Невеста для варвара - Сергей Алексеев

— Что там еще? — поторопила Екатерина.

— Приказ артиллерийский, матушка. Поскольку связан он с заводами и пушечным литьем, след сие одними руками держать. Брюсу и Сената будет довольно.

— Артиллерии не отнимай! Сие графу в обиду будет, не позволю.

Меншиков настаивать не стал.

— Твоя воля, государыня… След указ сей подписать.

Положил ей на колени доску с бумагой, на которой рукою светлейшего был написан указ ее величества, обмакнул и подал перо.

Лишенная рому, Марта проявила каприз:

— Прочти-ка нам, что тут писано?

— Указ якутскому воеводе, — терпеливо отозвался Меншиков и вложил ей в пальцы перо, — который вчера с тобою обсудили. Ныне же отправлю с ним курьера, дабы упредить…

— Прочти уж, Александр Данилович!

Он нехотя взял бумагу.

— Суть прочту…

— Хотя бы суть…

— «Сим повелеваем до прихода на Индигирку капитана Ивашки Головина, — прочел светлейший, — во избежание бунтов ясачных народцев супротив престола российского, к коим намерен подвигнуть оный Головин, учинить ссору и распрю между югагирами и чукчами, к каковым присовокупить якутских, долганских и прочих туземцев, имеющих прошлые к югагирам обиды. И при сем ни тех и ни других не поддерживать никоим образом, но тайно, чрез казаков, служилых людей и сборщиков ясака тем и иным менять кую рухлядь на свинец, порох и водку неограниченно. Когда же означенные югагиры, чукчи и прочая позорят стойбиша друг друга изрядно, послать на усмирение казаков из Янского и Ленского острогов. При сем югагиров не щадить, а их князька Оскола Распуту разыскать и под охраной незамедлительно препроводить в Петербург. Во всех чувонских стойбищах, тако же потаенных таежных, произвести сыск всяческих грамот, отписок, книжиц и прочих бумаг, писанных чувонским письмом, и при отыскании составить опись оных и сжечь, ибо сие есть ересь, хула и крамола супротив престола российского и семьи царствующей. Ежели к тому часу в пределах Енисейского устья появится Ивашка Головин с людьми, сего Головина далее не пускать, а разоружить, отнять у него указ покойного ныне государя императора Петра Алексеевича, а тако же взять под стражу и вкупе с посольством препроводить в Петербург. Но ежели сей Ос-кол Распута не сыщется, Головина с людьми на Индигирку пропустить беспрепятственно, установив при сем негласный надзор. Означенный князек Распута, заслыша, что Головин пришел, непременно разыщет его, ибо с сим капитаном идет девица Варвара Тюфякина, нареченная невестою сего князька. Когда же они встретятся, подвергнуть всех аресту и отнять всяческие бумаги, грамоты, книжицы и тако же, составив опись, сжечь, сохранив, однако же, вышеозначенный указ государя императора. Препровождать Головина с людьми и князька Оскола Распуту следует раздельно, дабы избежать сговора между ними. Девицу Варвару Тюфякину отдать в Тобольский монастырь на послушание, ибо она взамуж не годна по причине душевного расстройства. По исполнении велю немедля отписать нам, а отписку послать под надежной охраной…»

— Жаль мне сего календаря, — вдруг громко проговорила Екатерина. — Полезен мог бы быть…

— Ох, матушка! — возмутился светлейший. — Вчера ты требовала в огне его спалить, а ныне жаль? А ежели Головин добудет его и Брюсу доставит? Знаешь ли ты, что писано там?

— Не знаю, Александр Данилович. Да ведь весьма прелюбопытно узнать!

— Ну как в книге сей хула супротив тебя? И дочерей твоих? Граф в тот же час разнесет ее по Петербургу!

— Как-никак пророчества, и писаны давно… Меншиков подал указ и вновь обмакнул перо,

— Сие есть мистика, Екатерина Алексеевна, и ересь, к коим склонен Брюс.

— Ежели и впрямь вещая книга суща и правдива?

— А на что знать грядущее? Возбудить страсти и возмутить умы? В России и так неспокойно. Долгорукие, Голицыны да Ягужинский того и ждут, чтобы посеять смуту.

— И все одно пощадить бы ее и переправить к нам в Петербург.

— Матушка государыня! — взмолился светлейший. — Мне и самому любопытно взглянуть на сей календарь. Да ведь покуда везут бумаги с Индигирки-реки, половину разворуют по пути. И ладно, коль на самокрутки пустят и спалят вкупе с табаком. А ежели из интересу похитят? Неведомо, в чьи руки попадет вещая книга…

— Всю жизнь мыслила вперед заглянуть, — обреченно призналась Екатерина. — Изведать бы, к примеру, что завтра станется? Да не судьба, и что-то тревожно мне. Что, если сбудется пророчество сего Тренки? И югагирский князь род наш изведет?

— Да полно, Екатерина Алексеевна! Не изведет, ибо некому станет изводить! Покуда я с тобой, что тревожиться?

— Почто ты Петрушу от матери взял и в свое имение отвез? — вдруг спросила Екатерина. — Без должного надзора отрок! Голицын вьется подле, словно муха, зудит, и с ним же Долгорукий. Чему они наставят? Да супротив тебя!

— И то верно, — покорно согласилась она и взяла перо. — девица тюфякинская… Она и впрямь больна?

— Будь здоровой, да разве бы согласилась пойти за некоего князька югагирского? За дикого варвара ясачного? И на Индигирку отправиться?

— Мне тоже сказывали, во всей России варвары дикие живут, — вспомнила она. — И Петр Алексеевич часто говаривал, де-мол, я выбью из сей страны дух варварский. А нам так любопытно было… Вот и капитан Головин на варвара зело похож. Позрела его с бородою, когда он камень из-за моря приплавил… Пригожий такой, глаза огненны, телом крепок…

— Подписывай уж, матушка, — перебил светлейший ее воспоминания. — Нарочного след посылать.

— Обещай нам, Александр Данилович, сему капитану вреда не причинять, — строго потребовала императрица, — и впоследствии отпустить.

— Мы же условились, ваше величество!

— А дочь свою за него выдашь?

— На весь Петербург свадьбу закачу!

— Тогда налей нам рому, десница дрожит, опять криво подпишемся…

Светлейший плеснул в бокал и споил из собственной руки…

7

Вычегду черпали веслами три недели и ни единой живой души на воде не встретили, кроме птиц перелетных, кои клиньями да стаями денно и нощно неслись по небу с торжественным криком. Разве что в Сольвычегодске, где река широка была, с берега помахали, вроде пристать просили, но Головин учен был, велел наддать. Гребцы за это время приели одного телка да два пуда крупы, не считая муки, рыбы и прочего харча, и все одно, растратили за зиму нагулянную силу и исхудали изрядно. Попутным был лишь зюйд-вест и реже вест; когда такое случалось, матерые, молчаливые сволочи засыпали прямо у гребей. И прежде чем поднимать судно на берег у печорского волока, запросили день отдыха и по чарке на брата, потому капитан приказал команде рубить лес, делать вороти, покати и ваги*. Сего добра на волоке было предостаточно, сложенного в большие поленницы, однако местные сволочи запросили пену непомерную — бочонок водки.