По ту сторону рассвета - Ольга Брилева

— Боюсь, что не получится. Ты не сможешь последовать за мной туда, куда я пойду.

Они сидели втроем у очага и делили скромную трапезу. Каждый выложил на каменную плиту-стол то, что привез.

— Куда же на сей раз? — спросил Нимрос.

— В Дориат. Я должен завершить свои дела.

Лютиэн вздрогнула. Его намерение она прочитала в его мыслях уже давно, и они даже не обсуждали это, но вслух Берен сказал об этом впервые.

— Где бы ты ни скрывался сейчас, между тобой и Дориатом лежат горы, — вслух рассудил юноша. — И земли Креганов, Дэррамаров, Далмаров, Финнелинов… Хардингов… Если только ты не захочешь повторить свой смертоубийственный путь от Грозовой Матери.

— Не захочу. Свою слепую удачу я исчерпал и выжал досуха. Да и не желаю я ехать по своей земле, хоронясь как конокрад. Это будет свадебный поезд, Нимрос. Я уезжаю, чтобы сказать эльфийскому королю: я добыл свадебный выкуп, которого он требовал; Сильмарилл в моей руке, и теперь он не вправе не признавать меня мужем его дочери.

Похлебка в котле сварилась. Берен поддел его за дужку крюком, который сделал ему кузнец в деревне Рианов, и переставил на каменный стол.

— Лорд Маэдрос потерял руку вместе с оковами, я — вместе с величайшим сокровищем, — усмехнулся он. — Но теперь пусть любой, кто хочет, гоняется за Сильмариллом. Я… я не вернусь, Нимрос.

— Я не понимаю, — сказал молодой бард. — Но я уже сказал, что полагаюсь на тебя полностью. Что ты мне прикажешь?

— Попрошу, молодой Броган. Просто попрошу. Я хочу, чтобы ты был моим герольдом. Чтобы в первый день весны, в день Равноденствия, ты встретил меня у ворот замка Каргонд и сопровождал до границ Дориата. И чтобы там, если позволят эльфийские законы, ты был моим свидетелем. Кроме тебя, я зову в свидетели Мар-Кейрна и Мар-Гортона. Но до дня Равноденствия молчи обо мне и о госпоже Тинувиэль.

— Как скажешь, ярн… лорд Берен.

Берен подумал немного и прибавил:

— Я буду зимовать в замке Ост-ин-Риан.

Сам того не зная, он солгал.

При въезде в деревню, на высоком взгорье их поджидал Радда, и, увидев вдали, сбежал вниз, чтобы встретить на дороге. Он так запыхался, что не сразу смог говорить, и после некоторых усилий смог надсадно выдохнуть:

— Моррет умирает!

Она и вправду умирала. Сначала Лютиэн думала, что может еще спасти ее. Лихорадка, которую она подхватила, застудившись на ручье, не казалась чем-то страшным… особенно по сравнению с тем, как был отравлен и обескровлен Берен. Но, глянув иным зрением, Лютиэн ужаснулась: Моррет умирала не от лихорадки. Ее тело словно бы… расточалось изнутри, словно бы само по себе не хотело жить.

Она не могла ни помочь, ни найти слов утешения — только встала на колени рядом с постелью старухи и крепко взяла умирающую за руку.

Та открыла запавшие глаза и стиснула пальцы.

— А-а-а, госпожа Соловушка, — пролепетала она. — Попробуешь спасти меня? Нет, от смерти меня тебе не вылечить… И все же… хотелось бы мне, чтобы ты была рядом в мой последний час… Но сперва… сперва хочу говорить с князем.

Лютиэн уступила Берену место у постели, и он принял руку старухи из ладони своей жены.

— Берен, сын Барахира, — проговорила Моррет. — Отвечай и не лги перед лицом моей смерти, даже мне в утешение. Скажи, достанусь ли я, когда умру… сам знаешь кому?

— Моррет, — птичья лапка старой женщины полностью скрылась в руке Берена. — Разве отец может оставить дитя, взывающее к нему из неволи. Ты знаешь, кто нам всем Отец, кто вывел нас двоих из логова Моргота. Взывай. Я ничего не могу дать тебе, кроме надежды. Я — лишь живая порука тому, что взывающий не останется без ответа.

— Ответа… да… и какой же ответ ты получил? Разве ты не умрешь, как и все мы? Хотя бы я ускользнула из лап Моргота — может статься… я просто… исчезну. Это лучше, чем вечное рабство… но не намного…

— Ответ нельзя получить, Моррет. Ответом можно только стать.

— Что ж, спасибо, князь… Но смотри, если твоя надежда меня обманет… Я прокляну тебя прежде чем пустота меня пожрет. Я успею, не сомневайся… А теперь — отойди. Пусти ко мне свою королевну.

Лютиэн присела на край постели и снова сжала холодную худую руку Моррет. Старуха больше не заговаривала с ней — держала ее руку в своей, словно ей так было легче. Она не мучилась, просто медленно угасала. Лютиэн прежде никогда не встречалась с таким — она видела людей, умиравших молодыми, от ран, и это тоже было страшно, но она видела и эльфов погибающими безвременно. Но так, чтобы эльф погибал сам собой, от незримой раны, когда жизнь рвется как ветошь…

— Не плачь, госпожа Соловушка… не плачь… — Моррет попробовала протянуть левую руку, чтобы утереть слезы Лютиэн, но не удержала, уронила ее. — Подумай о том дне, когда ты будешь провожать князя. Вот, когда поплачешь.

«Нет», — подумала Лютиэн. — «Тогда я не смогу плакать. Как он не мог плакать над Финродом».

Сколько времени это тянулось? День боролся-боролся с ночью да и сдался, а потом ночь пошла на убыль… Пришел Финрос и какое-то время молча сидел в углу на лавке. Потом пришел и сел рядом с ним Радда. Лютиэн не отрываясь смотрела на Моррет, хотя та закрыла глаза. Берен ходил наверху, она слышала его мерные шаги. Потом она заметила, что Финрос спит, опершись локтями на колени.

Моррет вдруг начала задыхаться, ее сил уже не хватало, чтобы мышцы груди могли раздвинуть ребра для вдоха.

— Финрос, проснись! — сказала Лютиэн, и старик вскинулся, подбежал к постели жены и оттеснил Лютиэн.

— Моррет, Моррет! — заплакал он. Та открыла глаза, пошевелила губами, но не смогла ничего сказать. Ее голова поникла и дыхание отлетело.

— Вот и все, — Финрос одной рукой вытер слезы, другой прикрыл глаза умершей. Слезы выступили снова. — Она ведь младше меня была, госпожа Соловушка… В которых кровь орков — те недолго живут.

Берен, видимо, услышал что-то: сбежал вниз по лестнице и, отбросив дверной занавес, встал на пороге.

— Ты одно мне скажи, — обратился к нему Финрос. — Ты… ему… сильно врезал?

— Как только смог, хэлди, — Берен раскрыл объятия, и старик ткнулся лицом в его диргол. — Утешься, Финрос: она умерла свободной.

— О, я бы отдал свою руку, чтобы это оказалось правдой!

— Вот тебе в том моя рука, — Берен посмотрел ему в глаза с расстояния вытянутых рук. — Финрос, теперь нам придется уехать.

— Нет, лорд! Не сейчас…

— Сейчас, мой гостеприимный хозяин. Ведь твой сын, Турвин, приедет оплакать мать. А он присоединился к дружине Хардинга.

— Ну и что? — надулся Риан. — Пока еще я жив, и я здесь хозяин.