга, обязанностей, должна же она хоть в чем-то осуществлять свое стремление к свободе! Хоть в чем-то: захотела — пусть будет по моему хотению. А все же атавизм старых представлений тянется за тобой шлейфом, оттягивает тебя назад, и ты привязываешься к человеку и хочешь в зависимость к нему, в рабство — от своей-то дорогой свободы…

Когда Юрку назначили старшим дисом, они зашли в буфет кафе взять шампанского. (У Проскурина было дежурство, у него часты дежурства, и это в общем-то удобно…) Пожилая буфетчица нагнулась за прилавком, что-то искала.

— А вдруг нам не дадут? Ведь тут на розлив! — тихонько сказал Юра. В магазинах шампанского не было.

— Как это не дадут! — возмутилась Полина.

Буфетчица разогнулась, взяла с полки бутылку шампанского, обтерла ее тряпкой от пыли и с достоинством сказала Полине:

— Почему вы так уверены?

Юра поспешно опередил:

— Да она просто не знает! Извините. У нас торжество. — Показалось ему мало, добавил еще: — Свадьба.

Полина вспыхнула, Юра ей подмигнул: мол, спокойно, так надо.

Буфетчица отсчитывала сдачу, Полина тем временем заметила:

— Вон пиво — хочешь?

— Нет.

Буфетчица сдержанно спросила:

— Чья свадьба, ваша?

Юра кивнул. Полина закусила губу. Буфетчица торжественно произнесла в пожелание:

— Ну так пусть всю жизнь будет так, чтоб она задавала такой вопрос, а вы отвечали так же! — Это про пиво она.

Когда вышли наружу, Полина молчала. Потом усмехнулась:

— А ты не боишься, что придется держать слово? Назвался груздем…

— Да женюсь, женюсь! — беспечно пообещал Юра.

Был у Полины один сосед, пожилой человек в пиджаке с вялыми лацканами, свернувшимися в трубочку, как засохшие листья деревьев. Сколько раз Юра бывал у Полины — столько раз он видел этого соседа: с мусорным ведром в руках тот бдел на лестничной площадке, с великим терпением дожидаясь, когда Юра появится из дверей квартиры Проскуриных. С видом усердия он хватался тогда выносить ведро, пропускал Юру вперед и пыхтел где-то сверху, заглядывая через перила, когда Юра ссыпал дробь быстрых шагов вниз по лестнице.

— Да не может быть подряд столько совпадений!

— А это не совпадения, — невозмутимо отвечала Полина. — Он прослушивает нашу квартиру через стенку: прикладывает к стене таз или кастрюлю, ухо прижимает ко дну — и отлично знает, когда ты собираешься уходить.

— Как ты спокойно об этом говоришь!

— А, ерунда. Он не донесет. Это бескорыстный шпионаж. Наподобие сортирного. Наша семья тут неприкосновенна. — Полина усмехнулась. — Как-никак медицинское обслуживание на дому, в любое время под рукой два врача — кто же станет рубить под собой сук такого удобства!