Первая война за иракскую нефть. Месопотамский театр Первой мировой - Кирилл Копылов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Османы начали пропагандистскую кампанию, нацеленную на индийских солдат. Они забрасывали в передовые окопы листовки на языках субконтинента, в которых призывали индийцев повернуть оружие против британских хозяев и, в версиях для мусульман, объединиться с исламскими братьями. В качестве дополнительного бонуса перешедшим на турецкую сторону обещали денежное вознаграждение и земельные наделы. Официально британцы называли эту агитацию «полностью провальной», но с конца декабря начались случаи дезертирства. В ночь с 27 на 28 декабря к противнику убежали двое сипаев из 22-го и 66-го батальонов. Две ночи спустя за ними последовали еще двое. 1 января боец 103-го батальона при попытке дезертировать застрелил британского офицера, но был пойман и расстрелян.
В то же самое время среди индийцев начались самострелы. В отчете заместителя начальника тыла дивизии от 29 декабря говорилось:
«Среди бойцов 76-го пенджабского батальона зафиксировано несколько случаев самостоятельно нанесенных ранений указательных пальцев рук. Для сокрытия пороховых следов и ожогов они обматывали пальцы и руки кусками ткани. Командир дивизии приказал отнестись к этому с максимальной серьезностью и реагировать на подобные случаи самыми суровыми мерами»[64].
В сумме эти случаи все больше убеждали Таунсенда, что у него серьезнейшая проблема, связанная с надежностью индийских батальонов, и она может привести к непредсказуемым результатам.
Не слишком внушали доверия и обитателя Кута, которых решили оставить в городе. Таунсенд, как и большинство британских военных, не испытывал к населению Ирака никаких теплых чувств. Несмотря на все попытки британских политических офицеров и новой оккупационной администрации наладить контакт с местными жителями, к концу 1915 года результаты разочаровывали почти по всей стране. Оказалось, что аборигены не испытывают особого восторга от прихода британцев и не торопятся «сбросить турецкое ярмо». Большинство племен заняли позицию осторожного нейтралитета, а некоторые открыто поддерживали османов. Многочисленные случаи нападений и мародерства со стороны арабов также не способствовали возникновению добрых отношений. Как писал в своих мемуарах разведчик и политик Арнольд Вильсон, «подобные инциденты стали частью опыта работы практически всех членов гражданской администрации в Месопотамии за пределами больших городов. Несмотря на это, мы должны были заслужить некоторое доверие арабских племен и убедить их в возможности больших перемен… В то же время армию, со стороны как штабных, так и полевых офицеров, было сложно обвинять в том, что они коллективно считали арабов неисправимыми ворами и убийцами, лишенными всякого милосердия и чести. Снова и снова они находили своих раненых растерзанными, убитых выкопанными из могил и раздетыми, брошенными на поживу шакалам»[65].
В самом начале осады двое основных арабистов, бывших с 6-й дивизией, сэр Перси Кокс и Джерард Личман, уехали из города, оставив Таунсенда без необходимых посредников при общении с местным населением. В результате генерал, опасаясь проблем с жителями Кута, ввел в отношении них крайне жесткую политику. В наказание за воровство со складов в начале декабря расстреляли двенадцать местных жителей. После слухов о выстрелах по британским солдатам из городских домов командир 6-й дивизии взял в заложники несколько местных старейшин, пригрозив и их поставить перед дулами «при малейших признаках измены»[66]. Если казни воров, вероятно, принесли пользу, то взятие заложников стало контрпродуктивным, лишив армию посредничества первых лиц города при общении с местным населением, на которое падало все больше военных тягот: их отправляли на принудительные фортификационные работы, а их дома уничтожали ради укрепления позиций или пускали на дрова. Недоверие к местному населению выразилось и в приказе, предписывавшем всем бойцам 6-й дивизии в городе все время быть при оружии.
Никто из британцев, от рядового солдата до командира дивизии, не сомневался, что местное население передает противнику сведения о положении в городе. В турецких документах не существует ни единого упоминания об этом, более того, османы стреляли в любого гражданского, пытающегося выбраться из города. С их точки зрения, опять же уходящей корнями во времена суровых древних осад, жители должны были оставаться в городе, все сильнее истощая британские запасы провизии.
Единственным методом поднятия духа как своих солдат, так и местных жителей Таунсенд сделал регулярный выпуск обращений и воззваний, которые в основном сводились к призывам держаться твердо. Некоторые из них вышли ему боком. К примеру, 7 декабря генерал уведомил подчиненных, что подкрепления уже в пути и достигнут Шейх-Саада за неделю. Когда они будут под Кутом, в обращении не говорилось, но оно подлило масла в огонь многочисленных слухов, что осаду снимут в кратчайшие сроки, самое позднее до конца декабря. Лейтенант Симмонс вспомнит позднее: «Большинство верило, что нас выручат к Рождеству, самое позднее к новому году»[67]. Когда этого не случилось, все дальнейшие послания от Таунсенда воспринимались уже с куда меньшим доверием. Генри Рич написал, что «обращения к войскам стали источником удивления и раздражения. Мы очень выборочно переводили и зачитывали их нашим индийским солдатам»[68].
Помимо написания этих бумаг, Таунсенд не принимал никаких мер по укреплению боевого духа. Врач 48-го саперного батальона Спекман свидетельствовал: «Таунсенд был для нас в те дни далекой фигурой, практически неизвестной и редко видимой в лагерях и окопах»[69]. Мартин из 22-го пенджабского писал: «Таунсенд не знал ничего о своих индийских частях, он их даже не видел»[70]. Артиллерист Мауле, бывший практически постоянно в штабе Таунсенда в Куте, отметил в своем дневнике в конце декабря: «Таунсенд практически никогда не выходит, что является огромной промашкой потому, что люди его никогда не видят и он не может ничего увидеть своими глазами»[71].
В этих условиях несколько странно смотрится бездействие Таунсенда в отношении подготовки к продолжительной осаде. Даже в конце декабря не предпринимались никакие меры по сбережению продовольствия. Не были проведены реквизиции съестного у местного населения и не введены продуктовые нормы. Не закрыли даже базары, на которых все еще свободно продавали продукты. Хуже того,
